Опыт исследования привязанности помогает нам понять, какое мощное влияние межличностные отношения оказывают на развитие и работу механизма саморегуляции. Регулирующая префронтальная кора остается пластичной на протяжении всей жизни; то есть она способна развиваться и во взрослом возрасте.81 Эта область опосредует нейрофизиологические механизмы, объединяющие несколько форм опыта: социальные отношения, оценку смысла, автоноэтическое сознание, гибкость реакции и регуляцию эмоций.82 Невербальные социальные сигналы (зрительный контакт, выражение лица, тон голоса, движения тела) передают состояние разума каждого участника детско-родительской пары. Обмен этими сигналами оказывает прямое влияние на эмоциональный опыт. В контексте ранних отношений привязанности разум и сама структура детского мозга будут сформированы таким образом, что это повлияет на способность регулировать эмоции в будущем.
Выдвигаемое здесь предположение состоит в том, что близкие отношения могут обеспечивать опыт привязанности, который позволяет интегративным нейрофизиологическим изменениям происходить на протяжении всей жизни. Интегративное общение уважает различия, культивирует эмпатию и взаимопонимание и, вероятно, индуцирует рост интегративных волокон в головном мозге. Гипотеза состоит в том, что обмен потоками энергии и информации между людьми приводит к активации интегративных механизмов в нервной системе. Противоположное также верно: негативный опыт общения с фигурой привязанности в детстве, пережитое пренебрежительное и жестовое обращение будут создавать препятствия для роста интегративных волокон в мозге. Недавние исследования подтверждают это предположение: было обнаружено, что у людей с тяжелыми детскими травмами интегративные структуры мозга повреждены.83 Это объясняет нам, как препятствия для интеграции влияют на координацию, баланс нервной системы и на ее адаптивные функции.84
Однако даже в этих ситуациях принципы, которые можно извлечь из исследований привязанности, могут оказаться полезными. Они помогают адаптироваться к жизненным стрессам. Например, при дезорганизованной привязанности и клинической диссоциации терапевтические отношения могут способствовать движению к благополучию и адаптивной саморегуляции.85 В менее экстремальных случаях интегративные структуры мозга хорошо развиты, но в разуме закрепляются дезадаптивные состояния. Таким пациентам терапия помогает переориентировать разум на более адаптивные способы обработки информации и регулирования потока. Отношения между пациентом и психотерапевтом могут обеспечить чувство близости, «убежище» и внутреннюю модель безопасности. Эти элементы отношений привязанности в рамках терапии (или других эмоциональных отношений, таких как любовь и дружба) могут способствовать новому интегративному развитию и усиливать регулирование эмоций на протяжении всей жизни. Для изменения укоренившихся паттернов эмоциональной дисрегуляции иногда необходимы специальные техники в рамках терапии.86
Следующий пример иллюстрирует использование психотерапии для развития гибкой саморегуляции разума. Пятилетняя девочка была направлена в школу из-за проблем с «импульсивностью». У нее были серьезные проблемы со зрением, которые оставались незамеченными до трех с половиной лет. Однако даже после того, как этой девочке выписали очки и она смогла видеть объекты внешнего мира в фокусе, у нее по-прежнему отмечались «всплески эмоций» и импульсивное поведение в школе. В кабинете терапевта выяснилось, что она не смотрит на лица других людей, чтобы проверить, как они реагируют на нее. Похоже, у этой девочки был нарушен процесс социальной референции, который обычно развивается в течение первого года жизни.87 В школе она, казалось, не замечала реакцию учителей и одноклассников на ее поведение. Такая «отчужденность» привела к базовому дефициту социального познания – неспособности воспринимать и обрабатывать социальные сигналы. Общение лицом к лицу с другими людьми – это один из путей восприятия нашего собственного эмоционального состояния. Зрительный контакт во время общения делает его эмоционально обусловленным. Именно такое взаимодействие лежит в основе регуляции эмоций.
