Оценка нарративов ИПВ позволяет понять, как конкретные эксплицитные воспоминания соотносятся с обобщенными автобиографическими описаниями. Исследователь может обнаружить несоответствия между эпизодическими воспоминаниями испытуемых, их «семантическими знаниями» и темами их жизненных историй. Жизненные нарративы – это не просто сумма автобиографических подробностей. Эти нарративы основаны и на эксплицитной памяти, и на имплицитных воспоминаниях о повторяющемся опыте. В главе 3 мы обсуждали, как темы жизненных историй возникают из обобщений прошлого (например, ментальных моделей), а также из бессознательных желаний и фантазий о «желанном прошлом». Этот аспект памяти может выполнять стратегическую адаптивную функцию в создании самоощущения, необходимого для снижения беспокойства по поводу настоящего прошлого.196 Стратегия «минимизации» в избегающей или отвергающей позиции может привести к очень специфическим изменениям доступа к автоноэтическому сознанию, а также определенным образом меняет его фокус. Как мы увидим дальше, «максимизирующая» стратегия амбивалентной или «поглощающей внимание» установки может также соотноситься с характерными паттернами автоноэтического сознания, – с размытием прошлых, настоящих и будущих представлений во время ИПВ. Поскольку аутоноэзис позволяет мысленно перемещаться во времени, он может включать в себя совершенно разные измерения опыта воспоминания во время ИПВ.
Исходя из нашей структуры «трех П», мы можем предположить, что комплексный опыт надежной привязанности в детстве будет культивировать динамичное, открытое состояние разума, в котором ментальная деятельность, особенно вовлекающая в отношения других значимых людей, будет происходить осознанно и с пользой для всех участников. Как наша диаграмма «трех П» может проиллюстрировать это состояние? Пользуясь простыми метафорами, можно сказать, что надежность привязанности дает доступ к плоскости возможностей, в которой пики возникают из плоскости или из адаптивных плато; они не являются «застывшими». Это будет картина ментального присутствия, открытого осознания, включающего в себя неопределенность и не убегающего от нее.
Избегающая привязанность мешает достижению и поддержанию взаимовыгодных отношений. В недавних беседах с Аланом Сроуфом мы разобрали, как дети с опытом избегающей привязанности испытывают трудности в объединении с другими. Например, если школьный друг некоторое время пропускает занятия, ребенку с избегающей привязанностью сложно проявлять гибкость и общаться с другими детьми в классе и на школьном дворе. Как можно показать это на нашей диаграмме? Это будет ограниченный набор плато, а основными признаками станут попытки снизить неопределенность и контролировать результаты. Такое ограниченное плато может казаться высоким и узким. «Минимизированное» плато с ограничивающими фильтрами, созданными в детстве для защиты, будет работать на то, чтобы снизить стремление к установлению связи с другими людьми, особенно с фигурой привязанности. Такие «плато выживания» проявятся позже, во взрослой жизни. Характерные стратегии привязанности, основанные на этих адаптивных плато, можно наблюдать в ИПВ. Поскольку они сохраняются во взрослом возрасте, можно будет наблюдать ограниченный набор пиков, проявляющихся во время интервью как невозможность вспомнить события детства и преуменьшение важности близких отношений. Амбивалентный тип показывает другую картину: широкое плато поднимается на множество пиков, каждый из которых изобилует деталями, иллюстрирующими беспокойство из-за нерешенных проблем прошлого. Здесь мы увидим усиленное стремление к привязанности. От таких организованных форм надежной и ненадежной привязанности существенно отличается дезорганизованная привязанность. Ее можно представить в виде резких сдвигов плато. Эта картина показывает, как взрослые справляются с неразрешенной травмой, серьезной потерей и другими «дезориентирующими» состояниями. Резкий сдвиг плато будет отражать диссоциативное, дезорганизованное состояние, которое возникает у этих людей. То, что осознается, выходит с плоскости или плато; то, какими будут эти «переживания осознания», зависит от истории привязанности конкретного человека. Результаты оценки ИПВ покажут нам пики реакции. Характер полученных ответов позволит увидеть лежащее в их основе «состояние разума по отношению к привязанности». Ключ к пониманию ИПВ – то, как человек говорит, важнее того, что он говорит.
Слои памяти, оформляющие то, что возникает в нашем сознательном опыте, вероятно, фильтруются некоторыми нейронными коррелятами этих ограничительных плато, созданных жизненными событиями и нашей адаптацией к ним. Другими словами, опыт формирует нейронные структуры, влияющие на состояние разума, когда на нас воздействует закодированное в памяти прошлое. Ключ к изображению этого процесса есть прямые воздействия на нейронную структуру, и есть стратегии адаптации, которые человек использует для поддержания эмоционального равновесия в неоптимальных отношениях привязанности. Адаптацию можно визуализировать как ограничивающие или хаотические плато с пиками индивидуального состояния разума.
