Мэри Мэйн исследовала вопрос, почему родители ведут себя со своими детьми так по-разному. Ей удалось вывести область привязанности за пределы изучения младенческого поведения на уровень анализа представлений.62 Аспиранткой она работала с Мэри Эйнсворт. Позже, став профессором Калифорнийского университета в Беркли, вместе со своими ученицами Кэрол Джордж и Нэнси Каплан Мэри Мейн разработала опрос для родителей, целью которого было изучить их собственный детский опыт.63
В начале 1980-х годов Мэри Мейн, Рут Голдвин и Эрик Гессе предложили способ анализа расшифровок этого протокола, который сейчас называется «Интервью о привязанности взрослых» (ИПВ).64 Они обнаружили, что манера взрослого рассказывать историю своего детства в полуструктурированном интервью может коррелировать с результатами эксперимента «Незнакомая ситуация» уже для его ребенка. Так была начата серия исследований методом ИВП, которое активно используется сейчас во всем мире – всего было проанализировано более десяти тысяч ИПВ и опубликовано более двухсот рецензируемых исследований.65 ИПВ дает описательную оценку «состояния разума взрослого в отношении привязанности», которая отражает конкретную организационную модель или укоренившееся состояние разума (на момент интервью). Как упоминалось ранее, эта оценка развития взрослой привязанности весьма отличается от более «романтической» формы в виде самоотчетов.66 Надежная корреляция ИПВ с отношениями взрослого человека к детям предполагает, что привязанность, связанная с развитием, на самом деле довольно устойчива.67 Кроме того, попытки соотнести ИПВ с чертами личности взрослого человека, оцениваемыми с помощью кратких самоотчетов, не выявили каких-либо значимых результатов.68 То есть некоторые из показателей личности, обнаруженные в поведенческой генетике, имеют большую степень наследуемости и не связаны с результатами ИПВ. ИПВ измеряет некую характеристику взрослого человека, полученную в первую очередь из личного опыта.69 Результаты лонгитюдных исследований (Мэйн и Голдвин) с использованием ИПВ фактически показали, что надежный и ненадежный статус детской привязанности, наблюдаемый в ходе «Незнакомой ситуации», часто может предсказать более поздние проявления привязанности у взрослых (хотя эта связь наблюдается не во всех работах).70
Все признаки указывают на первичную роль эмпирических факторов (включая детскую привязанность и недавний опыт отношений в некоторых результатах ИПВ, – об этом позже); однако этот вопрос нужно дополнительно изучить с применением методов поведенческой генетики, например используемых при изучении близнецов и усыновления. Несколько таких исследований уже проведено.71 ИПВ показывает, как разум взрослого был сформирован ранним опытом привязанности, – это важно для базовой оценки людей в начале психотерапии. Я использую ИПВ в клинической практике более тридцати лет, и это чрезвычайно полезный инструмент как на этапе оценки, так и на этапе планирования лечения в клинической работе.72
Уровень корреляций между результатами ИПВ родителей и результатами эксперимента «Незнакомая ситуация» у детей подкреплен фактами: ряд полученных результатов показывает, что ИПВ измеряет некоторые надежные постоянные характеристики взрослых, которые не зависят от других переменных. Результаты ИПВ стабильны при повторных оценках в течение периода от одного месяца до четырех лет, а также не связаны с большинством показателей интеллекта.73 Также они не связаны с долговременной и кратковременной памятью, социальными предпочтениями или стилем интервьюера.74 ИПВ даже лучше предсказывает результаты «Незнакомой ситуации», чем прямые наблюдения за родительским поведением. Маринус ван Эйзендорн и его коллеги назвали это «разрывом передачи»75 – открытие, в котором еще только предстоит полностью разобраться. Одно из предварительных предположений: родительское «разумное мышление» или «рефлективная функция» может быть важной чертой, которая присутствует у взрослого, но не поддается прямому измерению в стандартных наблюдениях.76 По сути, «рефлективная функция» – это способность родителя к восприятию внутреннего ментального мира, мысленному зрению, такая, чтобы ребенок воспринимался как обладающий внутренним центром субъективной жизни, достойным пристального внимания родителя.77 Этот аспект родительской чувствительности изначально был фундаментальной частью описания ключевых факторов, связанных с надежностью привязанности Мэри Эйнсворт. Она утверждала, что чувствительный родитель может посмотреть на вещи «с точки зрения ребенка».78 Концепция разрыва передачи подкрепляет вывод о том, что ИПВ оценивает некий фундаментальный психический процесс родителя, который в конечном итоге влияет на взаимодействие с ребенком.