В рамках терапии ребенку предлагалось смотреть в лицо терапевту. Родителей и учителей проконсультировали о характере привязанности, социальных референциях и возможностях, которые личное общение дает для развития регуляции эмоций. Нарушение зрения, которое было скорректировано, было предложено в качестве рабочей гипотезы – оно объясняло, почему этой девочке с трудом давалось социальное взаимодействие. Через несколько месяцев она стала чаще смотреть на других, когда говорила. В игре больше занималась выявлением «настроения» кукол, и их эмоции стали активной частью историй, разворачивавшихся в терапии. С развитием способностей к восприятию выражения лица, теории мышления и социальной референции девочка начала более адекватно участвовать в социальных взаимодействиях. Ментализация или способность воспринимать свой разум и разум других может быть напрямую связана с опытом детско-родительских взаимодействий, развитием речи или травмой головы. Эти факторы влияют на социальные «ментализирующие» сети мозга.88 Ведение рефлексивного диалога – разговора о чувствах, мыслях, воспоминаниях, убеждениях и восприятии – в сочетании с невербальным общением позволяет развить эту важную способность. так было и с маленькой пациенткой, о которой говорилось выше. Ее способность регулировать эмоции, казалось, улучшилась: «эмоциональные взрывы» стали менее частыми и менее интенсивными, поведение стало менее импульсивным. Можно предположить, что каждое из этих достижений в развитии было опосредовано интерактивным созреванием префронтальной коры в ответ на новый, интегративный коммуникативный опыт.
Этот терапевтический подход помог девочке использовать невербальные сигналы, которые она обычно пропускала из-за проблем со зрением (кроме зрения, конечно, для общения важны и слух, и осязание – их тоже необходимо задействовать.) Роль зеркальных нейронов и более крупных резонансных цепочек в подобном социальном опыте помогает нам понять, как общение приводит к более адаптивной внутренней регуляции. Терапия, «включающая» ментализацию, позволила девочке получать жизненно важную информацию о мыслях других людей вместо того, чтобы жить в изоляции. Раньше она постоянно пребывала в фрустрации, а ее поведение казалось «импульсивным», поскольку не соотносилось с сигналами и потребностями других людей.
Романтические привязанности и «взаимоблокировка»
Зная историю привязанности каждого участника пары, легче выяснить, как небольшие несоответствия могут перерасти в крупные противостояния и со временем привести к деструктивному состоянию отчаяния и дистанцированию. Небольшие изменения в сигналах, например в эмоциональном выражении у одного из участников пары, могут повлечь за собой значительные и быстрые изменения на уровне нелинейных сложных систем. Часто эти нерегулируемые взаимозависимые состояния берут свое начало в моделях привязанности.
«Взаимоблокировка» в этом контексте означает, что отдельные состояния разума, активируемые повторяющимися паттернами, усиливают соответствующие модели отношений. Партнеры постоянно переживают отсутствие настройки, неправильные настройки и многократно проверяют опыт своих историй привязанности. Связь после «рассоединения» восстанавливается редко. Из-за блокировок подкрепляются неадекватные способы самоорганизации. Возникает ригидный или хаотический паттерн взаимодействия, который препятствует объединению партнеров в более крупную систему, способную двигаться к состояниям возрастающей сложности. Переживаться все это может как недомогание или оцепенение, которое каждый член пары чувствует, но не может сформулировать; может быть также чувство тревоги и неуверенности. Чтобы оставаться здоровой, диадическая система (пара), как и отдельный человек, должна найти баланс между гибкостью и непрерывностью в своем постоянном движении к усложнению. Парная терапия иногда может быть необходима для того, чтобы партнеры распознали, а затем изменили возникшие глубоко фрустрирующие состояния «взаимной блокировки».
По мере того как модели привязанности активируются в отношениях пары, появляется возможность узнать о том, как ранний опыт формировал имплицитную реальность. Во взаимоблокированных состояниях оба партнера могут испытывать голод и боль, бояться, что их бросят или уничтожат, что их личные границы будут нарушены (как при амбивалентных привязанностях). Встречается также «готовность» к эмоциональной дистанции и отвержению (как при избегающих привязанностях). Предыдущий опыт «рассоединений» в таких случаях редко сопровождался интерактивным восстановлением. Человек оставался один, личное «я» было изолировано, отношений, поддерживающих движение к внутренней регуляции и межличностным связям, не было. Воспитание личного «я» требует, чтобы члены пары объединились и вместе подумали о том, как их общественное «я» изо всех сил пыталось адаптироваться к этому опыту разъединения без восстановления. Рост возникает тогда, когда в отношениях есть рефлексия и резонанс. Это позволяет паре достичь более полноценного и адаптивного уровня самоорганизации.
