— Вот ты по заграницам мотаешься, так съезди в Италию, найти Алену и уговори ее приехать в Россию к Никите. Что ей в этой Италии делать? Я видела ее на карте — сапог-сапогом. Пешком за день можно перейти. Да кто там живет? Безработные и бездомные из Африки. А тут просторы. Пойди в наш лес. Будешь три дня идти, никого не встретишь.
Тогда я посмеялся, а потом задумался. Эти слова бабы Маши заставили меня пойти по новой дороге. Только это или план путешествия в Италию был у меня в подсознании и ее слова просто четко обозначили необходимость такой поездки? Конечно, я не собирался никого уговаривать. Разве можно брать на себя такую ответственность, не зная, какие планы у Никиты? Но познакомиться с Аленой мне захотелось. Насколько она славная, как описывает ее баба Маша?
Я закрыл в печке дверцу и отправился спать, не написав ни строчки. В постели я решил завтра на ужин сварить гречневую кашу со шкварками — немного сала еще оставалось. Уж очень хорошо мне припомнился тот разговор с бабой Машей после такой каши. Но на следующий день случилось непредвиденное.
Глава 22. Вдвоем
Где-то около четырех часов пополудни я услышал за окном треск. Снегоход! И кто это к нам в гости? Я вышел на крыльцо и увидел Костомоева! С двумя сумками, рюкзаком и с чем-то длинным в брезентовом чехле он направлялся к дому.
— Привет! — сказал он. — Принимай незваных гостей.
Я скорее ожидал, что какой-нибудь волк принесет мне в подарок зайца, чем такое явление. Надолго он тут? Что собирается делать? В сумках что-то звякнуло — а, понятно, что именно. Только это мне не хватало.
— Какими судьбами? — спросил я.
— Не бойся, мешать тебе не буду. Взял удочки, блесны, ледобур. Буду окуней ловить. Ты как к окуням относишься?
К окуням я относился хорошо. Особенно, когда они в жареном виде. Впрочем, и в ухе они тоже замечательные.
— Как лед на озере, ходить уже можно?
Я кивнул.
— Ну и отлично. Поживу у тебя какое-то время, покормлю рыбкой, а ты пиши свои книги, разводи философию, потом мне расскажешь.
Я опять кивнул — а что мне оставалось делать? А дальше произошло неожиданное. Костомоев достал из сумки коробку, положил на стол и как-то буднично сказал:
— Это тебе подарок. Старт-джампер, он поможет тебе завести машину, когда аккумулятор разрядится.
К моему удивлению, Костомоев был молчалив, ничего не критиковал, ничему меня не учил. По утрам он тщательно проверял рыболовное снаряжение, заваривал чай, наливал в термос, делал себе бутерброды (еды он много привез, в том числе финские ржаные сухарики) и исчезал практически до темноты. Рыбаком он оказался неплохим, и вскоре наш ужин состоял из жареной рыбы или ухи. Пил он мало — одну-две рюмки за ужином. На рыбалку, правда он брал фляжку с коньяком, но выпивал из нее немного. Разговоры за столом у нас сначала были о рыбах, их повадках, местах для лучшей зимней ловли.
— Омуты надо искать, — говорил он. — Там рыба где-то в метре от дна стоит. Я сначала глубину мерю, потом уже леску нужной длины делаю. А блесны нужны разные…
Тут он начинал рассказывать, какую блесну на какую рыбу надо использовать. Я слушал, старался запоминать — кто знает, вдруг пригодится? Пока его не было дома, я читал и вспоминал свои путешествия по Европе. В этот раз все началось с Парижа. Почему Париж? Ведь после беседы с бабой Машей я захотел поехать в Италию…
Париж возник неожиданно, как и все в моей жизни. Я из деревни добрался до ближайшего города, оставил там машину и поехал в Шереметьево. Заранее билет не покупал, знал себя — вдруг поменяю планы? Так и получилось. Подошел к кассам, и оказалось, что есть дешевые билеты до Парижа и что самолет отлетает через два часа. А самолет до Рима улетал только завтра. Короче, вскоре я сидел в салоне авиалайнера и беседовал с соседом, который летел в Париж по делам своего отеля.
— Где ты будешь жить, — спросил он. — А то давай ко мне в отель. Это в Сен-Жермене, городок такой есть. Оттуда электричка до Триумфальной арки ходит. А в самом городе куча музеев, там короли жили и писатель этот, который о мушкетерах написал.
Короли меня не интересовали. Мне вдруг захотелось поселиться в квартире, которую Никита снял для Алены. Это где-то на набережной, напротив Лувра. В парижском аэропорту я включил телефон и нашел эту квартиру. Хозяйку звали Натали. Я позвонил.
— Квартира свободна на три дня, — сказала она. — Потом…
Потом меня не интересовало, дольше в Париже я жить не собирался. Взял такси, о чем потом сожалел — парижские пробки почище московских. Наконец, добрался, прошел через три двери с кодовыми замками, ограждавшие двор от улицы, поднялся на второй этаж, позвонил.
Натали оказалась миниатюрной, но хорошо сложенной блондинкой, с деловым, немного хищным взглядом. Строгий брючный костюм, со вкусом подобранная бижутерия, немного косметики, делавшей ее весьма привлекательной.
— В командировку или отдохнуть? — спросила она.
Услышав, что я сам не знаю, она улыбнулась, сказала, что это самый прекрасный ответ и что Париж всегда открыт для таких незнаек. И она всегда готова посоветовать, куда пойти, где перекусить и где можно увидеть то, что обычно пропускают туристы.
