136 Здесь нужно спросить: «Как можно предотвратить такие переживания?», «Если человек уже столкнулся с ними, что можно сделать, чтобы улучшить его жизнь?» Главное, что нам известно, – «лечение» через отношения привязанности является наиболее продуктивным для достижения устойчивых и значимых результатов. Исследования привязанности предлагают направление того, как отношения могут способствовать нормальному функционированию и росту мозга: оздоровление происходит через общение, которое включает чувствительность к сигналам, размышления о важности психических состояний и невербальную настройку состояний разума.137
Исследования зависимости психопатологии от привязанности позволяют сделать ряд выводов.138 Метаанализ исследований ИПВ, проведенный ван Эйзендорном и Бейкерманс-Краненбургом, показывает, что ненадежная привязанность, по-видимому, связана с более высокой распространенностью психических расстройств, включая тревожные (амбивалентная привязанность) и диссоциативные (дезорганизованная привязанность) расстройства.139 В целом амбивалентная привязанность – предиктор уязвимости к тревожным расстройствам.140 Избегающая и дезорганизованная привязанности предрасполагают к развитию поведенческих проблем,141 дезорганизованная привязанность также предсказывает симптомы диссоциации и расстройства личности.142 Исследование, проведенное Карло Шюнгелем и его коллегами, предполагает, что наличие неразрешенной потери у родителя с первичным ненадежным состоянием разума в отношении привязанности приводит к менее оптимальному результату для детей, чем наличие неразрешенной потери у родителя с надежным статусом.143 Таким образом, надежность привязанности взрослого человека, кажется, создает определенную форму устойчивости к травме или потере у детей.
Этот вывод сходится с общим мнением о том, что привязанность дает основу для адаптации к жизненному опыту: надежность создает устойчивость, а ненадежность создает риски.
Кроме того, генетика может сделать реакцию ребенка на неоптимальные условия воспитания, связанные с неразрешенной потерей или травмой у родителя, более интенсивной.144 Метаанализ ван Эйзендорна показал, что у людей с психическими отклонениями ненадежность в ИПВ гораздо более распространена, а надежность («безопасный/автономный» статус; см. ниже) гораздо менее распространена, чем в общей популяции.145
Важный вопрос: как модель общения с фигурами привязанности позволяет разуму поддерживать близость к ним и устанавливать процессы самоорганизации?146 Мэйн предполагает, что «сохранение «минимизации» (избегания) или «максимизации» (сопротивления) как поведенческих стратегий, вероятно, не просто зависит от контроля или манипулирования вниманием, но может также форсировать подавление или изменение аспектов памяти, эмоций и осознания окружающих условий».147 История привязанности коррелирует с широким спектром психических процессов, играющих центральную роль в регуляции эмоций и поведения. Это открытие можно понять, рассматривая его в контексте нейробиологических исследований, – одни и те же области мозга, зависящие от опыта привязанности, вовлекаются в интеграцию этих функций.148 Таким образом, связь между ненадежной привязанностью и риском психопатологии обнаруживается в областях мозга, которые зависят от паттернов общения в раннем возрасте, а также отвечают за регуляцию и интеграцию различных процессов (включая память, восприятие и эмоции). Нарушение регуляции этого интеграционного процесса подрывает успешную самоорганизацию, что может вызвать различные формы нарушений эмоциональной регуляции и привести к психическим заболеваниям.
Нейробиология привязанности
Хотя в наши социальные связи и отношения привязанности в раннем возрасте вовлечено множество систем мозга, нам стоит сосредоточить внимание на нескольких, основных. Рут Фельдман дает полезный отчет о фундаментальных исследованиях, указывающих на эти тщательно взаимосвязанные сети. Фельдман предполагает, что «социальная включенность незрелого мозга млекопитающих при рождении формирует его как фундаментально “диалектический” орган, и изучение механизмов, с помощью которых ранние привязанности программируют мозг, может дать нам новое понимание основного способа его работы».149
Наши отношения в младенчестве закладывают основу для отношений на протяжении всей жизни. Люди – глубоко социальный вид не только в раннем детстве, но и на протяжении всей жизни.
Фельдман продолжает:
Формирование связи включает в себя повышенную активность и более тесные взаимодействия между системами, лежащими в основе принадлежности, вознаграждения и управления стрессом, – это наблюдается в период формирования привязанности [Ulmer-Yaniv et al. (2016)]… Привязанности способствуют гомеостазу, здоровью и благополучию на протяжении всей жизни: социальные связи укрепляют здоровье и делают нас счастливее, в то время как изоляция увеличивает стресс, создает условия для ухудшения здоровья и даже смерти [Cacioppo et al. (2015)].150
Отношения – ключевой фактор благополучия на протяжении всей жизни. Начиная с раннего возраста, наши связи с другими людьми определяют рост и работу нашего мозга.
