137
У большинства людей процесс создания сознания или «картирования» разума, по-видимому, неврологически целостен. По-видимому, существует широкий диапазон степеней нарушения ментального зрения, которые могут иметь неврологическую структурную основу.
Могут ли нарушения ментализирующих аспектов быть вызваны опытом? Фонаги и Таргет предполагают, что ответ положительный: определенные формы ненадежной привязанности, при которых родитель не сосредоточивается на психическом состоянии ребенка, ведет себя навязчиво или дезорганизующе, могут привести к нарушению усвоения теории разума. Фонаги и его коллеги также предположили, что еще одной ключевой проблемой может быть отсутствие развития «эпистемического доверия», когда мы полагаемся на других, чтобы сформировать точное ощущение реальности.138 Как предлагает Томас Вайснер,
универсальная задача социализации касается обучения доверию, а не обеспечения «надежной» привязанности ребенка к родителю. Вопрос, который важен для многих, если не для большинства, родителей и сообществ, заключается не в том, «есть ли у этого [отдельного] ребенка “надежная привязанность”?», а скорее в том, «как я могу убедиться, что мой ребенок знает, кому доверять и вступать в социальные связи с другими? Могу ли я быть уверен(а), что мой ребенок находится в безопасности, когда он находится в обществе других людей?»139
Дженнифер Фрейд140 написала о теории травмы предательства, согласно которой травма, полученная от того, кому доверяешь, приводит к высокому уровню стресса и серьезным неблагоприятным последствиям. Такая травма может произойти на уровне отношений привязанности. Есть разные формы травм развития, такие как жестокое обращение и отвержение. Один из вариантов адаптации к этому опыту – отсутствие осознания такого поведения как диссоциация или подавление, так называемая «слепота предательства». Фрейд и ее коллеги также пишут об институциональном предательстве, когда некое крупное учреждение вроде коммерческой компании, школы или правительства не может защитить своих сотрудников, студентов или граждан от болезненных факторов. Институциональная слепота может возникнуть на уровне тех, кто занимает руководящие должности. Результат Фрейд описывает с помощью аббревиатуры ОАМЖА[7], – обвиняемые в таком предательстве Отрицают, Атакуют, а затем Меняют роли Жертвы и Агрессора. Будь то в пределах семьи или в пределах государства, предательство со стороны тех, кто занимает положение защитника, вызывает нарушения в функционировании нашего разума. Наше чувство эпистемологического доверия нарушается, и мир кажется «неправильным» – потому что на самом деле это так.
Когда мы учимся доверять ощущению реальности, которое испытываем в связи с другими, то используем свои навыки ментального зрения, чтобы оценить безопасность, возникающую в этом взаимодействии. Мы доверяем окружающему миру – получаем от него знания и ждем от него защиты. Если не развить навыки ментального зрения, у нас не будет эпистемологического доверия и не будет стратегий для навигации в сложном социальном мире. Слепота предательства может проявиться, когда мы отрицаем свое восприятие реальности. Линза нашего ментального зрения в этом случае окажется искажена или закрыта.
Но как опосредуется нарушение ментального зрения? Если не брать во внимание диссоциацию, дезорганизованную привязанность и травмы, являются ли притупленные способности к пониманию других формой нарушения? Всегда ли проблема «родом из детства»? Как на это нарушение могут повлиять терапевтические вмешательства? На эти вопросы еще предстоит ответить.
Адаптивное нарушение ментального зрения
Психосоциальный контекст может допускать активацию или дезактивацию отражательной способности.141 Чтобы опосредовать это контекстно-специфическое использование отражающих, ментализирующих функций, мы можем предположить: разум способен диссоциировать отдельные модули, нарушая интегративную функцию основных ассоциативных нервных путей. Наши отношения с людьми могут нарушать развитие интегративной отражательной функции. Это нарушение может оказаться «глобальным» и иногда приводит к общей неспособности ребенка мыслить.
Мы также можем предположить, что нарушение ментального зрения может зависеть от состояния. То есть при определенных условиях ребенок (или взрослый) может быть в состоянии отключить компоненты, необходимые для отражательной функции, ограничивая эту важную способность. Как разум достигает этого? Мы можем предположить, что блокировка волокон мозолистого тела, соединяющих два полушария, и взаимосвязей внутри самого правого полушария может быть механизмом, который позволяет нарушать ментальное зрение. Этот процесс запускается для адаптации к тяжелым травмирующим ситуациям. Это может быть ситуация избегающей или дезорганизованной привязанности, когда общение со взрослым эмоционально бедно или пугает ребенка. Ребенок адаптируется к определенному контексту отношений и реагирует на него торможением отражательной функции.