Пути эмоционального роста
В этом разделе объединены идеи, которые касаются памяти, привязанности и эмоций, почерпнутые из терапевтической работы со взрослыми и детьми. Эти иллюстрации мы приводим не как научные данные, а скорее как «клинические впечатления», которые пригодятся для понимания того, как опыт межличностного взаимодействия может формировать разум на протяжении всей жизни.89
Избегающие и отвергающие состояния разума
Эмоциональные отношения всех видов могут исцелять и способствовать здоровому созреванию. Однако иногда необходим уникальный психотерапевтический подход, чтобы облегчить движение к надежной/автономной взрослой привязанности.90 Для отвергающего взрослого (по Мэйн и Голдвин)91 этот рост может быть довольно сложной задачей. Непросто будет и терапевту, и партнеру. С одной стороны, человек имеет право оставаться таким, какой он есть; не существует «нормальных» способов общения, которые какой-то «объективный» терапевт может навязывать другим. Однако изоляция и эмоциональная дистанция берут свое – в романтических и дружеских отношениях; в отношениях с детьми и даже «внутри себя». Радость жизни может «потеряться», интенсивные эмоции в таких ситуациях бывают сильно приглушены. Частично такую нейтральную эмоциональность можно объяснить предполагаемой парцелляцией симпатической системы, отвечающей за состояние повышенного возбуждения. Ментальное зрение – способность ощущать субъективную внутреннюю жизнь других и свою – у отвергающих взрослых также может быть сильно ограничено. В результате их основные эмоциональные потребности не удовлетворяются. Но человек с избегающей привязанностью не верит в это, ведь его подход к выживанию до сих пор казался успешным. Личное «я» в таких случаях остается недоразвитым и «неосознанным». Терапевту, работающему в тесном контакте с такими людьми, особенно сложно оставаться полностью вовлеченным, чтобы в конечном итоге могли произойти настройка и резонанс.92
Избегающе-отвергающий взрослый часто приходит к психотерапевту по настоянию своего романтического партнера (как правило, с надежной или амбивалентной привязанностью). Партнер чувствует, что отношения «эмоционально бесплодны». По иронии судьбы такие пары нередки – независимость избегающе-отвергающего типа поначалу кажется привлекательной. Человеку с амбивалентной привязанностью, который опасается «вторжения» в свои личные границы, независимость партнера дает ощущение, что его «не надо бояться». Однако затем человек с амбивалентной привязанностью может измениться и почувствовать потребность в большей эмоциональной близости. Партнер с избегающей привязанностью вряд ли сможет ему это дать.
Избегающему типу часто не хватает осознания, что он «недоволен отношениями», которое может подталкивать к изменениям.
Логические рассуждения, столь естественные для людей с избегающей привязанностью, могут сработать. Мягкие и ненавязчивые настройки на изменение начинают открывать новые возможности, – так выглядят «правополушарные» связи между терапевтом и пациентом. В дополнение к аффективным настройкам активация процессов правого полушария может быть очень полезной. Поощряя работу с образами и другие невербальные процессы (например, это может быть «правополушарное рисование»93, телесные практики, танец и музыка), психотерапия способствует появлению новых способов «переживания себя». Пользуясь этими инструментами, можно развить новые способы видения мира, особенно субъективной психической жизни других. Этот подход может быть полезен для многих, а не только для тех, у кого в прошлом была избегающая привязанность.
