Нет единого мнения о последствиях травмы и о том, как работать с воспоминаниями о ней. Исследователи, занимающиеся памятью, сосредоточились на том, как на памяти сказывается травма. Их труды помогают пролить свет на то, как травматический опыт влияет на отдельного человека, сообщества людей и общество в целом. В журнале «Развитие и психопатология» собраны размышления об этих проблемах – эти данные по-прежнему актуальны.157 Некоторыми нашими ведущими специалистами в области изучения памяти были сделаны выводы о природе влияния травмы на память, которые дают основу для понимания этого вопроса.
Такие исследования являются сложной задачей, поскольку лабораторные условия экспериментов, а также ситуации переживания стрессовых событий (например, визиты к врачу, инвазивные медицинские процедуры или даже стихийные бедствия), конечно, отличаются от жестокого обращения с детьми в семье. Робин Фивуш заявила:
Исследования травматических воспоминаний, которые проводились до сих пор, были сосредоточены на событиях болезненных или стрессовых, но не связанных с «секретностью» или стыдом. Однако многие травмы, пережитые маленькими детьми, замалчиваются. Способность обсуждать прошлые события с другими и вербально оформлять эти события про себя может играть важную роль в развитии у детей способности понимать и интерпретировать свой опыт. Размещение прошлых событий в контексте текущей жизненной истории позволяет интегрировать прошлый опыт в целостное представление о том, «как устроен мир и кто я есть в нем». Дети с травмой, которым не дали возможности обсудить эти события с другими, могут быть не в состоянии интегрировать этот негативный опыт в свою историю. У них сохраняются разрозненные фрагменты воспоминаний об этом опыте, и это дает негативный эффект, с которым невозможно справиться.158
Другие исследователи разделяют этот сострадательный взгляд и призывают нас работать над облегчением страданий, которые травма вызывает как у отдельных людей, так и у общества. Кристиансон и Линдхольм пишут:
Хотя есть документальные данные о забытых и «вспоминаемых» детских травмах, вопрос не стоит как «либо-либо» (либо забываем травму, либо вспоминаем о ней). И забывание, и вспоминание могут происходить выборочно, люди могут представлять эти воспоминания совершенно по-разному… Детям не хватает опыта и ресурсов, чтобы справиться с травмой самостоятельно, им нужна большая поддержка со стороны взрослых, чтобы преодолеть этот опыт. Дети, попавшие, например, в аварии или катастрофы, обычно обрабатывают пережитое, разговаривая со своими родителями, – взрослые помогают смириться с этим событием. Если же близкий родственник сам несет ответственность за нанесение травмы, например в случаях инцеста или домашнего насилия, ребенок не не может справиться с этим опытом… Необработанные, фрагментарные воспоминания о детской травме могут не только вызывать проблемы и страдания у самого человека. Они несут угрозу и для других людей. Часто лица, совершившие тяжкие преступления, например убийство или изнасилование, имеют опыт тяжелой детской травмы, и им не была оказана помощь в преодолении этой травмы. 159
Насилие имеет множество причин.160 Ментальная модель мира как безопасного места напрямую зависит от обстоятельств, когда дети становятся свидетелями насилия в обществе. Как утверждают Линч и Чиккетти,
у детей, подвергающихся постоянному стрессу и получающих травмы, например, в связи с насилием в обществе, может развиться представление о мире как о враждебном месте (Cicchetti and Lynch, 1993; Dodge, 1993). У них меняется отношение к людям, жизни и окружающему миру (Terr, 1991). Значимые фигуры, такие как родители, воспринимаются как неспособные уберечь детей от опасности. Дети могут чувствовать, что они «недостойны того, чтобы их берегли». Такие убеждения, если они закрепляются, могут способствовать развитию ненадежных отношений с родителями.161
Таким образом, опыт обучения в сообществе может иметь прямое влияние на детские модели привязанности. Как мы увидим в следующей главе, эти переживания напрямую влияют на широкий спектр психических процессов, от памяти до регуляции эмоций, и непосредственно воздействуют на развитие мозга.162 Линч и Чиккетти описывают один из аспектов каскадного воздействия травмы на привязанность:
Дети, чувствующие себя в безопасности, более гибко относятся к межличностному взаимодействию, и это приводит к более успешным отношениям. Если травмированные дети могут развивать и поддерживать открытые и безопасные модели представлений, то у них с большей вероятностью будут успешные отношения с другими людьми, и общая адаптация будет лучше. Травмированные дети с ненадежными моделями представлений чаще переживают травматические стрессовые реакции, в том числе потому, что страдает способность участвовать в успешных и поддерживающих межличностных отношениях.163
Другими словами, отношения привязанности, предполагающие эмоциональную связь и безопасность как дома, так и в обществе, делают нас устойчивее и адаптивнее перед лицом невзгод.