Многие факторы еще только предстоит определить. Например, нейробиологические факторы (некоторые из них связаны с генетикой), влияющие на поведенческие результаты родителей,79 восприимчивость детей к воздействию окружающей среды.80 Понимание процессов, лежащих в основе ИПВ, включая память, социальную коммуникацию и некоторые интегрирующие процессы, влияющие на согласованность разума, позволит нам более полно исследовать межличностную природу развития.
ИПВ представляет собой полуструктурированный автобиографический нарратив, в котором взрослому, а иногда и подростку (будущему родителю) задают ряд вопросов о его детстве.81 Например, такие: «Каким было взросление и какими были отношения с каждым из родителей?», «Был ли опыт разлуки, уныния, угрозы или страха?», «Был ли у вас опыт утраты, и если да, то как это повлияло на вас и вашу семью?», «Как со временем изменились отношения с родителями?», «Как все это повлияло на взросление и развитие подхода к воспитанию детей?»
Нарратив ИПВ – это субъективный отчет о воспоминаниях человека. Он не претендует на точное описание того, что произошло в прошлом. В рамках разработанного Мейн и коллегами метода все начинается с изучения элементов вспоминаемого и предполагаемого опыта общения с родителями. Каждый из родителей говорящего в конечном итоге оценивается по степени, в которой любил, отвергал, вовлекал/менял роли, пренебрегал и оказывал давление, чтобы чего-то добиться.82 Но еще важнее то, как говорящий представляет и оценивает свою историю. Именно здесь ИПВ предлагает уникальную точку зрения на отношения между привязанностью, памятью и нарративом.
Специалист также изучает расшифровку стенограммы на предмет характера общения между интервьюером и интервьюируемым.83 То, как мы разговариваем с людьми, отражает наши внутренние процессы и реакцию на саму социальную ситуацию диалога. Так мы приходим к оценке того, что называется текущим «состоянием разума в отношении привязанности». Нужно учитывать общую связность стенограммы, идеализацию родителя, настойчивость в отсутствии воспоминаний, раздражение, пассивность или расплывчатость речи, страх потери, игнорирование отдаления, метакогнитивный мониторинг и общее состояние связности разума. У некоторых людей наблюдается дезорганизация или дезориентация в рассуждениях об утрате (например, смерти родственника) или жестокого обращения; это оценивается по шкале неразрешенных потерь и/или травм.84
Окончательная классификация основана на изучении численно определенных профилей психических состояний в отношении привязанности, а также на данных о текущем состоянии разума говорящего (определяются анализом речи). Интервью позволяет выявлять тонкие аспекты автобиографических нарративов. Участники таких бесед даже сами часто удивляются тому, как за час-полтора удается определить такие личностно значимые и ранее не осознаваемые аспекты детского опыта. ИПВ, как и «Незнакомая ситуация», помещает участника в необычную обстановку. Бессознательное «удивляется» обсуждению близкой привязанности, ранних воспоминаний и размышлений о том, как ранний опыт сказался на развитии и родительском поведении.85
Как предположил Эрик Гессе, ИПВ требует, чтобы говорящий выполнял двойную задачу – коммуникации и поиска воспоминаний.86 Поиск воспоминаний о детстве при поддержании стандартного диалога может привести к типичному нарушению четырех принципов дискурса Грайса. Нарушения рассматриваются как несогласованность и в нарративном процессе.87 Эти принципы составляют основу оценки ИПВ: «1) Качество – будьте правдивы и приводите доказательства того, что вы говорите; 2) количество – будьте кратки, но расскажите достаточно; 3) связанность – четко представляйте, о чем речь, и говорите понятно; и 4) манера – пусть ваша речь будет ясной и упорядоченной».88 Мейн и Голдвин утверждают: оптимальный диалог можно кратко описать как «правдивый и основанный на сотрудничестве». Они определяют нарушение принципов Грайса как нарушение внутренней согласованности (качества), нарушение сотрудничества и самого процесса интервью (количество, связанность и манера).89 Оценка ИПВ показывает, как состояние разума влияет на способность вести правдивый диалог, одновременно вспоминая события из прошлого.
То, как нарратив отражает этот процесс, видно на шкале общей связности стенограммы. Учитывая другие элементы, отражающие особенности нарративного процесса, мы получаем общую оценку «связности разума». Эта оценка показывает общее состояние разума в отношении привязанности. Мы говорим здесь о привязанности как таковой, а не привязанности к конкретному родителю. В отличие от классификации, которую дает «Незнакомая ситуация», результатом ИПВ становится единая система состояния разума. Гессе описал категорию «невозможно классифицировать», выявленную примерно в пяти – десяти процентах выборок с низким уровнем риска. Есть люди, которые не могут достичь такой общей позиции по отношению к привязанности.90 Как мы подробно рассмотрим в главе 9, способность к интеграции разных психических функций, включая автобиографическую память и коммуникацию, можно рассматривать как фундаментальный процесс, с помощью которого разум приобретает согласованность.