Управляемые образы обеспечивают прямой доступ к «довербальному», символическому воображению и процессам, управляемым имплицитной памятью. Результаты могут быть глубоко трогательными (хотя некоторые пациенты часто посмеиваются над ними, называя «странными» и «бесполезными»). Со временем эмоциональные состояния становятся доступными, «оформляются» в образы. Эти невербальные, иррациональные процессы начинают влиять на поведение и заставляют людей лучше осознавать подобные состояния у окружающих. В некоторых случаях психотерапия может катализировать развитие нового сознательного понимания эмоциональных процессов (своих и других людей). По мере продолжения эмоционального общения, подразумевающего настройку и резонанс, в рамках психотерапии постепенно начинают развиваться новые модели восприятия себя и других. Эти модели способствуют установлению эмоциональных связей. По мере разворачивания таких резонансных переживаний возникает интеграция, развивается более связное автобиографическое повествование в сочетании с более сложным и богатым смыслом жизни. Природа такой интеграции подробно рассматривается в главе 9.
Опишу один случай. Мужчину с отвергающей привязанностью в рамках терапии познакомили с техникой «управляемого воображения». Его попросили выполнить упражнения по рисованию, описанные в художественной книге Бетти Эдвардс.94 Поначалу у пациента не было мотивации, он не считал этот новый опыт важным. На терапию он пришел по настоянию жены, которая заявила, что он «слишком холодный и интеллектуальный». По мере выполнения рекомендованных врачом практик истории, которые пациент «проигрывал», становились все более и более сложными и убедительными.
Работа с образами открыла для этого пациента ранее неактивное «правополушарное» построение реальности. Оно оказалось наполнено сильными эмоциями, визуальными сценами, столкновением разных тем. Появился новый взгляд на проблемы, о котором этот ранее «левополушарный» человек совершенно не подозревал. Например, у него появилась идея, что «увядающий» брак можно заставить «расцвести», например подарив жене розы, когда она их не ждала. Раньше он никогда не покупал жене цветов «без повода» – только в день рождения или на другой праздник. А в какой-то момент он пошел и купил розы, потому, что «почувствовал», что это будет правильно. Объяснить это рационально он не мог, – просто доверился внутреннему чутью. Как мы увидим в следующей главе, так выглядит форма интеграции, включающая связь «низших» телесных процессов с «высшим» сознанием. Правое полушарие этого мужчины «считывало» внутренний мир жены, метафорически показывало ему ее потребности и позволяло понимать ее чувства. Теперь он мог войти в резонанс с женой. Логики в этих действиях не было, но этот человек понял: опираясь на свои телесные ощущения (буквально: ощущения, поступающие от кишечника, представлены в правой средней префронтальной области), можно позволить другому человеку «наполнить» себя.
В течение многих месяцев терапии, по мере того как этот человек позволил врожденным процессам правого полушария развиваться, он обнаружил, что начал осознавать новые для себя типы внутренних ощущений. Он лучше чувствовал свое тело, общаясь с женой, он начал замечать изменения в выражении ее лица и увидел, что больше реагирует на эти внутренние и внешние эмоциональные сигналы. Особенно его поразило, что внутренние переживания изменились. Этот мужчина перестал слишком сильно заботиться о целях и результатах, стал больше сосредоточиваться на процессе – как дома, так и на работе. Сначала эти изменения были довольно тонкими. Хотя пациенту не хотелось признавать этого, он чувствовал себя очень уязвимым, испытывая и выражая эти новые ощущения. Постепенно ему открылся новый способ переживания себя – и нового понимания своей жены.
Амбивалентные и озабоченные состояния разума
У человека с амбивалентной привязанностью обычно отмечаются проблемы с видением личных границ – это результат непоследовательного поведения родителей в детстве. Такие люди всеми силами пытаются установить связь и живут в постоянном страхе утратить эту связь – с самим собой и с другими. Уход в имитацию удовлетворения чужих ожиданий в данном случае – это выученная, рефлекторная адаптация. В психотерапии это может привести к попытке стать «идеальным пациентом».
Когда такой человек пытается определить себя, могут возникать паттерны «отстранения» и «приближения», подобные тем, что были в его истории детской привязанности. Это форма переноса. По мере того как внутренние, личные состояния разума будут постепенно становиться доступными для пациента, терапевту нужно быть очень бдительным к моментам взаимодействия, для которых решающее значение имеет настройка. Реакция на невербальные сигналы пациента, включая тон голоса, выражение лица, взгляд и движения тела, может выявить скрытые изменения в состояниях сознания. Чтобы резонировать с этими выражениями первичных эмоций, терапевту нужно переживать, а не просто понимать чувства пациента. Резонанс включает в себя согласование психобиологических состояний.