Автобиографическую память можно описать через организацию трех категорий воспоминаний: общие периоды, общие знания и конкретные события.197 Сначала мы вспоминаем про некий отрезок времени в целом – например, «когда я учился в старших классах». Затем вспоминается некая общая информация – например, «я был хорош в баскетболе». Наконец, мы можем вспомнить определенные события из прошлого – например, «когда я был на том последнем баскетбольном матче в девятом классе». Нарративы ИПВ показывают, что взрослые с опытом отвержения, по-видимому, не помнят деталей конкретных событий, связанных с отношениями.
Это открытие можно понять, пользуясь концепцией автоноэтического сознания Уилера, Стусса и Тульвинга.198 Автоноэзис в их подходе отличен от автобиографической памяти. Это способность совершать мысленные путешествия во времени, ощущая себя в этом лично пережитом прошлом (как описано в главе 3). Общие воспоминания о каких-то периодах и общие представления о событиях прошлого могут существовать как часть автобиографической памяти, но испытать их, ощутить их можно только в пределах ноэтического сознания. Другими словами, мы можем знать, что в прошлом произошло какое-то событие, но не ощущать себя в нем. Это знание представляет собой семантическое (фактическое) воспоминание, а не часть мысленного путешествия во времени. При эпизодическом воспоминании пережитое «я» восстанавливается в памяти. Тот факт, что разные структуры мозга поддерживают автоноэтическое, а не ноэтическое воспоминание, дает основания полагать: люди, игнорирующие состояния разума в отношении привязанности, могут использовать разные неврологические механизмы в своем нарративе. Большинство людей смотрят влево, восстанавливая в памяти автобиографические данные; считается, что этот процесс активирует преимущественно цепочки правого полушария.199 Смотрят ли люди с опытом отвержения вправо во время ИПВ, то есть активируется ли у них левое полушарие, в котором опосредуется семантическая память? Мейн и Гессе, а также другие ученые из Беркли изучали этот вопрос как применительно к ИПВ, так и в рамках эксперимента с заданием на самовизуализацию.200 Исследование, проведенное Беренсом и коллегами, дало следующие результаты:
У «отвергающей» матери наблюдалась значительно более сильная активация левого полушария мозга независимо от типа изображения, а также характерная идеализация (Main, et al., 2002). Отрешенность родителя проявляется в том, что даже негативные изображения воспринимаются в позитивном ключе. «Тревожная» же мать демонстрировала более сильную активацию правого полушария для всех изображений, кроме нейтральных (Main, et al., 2002).201
Подтвердить эти первоначальные наблюдения еще предстоит дальнейшим исследователям.
Некоторые люди из тех, кто столкнулся с отвергающим отношением, настаивают на том, что «ничего не помнят» о прошедших событиях. Мало того что они не помнят себя в прошлом; кажется, что они не помнят самого факта переживаний. Помимо аутоноэтических нарушений, по-видимому, здесь имеет место блокировка воспоминаний или нарушение кодирования информации об опыте, связанном с отношениями. Чтобы попытаться понять такую «амнезию», можно обратиться к общим исследованиям памяти и эмоций, согласно которым эмоционально заряженные переживания лучше запоминаются.202 Участки мозга, ответственные за приоритизацию энграмм, в том числе миндалевидное тело и орбитофронтальная кора, вероятно, маркируют эти переживания как ценные, эмоционально значимые и, следовательно, важные.203 Эмоциональные переживания с большей вероятностью запоминаются надолго, и мы можем предположить, что кортикальная консолидация «выбирает» эти воспоминания для переноса в постоянное хранилище. Возможно, поэтому наши жизненные истории содержат эмоционально значимые темы и соответствующие подробности.204
Может быть, у детей с избегающей привязанностью такая маркировка не происходит? В одном из исследований на эту тему было обнаружено, что десятилетние дети, у которых была избегающая привязанность к родителям в младенчестве, наблюдался дефицит автобиографических деталей в нарративе.205 Они говорили что-то вроде: «Я не знаю, что сказать о своей жизни» или «Я живу с братом; вот и все». У отвергающих родителей этих детей жизненные истории тоже отличались «минимальной детализацией», особенно когда речь шла об отношениях с другими людьми.
Если родители не заинтересованы в том, чтобы думать о состоянии своих детей, можно предположить, что разговоров о памяти и совместного построения «жизненных историй» в таких семьях тоже будет мало. А эти беседы важны, благодаря им обеспечивается дальнейшая доступность воспоминаний. Снижение функций ментализации и рефлексии (размышления о субъективном опыте собственного или чужого разума, нарративизация, автобиографическая память и эмоциональные связи с другими) вполне может означать, что субъективному опыту этих людей не хватает «жизненной силы», энергии, разделенной с близкими. В целом самосознание и автоноэтическое сознание могут различаться, и это будет отражать разницу в опыте развития.