Роль травмы также опосредована прямым воздействием хронического стресса на головной мозг. Как отмечают Бремнер и Нараян, мы по сей день сталкиваемся с проблемой неблагоприятного детского опыта и его влияния на молодежь:
Данные об атрофии гиппокампа и дефиците памяти при стрессе имеют большое значение для государственной политики. Последние исследования показывают, что 16 % женщин в детстве подвергались сексуальному насилию. С учетом этого становится ясно, что детская травма является серьезной проблемой общественного здравоохранения. Если стресс приводит к повреждению гиппокампа, это может иметь далеко идущие последствия для развития ребенка. Учитывая важную роль, которую гиппокамп играет в обучении и памяти, у детей-жертв страдает успеваемость. И это может сильно сказаться на дальнейшей жизни. Необходимо уделять больше внимания профилактике и коррекции детской «виктимизации», а также стресса на других этапах развития.164
Память формирует основу имплицитной реальности (поведенческие реакции, эмоциональные реакции, категоризации восприятия, схемы «я» и «другие» и, возможно, телесные воспоминания), а также эксплицитной – представления о разных фактах и о себе во времени. Таким образом, нужно разобраться со многими слоями памяти, чтобы понять опыт других людей в настоящем и прошлом, а также их представления о будущем. Разрушительные последствия травмы могут передаваться из поколения в поколение. Эмоциональные страдания, вызванное стрессом повреждение когнитивных функций, навязчивые разрозненные воспоминания, склонность к насилию в результате травмы – все это может развиваться циклично и выходить за пределы биографии одного человека. Как мы увидим в следующих главах, токсичные отношения нарушают работу индивидуального разума. Связь между межличностными и индивидуальными процессами ясно видна в важном аспекте памяти – нарративном, то есть в рассказывании истории своей жизни.
Память и нарратив
Рассказывание историй занимает центральное место в разных культурах и играет важнейшую роль во взаимодействии между взрослыми и детьми.165 С раннего возраста дети начинают рассказывать о своей жизни – восстанавливать последовательность повседневных событий и внутренних переживаний.166 Что особенного в этих рассказах? Почему мы, люди, так поглощены процессом рассказывания и прослушивания историй?
Как фундаментальное творение социального опыта истории содержат общие культурные правила и ожидания, исследуют причины человеческого поведения и последствия отклонений от культурной нормы. Смысл, заложенный в историях, бытующих в культуре, может влиять на интерпретацию эмоционально значимых событий, а также на то, как эти события впоследствии обрабатываются.167 Истории захватывают наше внимание еще и потому, что требуют участия в активном построении психической жизни и переживаний персонажей. То есть история создается как рассказчиком, так и слушателем.
Ко второму году жизни у детей начинает формироваться «поздняя» форма памяти, называемая декларативной или эксплицитной. Она включает в себя как семантическую (фактическую), так и эпизодическую (воспоминание себя в эпизоде во времени) память.168 «Нарративная» память – это то, как мы можем сохранять, а затем вспоминать пережитые события в форме истории. «Совместное конструирование нарратива» – это фундаментальный процесс, изучаемый антропологами в разных культурах. Речь о том, как семьи объединяются, рассказывая истории повседневной жизни.169 Детей можно поощрять, когда они ставят себя в центр действия; эта «агентная самофокусировка» влияет на то, как память кодируется и воспроизводится. Как отметил Ванг, исследуя взаимодействие культурных и родительских практик,
независимо от культуры, дети, у которых была более высокая агентная самофокусировка, демонстрировали более развитые навыки независимой памяти, чем те, кто был менее ориентирован на свою агентность. Культурный фон оставался в значительной степени связан с общими и независимыми автобиографическими воспоминаниями при контроле других факторов. Анализ также показал, что материнские проработки и оценки функционировали как мощные посредники в объяснении культурных различий в отчетах об общей памяти, а материнские оценки и детская агентная самофокусировка объясняли культурные различия в отчетах о независимой памяти детей. Настоящие результаты поддерживают взгляд на развитие автобиографической памяти как результат совместного конструирования личных нарративов (историй о прошлом) детьми и значимыми взрослыми.170
Психолог Лев Выготский сказал, что интериоризация детского опыта общения с родителями создает мысль.171 То есть дети, которые рассказывают о событиях из жизни своим родителям, начнут рассказывать о таких событиях и себе. Воображение и содержание воспоминаний станут активной частью внутреннего мира.