Одним из аспектов этой настройки является признание того, что каждый человек проходит через циклы внутреннего и внешнего фокуса связи. Бывают моменты, когда человеку необходим внутренний фокус, отражающий внутреннюю саморегуляцию эмоциональных состояний. Однако через несколько мгновений может произойти заметный сдвиг к внешнему фокусу. В этих случаях внешние связи используются для диадной саморегуляции. Эти естественные колебания предполагают использование модификаций внутренних и внешних ограничений индивидуальной системы для регулирования потока состояний и самоорганизации. Это напоминает нам о том, что самоорганизация является результатом как внутренних индивидуальных процессов, так и внешних. Еще одно следствие связано с выводами о специализации полушарий (мы говорили об этом в предыдущих главах). Левое полушарие опосредует состояния приближения, а правое полушарие – состояния отстранения. Это относится к форме интеграции, связывающей дифференцированные части нервной системы, левую и правую, как мы увидим в следующей главе. Изменение фокуса обработки информации, опосредованное чередованием активности левого и правого полушарий, а также внешнего и внутреннего фокуса, может быть частью того, что мы чувствуем, когда у других возникает циклическая потребность во внешней или внутренней связи. «Я» – одновременно внутреннее и внешнее.
Неправильные настройки и упущенные возможности для настройки неизбежны – в психотерапии, в воспитании и других эмоционально насыщенных отношениях. Если не будет предпринято попыток восстановления связи, токсичное чувство стыда и унижения может стать серьезным препятствием для нормального общения. Эти ужасные состояния не просто «неудобны»; они могут ощущаться как «черная дыра», бездонная яма отчаяния, в которой «я» теряется, и кажется, что навсегда. Восстановление связи требует признания того, что в процессе настройки произошел разрыв. На втором этапе происходит перенастройка состояний двух людей. Процесс восстановления является интерактивным, он требует открытости обоих участников и общего стремления восстановить связь после разрыва.
Публичное «я» стремится избежать стыда и унижения; оно «сканирует» социальную среду в поисках признаков связи, но часто не может предотвратить активацию деструктивных состояний. Тревога, сопровождающая появление в сознании этих пугающих состояний, может вызвать активацию защит. Страх делает людей замкнутыми и тревожными, что характерно для амбивалентной привязанности. Чрезмерная парцелляция парасимпатических «тормозов», предположительно являющаяся формой адаптации, может привести к нарушениям процесса регуляции. Может возникнуть адаптивное публичное «я» – оно «помогает» избежать ужасных состояний, удовлетворяя потребности других. Адаптивные защиты такого публичного «я» различны. Они могут быть достаточно примитивными: например, отрицание и проецирование чувства «изоляции». Страх делает людей замкнутыми и тревожными, что характерно для амбивалентной привязанности.
Некоторые люди могут использовать и более зрелые подходы, такие как поиск эмоциональной связи или сублимация болезненного опыта – превращение его в помощь другим через профессиональную деятельность. Например, это может быть обучение с упором на поддержку самооценки других людей, работа в правительстве над созданием законов, защищающих права детей, или терапевтическая работа, для которой важно понимание других и уважение их индивидуальности.
Человек может «включать» любой из широкого спектра адаптивных режимов в различных эмоциональных и социальных контекстах – от примитивных, «непродуктивных» защит до зрелых, «социально полезных». Относительная дистанция в сеттинге терапии может способствовать сублимации; теснота романтических отношений или отношений «родитель – ребенок» может периодически активировать чувство нарушения границ или другие формы «неправильной настройки». Это приводит к возникновению пугающих состояний стыда и унижения. Чтобы избежать этих болезненных переживаний, человек активирует более примитивные защиты. В этих ситуациях возникает страх, гнев и связанные с ними искажения восприятия. Мы начинаем неправильно интерпретировать поведение других. Это моменты сильной уязвимости, сопряженные с риском дисрегуляции в паре.
