115
Лица из этой группы наряду с другими людьми, пережившими жестокое обращение в раннем детстве, имеют дефицит внимания, регуляции эмоций и поведенческих импульсов.116 Вмешательства, предлагающие детям младшего возраста возможность развить надежную привязанность к своим родителям, дают положительные результаты в развитии эмоциональной, социальной и когнитивной компетенции.117
Если младенец не получает предсказуемого, теплого и эмоционального общения с родителями, он может к этому адаптироваться, избегая зависимости от других людей в будущем и «деактивируя» систему привязанности.118 Если поведение родителей не меняется к лучшему или другие безопасные привязанности не начинают преобладать, ребенок в порядке адаптации может отказаться от попыток установить близкие, теплые отношения. В возрасте пяти, десяти или двадцати лет такой человек может восприниматься окружающими как «отчужденный». Некоторые могут интерпретировать эту черту как особенность личности, а не адаптивную характеристику. Исследования на крысах показали, что материнская депривация связана с социальными поведенческими проблемами. Рентези и его коллеги изучали влияние на девятидневного детеныша разлуки с матерью продолжительностью в сутки. Исследователи заявляют: «Результаты эксперимента показали, что материнская депривация приводит к долгосрочным изменениям гипоталамо-гипофизарно-надпочечниковой оси и серотонинергической активности, что указывает на четкую связь между стрессовыми событиями в раннем возрасте и развитием тревожных расстройств в более позднем».119 Некоторые исследования показывают, что эти поведенческие и социальные отклонения можно корректировать с помощью приема препаратов серотонина.120 Как мы увидим в следующем разделе этой главы, многие нейронные сети и нейротрансмиттеры участвуют в опыте привязанности на протяжении всей жизни. В целом эти наблюдения подтверждают мнение о том, что ранний опыт привязанности напрямую влияет на развитие мозга.121 Тот факт, что поведенческие проблемы возвращаются после прекращения приема лекарств, также подтверждает: произошедшие в головном мозге изменения укореняются в нервных путях и, возможно, в соответствующих эпигенетических регуляторных механизмах, связанных с поведением, эмоциональной регуляцией и социальными отношениями.122 Кроме того, данные наблюдения напоминают нам о том, что благоприятный ответ на препарат вовсе не означает, что дисфункция «обусловлена генетикой, а не опытом». Ранний опыт формирует структуру, функции и эпигенетическую регуляцию мозга. Здесь мы видим фундаментальный способ, с помощью которого экспрессия генов определяется опытом.123
Как отмечали Бродский и Ломброзо,
дело в том, что ни генетика, ни средовые теории не привели к фундаментальному пониманию этиологии подавляющего большинства психических расстройств. Если мы чему-то и научились на недавних исследованиях, так это тому, что между природой и воспитанием существует тонкое взаимодействие [Далее они обращаются к выводу, что даже в исследованиях наследственных заболеваний у однояйцевых близнецов совпадение редко бывает полным.] Эти результаты предполагают, что, хотя генетические факторы могут обуславливать предрасположенность к заболеванию, факторы окружающей среды играют решающую роль в окончательном выражении симптомов.124
Факторы окружающей среды играют решающую роль в установлении синаптических связей после рождения.125 Для ребенка отношения привязанности – основной фактор окружающей среды, который формирует развитие мозга в период его максимального роста. Родители являются архитекторами этого процесса, от них зависит, как опыт влияет на протекание генетически запрограммированного, но опосредованного средой развития мозга. Генетический потенциал выражается в условиях социального опыта, который напрямую влияет на соединение нейронов друг с другом. Человеческие связи создают нейронные связи.
Один из примеров риска возникновения эмоциональных расстройств – истории детей, перенесших травму в раннем возрасте.126 Как утверждают Глейзер и его коллеги,
[Детская травма] может иметь долгосрочные и устойчивые последствия для психики взрослых, поскольку подвергшиеся травмирующему воздействию люди сильнее реагируют на небольшие стрессоры, возникающие в естественном течении повседневной жизни. Тот факт, что реактивность эмоционального стресса наиболее выражена у субъектов, перенесших травму в детстве, подтверждает предыдущие данные, свидетельствующие о том, что последствия травмы более пагубны, когда она возникает в более молодом возрасте.127
Аллан Шор обращается к соответствующему аспекту нейробиологии:
Хотя критический период перепроизводства синапсов обусловлен генетически, сокращение и поддержание синаптических связей обусловлено окружающей средой. Это подразумевает, что онтогенетическое сокращение кортиколимбической системы представляет собой сценарий для условий высокого риска.128
«Cокращенное развитие» относится к токсичному воздействию чрезмерного стресса на молодой мозг: выброс гормонов стресса приводит к чрезмерной гибели нейронов в важнейших путях, связанных с корой и лимбической системой, то есть с областями, ответственными за эмоциональную регуляцию.129 Дети, у которых присутствует «генетически запрограммированное недостаточное производство синапсов» или нарушение регуляции производства нейротрансмиттеров, таких как дофамин, могут подвергаться особенно высокому риску, когда переживают экстремальный стресс. Таким образом, мы видим, как опыт и генетика вместе влияют на риск возникновения будущего расстройства. Такой риск в конечном итоге выражается в нейронных связях мозга.