Это открытие объясняет, почему некоторые люди, например военные преступники, вполне способны к близким теплым отношениям с родными и друзьями. В определенном контексте эти люди «включают» безразличие и холодность, могут вести себя жестоко. Способность отделять мышление и поведение от создания субъективного ментального опыта других людей помогает понять различные аспекты антиобщественного поведения. Отсутствие ментального зрения часто проявляется в форме насилия в обществе.
Нарушение отражательной функции в условиях ограниченного, но функционирующего логического и языкового мышления показывает, как разделение полушарий способствует диссоциации обычно связанных между собой способов обработки информации. При определенных условиях частичное нарушение способностей к ментальному зрению даже разумно. Примером может служить явление интеллектуализации, наблюдаемое у некоторых представителей медиков, особенно во время обучения. Студент-медик, впервые работающий с тяжелобольными пациентами, может использовать «нементализирующий» способ обработки – адаптивное торможение эмпатической связи. Это позволяет получить доступ к линейным, логическим последовательностям фактических знаний. Можно сосредоточиться на процессе лечения, избегая при этом восприятия болезни. Так выглядит способность правого полушария «отключать» способность к отражению ментального опыта при «включенном» левополушарном восприятии и мышлении.
Если студентка-медик не может реинтегрировать модули обработки информации правого полушария после рабочего дня или длительной практики, в жизни происходят изменения. Можно считать, что они являются частью адаптации, но они могут быть ассоциированы с более ранним опытом привязанности. «Отключение» правого полушария может привести к потере легко доступной автобиографической памяти и спонтанных первичных эмоциональных состояний, которые создают ощущение смысла жизни. Пострадают личные отношения – общение станет «информативным», а не «эмоциональным». Для людей, занятых эмоционально сложной работой, временное отключение правого полушария может быть необходимой мерой для эффективного выполнения работы. Но жизнь в «левополушарном» режиме становится бедной, ей не хватает спонтанности. Могут возникнуть сложности и дома, и на работе. Студенту-медику и другим людям, которые учатся справляться с тяжелыми переживаниями, может помочь понимание этой адаптивной диссоциации интегративных процессов.
Потребность в условиях стресса уменьшить доступ к представлениям чужого сознания может ограничить режим ментального зрения. Как и при любой форме диссоциации, анатомически «отдельные» процессы могут стать функционально изолированными, если блокируются интегрирующие нервные пути. Это может происходить как на уровне межполушарной передачи информации, так и в виде диссоциаций в работе одного полушария – в данном случае правого. Блокировка определенных режимов может также включать нарушение соответствующих функций. Срединные области префронтальной коры являются первичными участками для интеграции широкого спектра фундаментальных процессов, включая мышление, оценку стимулов, телесное представление, вегетативную активность, регуляцию аффектов и т. д. Адаптивная блокировка ментального зрения нарушает нормальное протекание префронтально опосредованных процессов.
Разум может изолировать имплицитные воспоминания от эксплицитных, и он может также изолировать друг от друга функции правого и левого полушарий. Полушарную диссоциацию можно трактовать как доминирование одного режима над другим. «Лингвистическое» левое полушарие, работающее по правилам логики и смысла, часто может найти свое место во взаимодействии с внешним миром. Но опыт сознания левого полушария лучше подготовлен к тому, чтобы иметь дело с миром в абстрактных концепциях, не зависящих от эмоционального контекста. Правое полушарие, напротив, наполнено многозначными образами мира, отвечает за восприятие чужих эмоций, телесных ощущений и содержит паттерны «интуитивных прозрений», которые трудно описать словами. Эти ментальные представления зависят от контекста, наполнены многоуровневыми ассоциациями с телесными состояниями, ощущением себя и других, автобиографическими воспоминаниями и эмоциональной информацией. Правому полушарию бывает не так просто «говорить», особенно если «слушает» только левое полушарие (свое или другого человека).
Размышления: представление реальности и психологическое благополучие
Разум конструирует свой собственный опыт реальности. Возникая в результате взаимодействия мозга и человеческих отношений, разум создает связи среди различных элементов представлений, начиная от ощущений и изображений и до понятий и слов.
Нейронные связи в наших организмах и наши связи с другими людьми во внешнем мире ткут ткань субъективной жизни: они позволяют нам чувствовать, вести себя определенным образом, думать, планировать и общаться.