Избегающую или отвергающую привязанность можно представить как ограничение потока энергии и информации. Этот паттерн привязанности организует наш разум так, чтобы уменьшить доступ к эмоциональному опыту и информации, хранящейся в памяти. В результате страдает способность разума развивать целостное ощущение себя во взаимоотношениях с другими. Представление о себе ограничено неэмоциональными данными, которые рассматриваются как «совершенно независимые» от межличностных связей. Хотя можно с уверенностью утверждать, что это всего лишь адаптация, а не нарушение работы психики, разум, который «отбрасывает в сторону» эмоции и межличностные связи, весьма негибок. Если исходить из того, что эмоции и отношения важны для психического здоровья, то приходится признать: считать их «неважными» значит не давать мозгу функционировать нормально.
Амбивалентные привязанности
Вторая форма ненадежной привязанности называется «устойчивой» или «амбивалентной» («С»). Я предпочитаю использовать термин «амбивалентный», потому что он описывает смешанные чувства и беспокойство, часто связанные с этой формой отношений. В ходе эксперимента «Незнакомая ситуация» младенцы с амбивалентной привязанностью идут к матери, когда она возвращается в комнату, но не сразу возвращаются к игре. Такие дети плачут, потом успокаиваются ненадолго, потом снова плачут – их бывает трудно утешить.
В домашних наблюдениях Эйнсворт и ее коллеги обнаружили: родители в таких парах непостоянны: в течение первого года жизни ребенка они проявляют чувствительность, внимание и заботу лишь время от времени.206 Иногда такие родители бывают навязчивыми – такие проявления похожи на эмоциональные вторжения в душевное состояние младенца. Враждебности в этих проявлениях нет: родитель может, например, вдруг схватить ребенка, который занят игрой, без предупреждения наброситься на него с объятиями и поцелуями. Это попытка установить эмоциональную связь, но не учитывающая состояние ребенка. В парах с амбивалентной привязанностью психическое состояние родителей, видимо, мешает способности последовательно и точно воспринимать эмоции ребенка. Дети в таких условиях не уверены, будет ли учтено их настроение и состояние, их потребности – может, будут, а может, и нет. Как предположила Мэри Мэйн, такое положение дел приводит к тому, что фокус внимания на состояние привязанности у этих детей максимален.207 Сонастройка ментального состояния наблюдается в этих парах, но она непредсказуема; часто преобладает другое – вторжение родителей, руководствующихся своими состояниями, в состояние детей.
Каждый из нас проходит через циклы потребности в общении с другими и потребности в одиночестве. Эти естественные колебания между внешним фокусом (общение с другими) и внутренним фокусом (периоды одиночества) чуткие родители отмечают и учитывают. Понимание того, когда нужно подойти к ребенку (или взрослому) для общения, а когда стоит отойти в сторону и не нарушать эмоциональное пространство другого человека, – фундаментальная часть настройки в отношениях. При амбивалентной привязанности, по-видимому, родители в этом отношении непоследовательны.
Как взаимодействие с родителями создает у детей амбивалентную стратегию привязанности? Изучение результатов ИПВ (которое мы подробнее обсудим в следующем разделе) показывает, что элементы прошлого влияют на нарративы родителей, формируя их опыт уже в настоящем. Есть ли кто-нибудь, для кого настоящее не зависит от прошлого? Конечно, нет; наш мозг всегда сравнивает прошлый опыт с настоящим, поскольку нам нужно предвосхищать следующий момент времени. Этот процесс – естественный результат взаимодействия памяти, восприятия и сознания, и он определяет мозг как «машину предвосхищения». Однако состояния, которые дети пробуждают в родителях, выходят за рамки сравнения представлений и ожиданий. Некоторые могут возразить, что состояния разума родителей на самом деле являются реакцией на поведение ребенка. Но так ли это? Проблема с тревожными родителями заключается в том, что в их реакции на ИПВ и на поведение детей преобладает озабоченность собственным прошлым. Реакция таких родителей на внешний мир зависит от внутренних психических процессов, а не от сигналов, которые дети подают в конкретный момент.
Таким образом, ребенок с амбивалентной привязанностью сталкивается с непоследовательным поведением родителей, и это вызывает стресс. В отличие от избегающей привязанности, в условиях которой ребенок учится игнорировать состояние родителя и вырабатывает стратегию «отстранения», амбивалентная привязанность заставляет ребенка быть более тревожным, испытывать стресс208 и концентрировать внимание на отношениях привязанности.
Концептуализировать этот вывод предлагают Эйткен и Тревартен, пользующиеся термином «интерсубъективность».209 С их точки зрения, «настроенное» общение имеет начальную фазу – первые несколько месяцев, когда появляется прямая форма обусловленного общения между младенцем и родителем. Это называется «первичной» интерсубъективностью. Примерно к девяти месяцам усложняющаяся система представлений младенца позволяет развить внутренний образ родителя, который Эйткен и Тревартен называют «виртуальный другой». Это «вторичная» интерсубъективность, поскольку теперь младенец (как и родитель с самого начала отношений) «фильтрует» восприятие другого человека; это восприятие опосредовано вторичным процессом представления «виртуального другого». Так разум связывает память о прошлом опыте с текущим восприятием. После первого полугодия жизни у каждого из нас есть свой набор «виртуальных других», которые активизируются в сознании во время взаимодействия с окружающими. Если ранние привязанности были связаны с неопределенностью или нарушением границ, то «виртуальный другой» может мешать четко воспринимать поступающие запросы на установление связи. Поведение окружающих мы можем воспринимать неправильно – так возникает ощущение неопределенности и осторожность.