Дезорганизованные и неразешенные состояния разума
Непроработанная родительская травма или потеря может привести к дезорганизованной/дезориентированной привязанности. Она гораздо более хаотична, чем избегающая или амбивалентная привязанность.95 Для человека, у которого в анамнезе была дезорганизованная привязанность, опыт страха или поведение, вызывающее страх, часто ассоциируется с неспособностью справиться с травмой или потерей. То есть бессвязность жизненного нарратива родителя поведенчески «вводится» в опыт ребенка, поскольку у такого родителя присутствуют нарушения в самоорганизации. Следствием этих нарушений являются различные нерегулируемые состояния и дезориентирующие действия. Исследования, которые еще будут проводиться, могут показать, как стресс от этих неразрешенных состояний негативно влияет на экспрессию генов как у родителей, так и у детей. Предварительные исследования показали, например, что вариант гена (аллель) системы транспорта нейротрансмиттеров в сочетании с эпигенетическим изменением регуляторного контроля имеет высокую степень ассоциации с неразрешенной травмой и потерей.96 Наш опыт не возникает в вакууме: мы живем в телах, которые уязвимы как в плане секвенирования нуклеотидов (гены), так и в отношении контроля их экспрессии (эпигенетика). Ошеломляющее событие, пережитое в какой-то период, может затруднить нам преодоление невзгод в будущем. Впрочем, для некоторых людей невзгоды и жизненные испытания в сравнительно зрелом возрасте служат базой для «посттравматического роста», а не причиной уязвимости.97
Родители с дезорганизованным или неразрешенным состоянием разума в отношении привязанности могут оказывать негативное влияние на своих детей. Родительское поведение, которое несовместимо с чувством безопасности и «связанности», представляет собой биологический парадокс, который активирует сближение и обходит цепочку выживания в мозгу ребенка.98 Регуляция аффектов у развивающегося ребенка нарушается, происходят изменения в состоянии разума, не могут нормально развиваться интегративные и нарративные функции. В результате ребенок переживает повторяющиеся хаотические состояния. С динамической точки зрения их можно рассматривать как «странные состояния аттрактора» – конфигурации нейронной сети, широко представленные по всей системе. В разуме такого ребенка укореняются состояния диссоциированной и дисфункциональной активации. С поливагальной точки зрения они могут включать симпатико-управляемую активацию «бей, беги, замри» и дорсальное «вялое замирание» или коллапс.
Когда у пациента в анамнезе присутствует дезорганизованная привязанность, перед терапевтом стоит особенно важная задача – обеспечить основу надежной привязанности: предсказуемую эмоциональную среду, в которой пациент может научиться полагаться на терапевта в регулировании смены состояний. Терапевтические отношения и саморегуляция в паре впоследствии становятся «интернализованными». Постепенно развивается ментальная модель «себя» и появляются новые способности к автономной регуляции эмоций. Как мы обсудим в следующей главе, достижению этого нового уровня самоорганизации часто способствует интегрирующий нарративный процесс, связанный с глубоким чувством внутренней согласованности.99
В дополнение к влиянию повторяющихся паттернов общения в рамках отношений привязанности определенные события могут оказывать заметное влияние на развивающийся разум. Психологическая травма может подавлять механизмы регуляции аффекта. Для поддержания равновесия могут потребоваться различные формы адаптации. Поток гормонов стресса может оказывать токсическое воздействие на развитие систем мозга, ответственных за саморегуляцию. Эпигенетические факторы могут препятствовать нормальной реакции на стресс. Интегративная функция оказывается нарушенной. Таким образом, ранняя тяжелая и хроническая травма может ухудшить способность ребенка адаптироваться к будущему стрессу.100 Стадия развития человека в момент травмы – будь то потеря любимого, абьюзивный опыт (особенно связанный с чувством предательства) или наблюдение за каким-то страшным событием – заметно влияет на доступные адаптивные реакции. В целом утрата или травма могут оказать негативное влияние на ожидания ребенка в отношении будущего, напрямую сформировать его «прогностические» модели и проспективную память, а также нарушить нарративный процесс. Тяжелый опыт может сузить окно толерантности к определенным эмоциональным состояниям (таким как гнев, страх или печаль) или определенным социальным взаимодействиям (таким как сексуальность или проявление уверенности в себе). Таким образом, у человека могут быть очень специфические паттерны дисфункции, связанные с относительно узким набором внутренних или внешних условий. Избегание таких состояний для поддержания баланса может серьезно ограничить жизнь человека, если травма остается неразрешенной. Это пример того, как хаос (вспышки чрезмерного возбуждения) или ригидность (избегание определенных переживаний) могут доминировать в жизни человека. Такое неинтегрированное состояние называется «отсутствием решения». Эти «синаптические тени» событий, которые остаются неразрешенными, вызывают нарушения в саморегуляции и внутренней интеграции. Они наносят ущерб ощущению «я» и способности регулировать поток внутренних состояний.