Личность человека возникает в результате постоянного взаимодействия генетически детерминированных структурных особенностей и обмена опытом с окружающей средой, особенно социальной, сформированной прежде всего семьей и культурой.130 Уязвимость возникает из-за этого взаимодействия, а не из-за того, что гены и опыт изолированы друг от друга. Если способность разума к адаптации сохраняется и во взрослом возрасте, то эмоциональные отношения, которые у нас есть на протяжении всей жизни, можно рассматривать как среду, способствующую дальнейшему развитию. Отношения привязанности и другие формы близких эмоциональных взаимодействий позволяют возникать синаптическим связям и эпигенетическим изменениям – даже во взрослом возрасте.
Как мы увидим, понятие «социальный мозг» просто напоминает нам о том, что мозг в своей эволюции, а также в своем индивидуальном развитии относительно «обусловлен».131 Большая часть регуляции нашей телесной нервной системы, включая кластер нейронных сетей в голове, формируется нашими связями в отношениях. Можно предположить, что мозг на самом деле «полностью социален». Именно эта открытость и зависимость от отношений показывает, как телесная и социальная природа разума сочетает в себе наши отношенческие и соматические связи.
Нейронные сети имеют центральные соединительные области, называемые «центрами», которые позволяют передавать информацию через ряд анатомически различных областей. Эти сети участвуют как в социальной коммуникации, так и в физиологической регуляции в процессе, называемом «аллостаз». Нейробиолог Ацил и его коллеги пишут:
Ассоциативные центры, участвующие в социальной обработке, не используются исключительно для нее. Социальная информация очень полезна для аллостаза, разные типы «несоциальной» информации (например, еда) также задействуются для аллостаза. Таким образом можно объяснить последовательное вовлечение ассоциативной коры и лимбических областей в общие аффективные переживания, не обязательно связанные с социальным опытом.132
Мозг в целом является «предсказательным» органом, который готовит нас к тому, что будет дальше. Как авторы предлагают в своей концепции, «последовательная социальная забота может повлиять на нейропластичность и способствовать нейронным ассоциациям между областями мозга в “основные” крупномасштабные сети, которые реализуют приобретенную систему для целей аллостаза. Таким образом, “социальный мозг” – это предсказательный мозг, который развивается как функция опыта, направленного на регуляцию аллостаза».133 Таким образом, отношения ребенка с фигурами привязанности формируют непосредственную способность регулировать основные нейронные цепочки, которые в свою очередь регулируют телесные функции и переживания, такие как эмоции, память и мышление. Кроме того, авторы подчеркивают важность близких отношений для того, как мы воспринимаем реальность и как регулируем свою физиологию на протяжении всей жизни:
Таким образом, забота отвечает не только за формирование «социального мозга». Мы предполагаем, что забота необходима для развития мозга вообще. Мозг, сформированный взаимодействиями с другими людьми, социален целиком. Он не может рассматриваться вне контекста других человеческих мозгов. Это гибкая коллективная система, которая поддерживает многие из наших характеристик, включая знания [Wegner (1987)], навыки и биологию… Таким образом, социально опосредованное обучение – это процесс, который длится всю жизнь [Lantolf et al. (2015 г.); Padilla and Perez (2003)]… Социальная принадлежность зависит от связи внутри многофункциональной нервной системы, поддерживающей аллостаз и концептуализацию.134
Но насколько «пластичен» мозг? Насколько он открыт для дальнейшего развития после первых лет жизни? Какие цепочки сохраняют способность устанавливать новые связи, а какие «твердеют» в определенный период? Это открытые вопросы, но мы знаем, что мозг взрослого человека продолжает меняться на протяжении всей жизни.135 У некоторых людей, переживших неблагоприятные отношения привязанности, мозг остается открытым для дальнейшего роста и развития. У других не так. Отсутствие опыта привязанности в детстве или травма (например, физическое, сексуальное или эмоциональное насилие) могут изменить структуру мозга таким образом, что восстановиться будет сложно.