Мы ходили по квартире, Натали говорила непрерывно:
— Тут у меня гостиная-спальня. На полках книги по искусству, есть даже на русском языке. Статуэтки имеют ценность, будьте осторожны. Под скатертью клеенка, не убирайте ее, стол старинный, я его у антикваров купила. Будете уходить — закрывайте окно, внизу козырек подъезда, сюда могут забраться. Двор закрыт, но для профессионалов, сами понимаете. Постельное белье из хлопка, дорогое, вам будет комфортно. Камин декоративный, раньше он был действующим, но сейчас времена другие. Отопление можно регулировать вот этим термостатом. На кухне есть все, чтобы приготовить полноценный обед. Бокалы для вина на полочке, эти не трогайте, это антик для красоты.
Я слушал, говорил, что все понятно, стараясь понять главное — зачем я сюда приехал? И почему именно в эту квартиру. Наконец, после долгих инструкций о пользовании душем образовалась пауза.
— Мне вашу квартиру рекомендовал Никита. Он здесь был несколько лет назад, приезжал с женщиной.
Натали остановилась, задумалась.
— Никита… бизнесмен? Помню, он приезжал с любовницей, но что-то у них пошло не так и они уехали раньше срока. Но заплатил он полностью, даже не стал спорить. Это он?
Я кивнул.
— Мне он хвалил и квартиру, и вашу заботу.
— Да, помню, мы с ним ходили в кулинарию, а потом вместе поужинали. Странный он.
— Странный?
Натали усмехнулась.
— Чтобы сделать любовницу счастливой и радоваться самому, необходимы четыре вещи: деньги, ум, крепкие нервы и немного наглости или уверенности — называйте, как хотите. Кроме денег у него не было ничего из перечисленного. Ваш Никита — романтик. Это самое плохое, что может быть у мужчины в такой ситуации. Романтика затмевает разум, ум уже не работает, нервы ни к черту, о наглости и речи быть не может. Цветы, лунные ночи, длинные письма и сюсюканье — это все годится для первой любви, когда тебе шестнадцать. Когда мужику за сорок — он должен решать проблемы женщины, поддерживать ее в трудную минуту, защищать от окружающей несправедливости. Все остальное уже вторично. Если нет поддержки и она не такая дура, чтобы это не чувствовать, то все заканчивается крахом, разболтанными нервами, неудачами на работе и кошмаром в семье. Кстати, чем у него закончилось с этой женщиной? Я говорю закончилось, потому что почти уверена в этом.
— Они расстались, — сказал я.
— А в семье как? У него жена вроде была его заместителем на фирме.
— Развод. Фирмы больше нет.
Натали кивнула, ничего не сказала, подошла к шкафчику, достала бутылку вина.
— Это мой традиционный подарок гостям. Давайте выпьем по бокалу за знакомство.
Она ловко вынула пробку каким-то хитрым штопором, достала бокалы, наполнила их до половины.
— Давайте за мужчин, достойных иметь любовниц, — предложила она тост.
Мы выпили. Она достала из холодильника кусок сыра, сказала, что это осталось от предыдущих гостей, быстро нарезала, наполнила бокалы еще раз.
— Давайте ваш тост, — сказала она, жуя сыр.
— За женщин, которым повезло иметь любовников со всеми четырьмя качествами, — предложил я. — Пусть их будет больше и пусть они будут счастливы.
— Согласна, — сказала Натали. — Пусть они будут. Давай на брудершафт.
Мы выпили и поцеловались.
— А семья, — сказала Натали, — это просто. Она держится только на любви, которая стала приятной привычкой. Это не я сказала, но это правильные слова. Моя семья держалась только на страсти. Это самое ненадежное, что только может быть.
Вскоре бутылка опустела, Натали сходила к себе еще за одной, принесла какую-то закуску. Потом как-то получилось, что ночь мы провели с ней вместе, оба остались очень довольными, но ни я, ни она не придали этому большого значения.
На следующий день я прошел по маршруту, о котором мне рассказывал Никита. Повторить все в точности мне не удалось — на площади Сен-Сюльпис заканчивалась подготовка к Рождеству. Со стороны это выглядело как большая стройка. Фонтан со львами был закрыт, непрерывно подъезжали грузовики, загруженные какими-то металлическими конструкциями, за забором жужжали электрические сверла и отвертки, слышен был лязг от падающих железных труб, окрики рабочих. В общем, находиться на открытой веранде кафе, где блаженствовал Никита, мне не удалось. Да и день выдался туманным, сырым, совсем не подходящим для холодного пива. Я выпил кофе, прошел мимо собора Парижской Богоматери, где-то съел пиццу и направился на площадь Вогезов. Там сел на скамейку, надеясь, что именно тут сидел Никита, пытался задремать, но ко мне никто не подошел, никто не спросил, что со мной случилось.
На следующий день я прошелся по своему любимому маршруту вдоль бульвара Сен-Жермен, пообедал в любимом кафе Камю и Сартра, попытался с ними «побеседовать», но беседа не клеилась. Сартр завел свою шарманку об абсолютной свободе выбора, что надо поступать так, как подсказывают собственные ценности и убеждения, а не следовать за мнениями толпы и текущей моде. Камю сказал, что надо исходить из того, что мир бессмыслен, и смыслы надо создавать самому через действия. Старые песни, которые я не вполне понимаю. Вот что должен быть сделать Никита, если следовать их учениям? По Сартру он не должен был даже думать об Алене — вряд ли его убеждения были сделать Ирину несчастной. По Камю ему надо было переспать с Аленой, а потом найти в этом глубокий смысл. Все это я сформулировал после бокала коньяка, остался очень довольным, что положил обоих философов на лопатки, решил, что Парижа мне достаточно и надо лететь к Алене.