Важно понимать, что сложные жизненные события, такие как жестокое обращение, развод или потеря любимого человека, могут подавлять способность справляться с трудностями. Однако они могут стать и источником силы для него – когда они «интегрированы» в жизнь.101 Исследования неразрешенных травм и потерь в работах о привязанности взрослых, например, показывают, что переживание тяжелых событий само по себе не приводит к появлению «плохих родителей» и детей с ненадежной привязанностью. Ключевой вопрос заключается в том, были ли эти травмирующие события включены в связный автобиографический нарратив.102 Жизненная устойчивость проявляется по мере того, как отношения и саморефлексия облегчают интеграцию памяти, эмоций и широкого спектра нейронных процессов.
В некоторых случаях могут потребоваться специальные препараты, чтобы помочь мозгу обрести способность регулировать поток состояний. Прямые биохимические эффекты могут изменить синаптическую активность, которая определяет внутренние ограничения системы. Положительный ответ на лекарства не подтверждает какое-то «генетическое заболевание». Например, некоторые симптомы посттравматического стрессового расстройства хорошо корректируются медикаментозно. Кроме того, исследования лабораторных животных с опытом материнской депривации и последующими поведенческими нарушениями показали: эти животные хорошо реагируют на селективные ингибиторы обратного захвата серотонина, но при отмене препаратов возникают рецидивы.103 У некоторых людей – из-за генетических и эпигенетических факторов, раннего травматического опыта или какой-то комбинации наследственной уязвимости и стрессовых условий – развиваются такие дезадаптивные структуры мозга и нарушение способности к самоорганизации, что интенсивная психотерапия и/или лекарства просто необходимы. Однако важно помнить, что регулирующие области мозга (особенно префронтальная кора) открыты для развития на протяжении всей жизни. Для этих участков мозга остаются доступными обусловленные опытом процессы созревания. Психотерапия и интегративные методы тренировки разума могут использовать этот потенциал, чтобы способствовать дальнейшему развитию разума.
Если тяжелая травма происходит в раннем возрасте или если во время травмирующего события человек находится в состоянии разделенного внимания (например, в трансе), эксплицитная память может быть нарушена. Воспоминания будут закодированы, а позже могут автоматически реактивироваться, вторгаясь во внутренний опыт и внешнее поведение человека. Отношения «агрессор – жертва», пережитые в детстве, – один из примеров такого раннего травматического опыта.