Дэниел Стерн подробно описал, как эти взаимодействия обрабатываются и обобщаются в младенческом возрасте.210 Эти обобщения образуют своего рода «строительные блоки» для внутренних рабочих моделей. Мейн прояснил первоначальную идею Боулби: родительство, порождающее множественные противоречивые модели привязанности, создает чувство незащищенности,211 ненадежная привязанность возникает из множества таких «непоследовательных» моделей.212 В эксперименте «Незнакомая ситуация» ребенка нелегко успокоить возвращением родителя, даже если этот родитель чуток, внимателен и пытается утешить. Прошлое, закодированное в памяти ребенка, напрямую формирует как имплицитные ментальные модели, так и «эвокативные», создающие образ «виртуального другого» в сознании во время взаимодействия со взрослым. Мы можем предположить, что эти процессы зависят от состояния и могут активироваться в определенных условиях (например, когда есть ощущение угрозы) или при взаимодействии с конкретными людьми. «Виртуальный другой» может доминировать в сознании человека настолько, что шансов адекватно воспринять «реального другого» будет мало. Неформальные наблюдения показывают: ощущение «невидимости» или «отсутствия» может наполнять многие взаимодействия и создавать у ребенка ощущение «ложного я». В результате формируется определенное восприятие и характерные амбивалентные ожидания ребенка в отношении мира, других людей и самого себя. Результатом является запутанное самоощущение.
Ребенок с амбивалентной привязанностью привыкает, что родитель непредсказуем. Поток энергии и информации внутри ребенка нарушается, а в норме он должен быть, наоборот, предсказуемо подкреплен родителем. Тем не менее потребность в доступной фигуре привязанности необходима, чтобы чувствовать себя в безопасности. Ребенок остается с внутренним чувством неопределенности, и потребность во внешней поддержке и утешении возрастает. Таким образом, амбивалентность отражается на способности ребенка к саморегуляции. Взрослый, который то проявляет чуткость к сигналам, подаваемым ребенком, то нет, формирует модель «ненастроенного общения». Резонанс состояний в такой паре «родитель – ребенок» будет непоследовательным.
Озабоченность взрослого: вторжение прошлого в настоящее
«Мы были дружной семьей. Мы привыкли все время играть, веселиться, гулять. Не было случаев, чтобы что-то шло не так. Ну, может, иногда. Но вообще все было в порядке. Помню, однажды мы поехали в Диснейленд с дядей. Было очень весело! На прошлой неделе мои родители поехали туда с детьми брата, а нам даже не позвонили. Почему они так делают, не знаю. Сейчас меня это не беспокоит, хотя нет, беспокоит. Я имею в виду, ну, вот это, то, что произошло. Они все время выбирают брата, а не меня, а я хочу, чтобы перестали. Вообще-то я уже с этим разобралась. Когда это закончится?»
Женщина, слова которой приведены выше, отвечала на прямой запрос: «Расскажите о своей семье, что-нибудь из самых ранних воспоминаний». В этом отчете показан взрослый с классификацией ИПВ: «озабоченное» (кодируется как «E») состояние разума в отношении привязанности.213 Нарратив показывает, что прошлое присутствует в настоящем респондента. Отвечая на вопрос о ранних воспоминаниях, человек начинает говорить о текущих отношениях, и в них есть враждебность, страх и пассивность. Согласно Мэйн и Голдвину, лингвистический анализ выявляет нарушение коммуникативных принципов количества, манеры и релевантности.214 Этот рассказ нельзя назвать кратким, и в нем человек не отвечает непосредственно на вопросы интервьюера. Мы видим легкий доступ к потокам детских воспоминаний, которые до сих пор активно влияют на жизнь. Реальность «здесь и сейчас» смешивается с прошлым (независимо от того, говорится об этом прямо или нет).
Модель тревожной привязанности подразумевает опасения, что значимый взрослый может удовлетворить твои потребности, а может и не удовлетворить. Присутствует сильное желание близости и временами парализующий страх потерять ее. Это состояние наполнено эмоциональными потрясениями, связанными с близостью. Ментальные модели отношений, возникающие в детстве, искажают более поздние представления и ожидания. Эти люди живут в кошмаре неопределенности, он отравляет их отношения с другими людьми, в том числе с собственными детьми. Такие родители ведут себя непоследовательно, эмоционально доступны для детей лишь эпизодически, временами навязчивы – все это является результатом тревожности, присутствующей в их ранних привязанностях. Используя модель «виртуального другого» Эйткена и Тревартена,