Паттерны привязанности передаются из поколения в поколение: поведенческие паттерны, переживаемые в раннем возрасте, определяют доступность окситоцина и локализацию рецепторов в мозге младенца, формируя способность воспитывать следующее поколение [Weaver et al. (2004 г.); Abraham et al. (2016)]… Человеческий разум социален с самого начала. Мозг молодого млекопитающего при рождении – незрелый, у него есть постоянная потребность в непосредственной близости к кормящей матери. Таким образом, мозг развивается как социальный орган, постоянно реагирующий на внешний мир [Akers et al. (2008)]. Медленное взросление человека создает диалогическую природу мозга и постоянную потребность в социальной принадлежности.151
Основные сети нейронов, участвующие в отношениях, связаны и имеют общие нейротрансмиттеры. К ним относятся окситоцин (ОЦ) и дофамин (ДА), доминирующие в нашей «системе вознаграждения», которую можно увидеть в прилежащем ядре (ПЯ). На примере этих систем видны нейронные корреляции внутренних и межличностных связей, которые побуждают нас искать и поддерживать отношения друг с другом. Фельдман продолжает:
В целом более тесные обменные потоки ОЦ-ДА в ПЯ во время формирования связи обеспечивают пластичность системы вознаграждения мозга и ее гибкую адаптацию… Данные находки выделяют роль ОЦ в ПЯ при формировании преемственности при переходе от детско-родительских к парным связям и при усилении защитной функции долгосрочных привязанностей. Наконец, исследования на крысах описывают роль ОЦ в долговременном подавлении активности миндалевидного тела, – ОЦ ослабляет реакцию миндалевидного тела на аверсивные социальные стимулы [Gamer et al. (2010 г.); De Dreu (2012)]. Это уменьшает страх и облегчает установление связи [Maroun and Wagner (2016)]. Таким образом, ДА обеспечивает бодрость и мотивацию, а ОЦ обеспечивает успокаивающее действие, необходимое для формирования связи. Это происходит благодаря регулирующему влиянию ОЦ на активность гипоталамо-гипофизарно-надпочечниковой оси [Carter (2014); Feldman (2012)] и анксиолитическим свойствам [Neumann (2008)].152
Здесь мы можем увидеть, как фундаментальная регуляция нашей нервной системы и тела в целом глубоко переплетается с нашими социальными связями с самых ранних дней.
«Трофаллаксис» – термин, который используется в основном в исследованиях животных, применим и в науке о взаимоотношениях в значении сенсорного обмена социальными сигналами, приводящего к сближению. Мы вынуждены коммуницировать друг с другом. Мы используем трофаллаксис, чтобы протянуть руку другому, соединиться с ним и поддерживать контакт. У приматов эта система сложнее, чем у остальных млекопитающих; она позволяет создавать групповую принадлежность и особые способы оценки иерархии отношений. У людей есть обширные способности к концептуализации и категоризации; мы используем лингвистические символы и глубинные смыслообразующие процессы. С помощью языка мы можем формулировать природу и важность этих процессов. Подумайте о роли историй в человеческой жизни – это и беседы за столом, и романы, и песни о любви, и романтические сонеты. Когда мы посещаем кладбище, читаем надписи на надгробиях или слушаем речи на поминках, у нас остается глубокое впечатление о важности наших отношений друг с другом. Человек, который умер, вспоминается как любимый супруг, родитель, бабушка, дедушка или друг – кто-то, кто жил, чтобы любить, и любил жить, человек, которого всегда будут помнить. Фельдман пишет о нейронных связях, формирующих нашу «трофоллактическую» природу:
Социальная принадлежность возникает посредством активности лимбической цепочки, включающей ОЦ, продуцирующий гипоталамус, расширенную сеть миндалевидного тела и полосатое тело [в том числе вентральную область покрышки (ПОВ), которая проецируется в полосатое тело, и вентральный паллидум, который получает проекции от него]. Эта лимбическая сеть регулирует критические функции выживания и мотивации и заставляет их работать на благо социальной жизни [Sokolowski and Corbin (2012)]… Активность полосатого тела была обнаружена почти во всех исследованиях человеческих привязанностей; однако активация полосатого тела/ПОВ обычно связана как с подкорковыми (миндалевидным телом и гипоталамусом), так и с корковыми структурами, особенно с передней поясной корой (ППК), медиальной префронтальной корой (мПФК) и орбитофронтальной корой (ОФК) системы вознаграждения, в дополнение к структурам, поддерживающим ментализацию. Речь идет в том числе о верхней височной борозде (ВВБ) и височно-теменном узле (ВТУ), а также об участках, которые поддерживают функции моделирования, – передней островковой доле (ПОД), нижней теменной доле (НТД), нижней лобной извилине (НЛИ) и дополнительной моторной области (ДМО).