Тяжелые переживания в раннем возрасте могут привести к нарушению регуляции эмоций и настроения, а также мышления и метакогнитивной обработки. Рассмотрение переживаний в детском возрасте как универсальной причины психических заболеваний может быть слишком категоричным, но игнорировать роль ранней привязанности в формировании интегративных цепей мозга тоже не стоит. Например, о шизофрениках в середине прошлого века говорили, что это заболевание связано с детско-родительскими отношениями. Но к концу XX века и в начале XXI века шизофрения уже считалась эндогенным психическим расстройством, связанным с внутриутробными нарушениями и нарушениями раннего развития. Дихотомия «биологии» и «опыта» упускает из виду важный момент: опыт формирует нашу нейронную структуру. Наше предположение состоит в том, что интегративная функция и структура нервной системы являются нейронным коррелятом психического здоровья и эмоциональной устойчивости. Иногда психические расстройства возникают в первую очередь из-за генетической предрасположенности или других конституциональных факторов, связанных с нарушением нервной интеграции. Нарушения психической функции могут возникать в результате взаимодействия «биологической» уязвимости и неблагоприятного детского опыта. Другими словами, развитие – это не «или-или», «да-нет», «природа против воспитания». Более комплексный и последовательный подход может заключаться в признании уязвимости человеческого мозга в сочетании с неблагоприятным опытом.104
Есть много форм тяжелого опыта, от ранней травмы развития из-за пренебрежения и абьюза до потери важного взрослого. При травме потери разум вынужден изменить структуру своих внутренних рабочих моделей, чтобы приспособиться к болезненной реальности. «Я» больше не может искать близости и получать утешение от близкого человека. Потеря, особенно в раннем детстве, может оказать глубокое влияние на развивающийся разум. Степень влияния может быть частично связана с тем, насколько хорошо семья способна удовлетворить постоянную потребность ребенка в близких отношениях. Стадия развития ребенка в момент потери также будет влиять на характер проживания горя. Потеря, особенно в раннем детстве, оказывает глубокое влияние на развивающийся разум.
Новые возможности развития помогают пережить утрату. Как ребенку, так и взрослому в ситуации потери близкого нужны время и поддерживающая среда. С точки зрения Джона Боулби, модели привязанности должны быть изменены, чтобы можно было принять потерю.105
Отсроченное или патологическое горе можно рассматривать как нарушение способности вносить необходимые изменения в систему привязанности. У человека продолжают активироваться состояния разума, в которых ожидается связь с утраченной фигурой привязанности. Запрет на разделение этого горя с другими может привести к нарушениям. Такое часто можно видеть, например, когда члены семьи не обсуждают какие-то болезненные темы. Если к родственнику, который ушел или умер, были противоречивые чувства, процесс горевания тоже становится сложным.
Последствия непроработанной потери или травмы, связанные с конкретными событиями, могут сильно дезорганизовать человека и при этом остаться «скрытыми» от сознания. На самом фундаментальном уровне это связано с нарушением потока энергии и информации в разуме. Разум возникает на стыке нейрофизиологических процессов и межличностных отношений, и нарушения можно наблюдать в нервных путях и в процессе коммуникации. Последствия неразрешенной травмы и сильного горя для человека могут быть разрушительными, они также могут вызвать ослабление привязанности к собственным детям в будущем, и помощь людям в таких состояниях жизненно необходима. Нарушения привязанности у детей, родители которых имеют такой опыт, становятся прямым следствием нарушения «обусловленного» общения. Как указывалось выше, поток энергии и информации между родителем и ребенком – суть отношений, предполагающих настройку, – нарушается в случае неразрешенной травмы или горя у взрослого.
Перспективная память позволяет нам «помнить будущее». В этом аспекте «отсутствие разрешения» означает, что разум склонен создавать повторяющиеся паттерны дезорганизующих состояний, часто не осознавая их происхождения. Эти состояния могут быть созданы внезапными активациями имплицитных элементов памяти (воспоминания о травмирующих событиях или ментальные модели умершего объекта привязанности, восприятие его «живым»). Все это приводит к нарушениям, особенно в плане гибкости реакции, эмоциональной модуляции и обусловленного общения. Нерешенная травма или потеря создает у человека глубокое чувство «непоследовательности» в автоноэтическом сознании, которое пытается осмыслить прошлое, организовать настоящее и спланировать будущее. Последствия могут быть длительными и влиять на самоорганизацию не только этого человека, но и будущих поколений его семьи.
Установление связи между этими аспектами памяти и прошлым опытом в рамках терапии позволяет пациентам понять причины нарушений. Такие размышления, происходящие в рамках терапевтической установки привязанности, дают возможность переживать нерегулируемые состояния и учиться – сначала с поддержкой специалиста – выдерживать их. Пациенты привыкают размышлять о природе этих состояний и в конечном счете учатся регулировать их более адаптивным образом. Это расширяет окна толерантности и может способствовать росту интегративных волокон в мозге.106 Большая часть эмоциональных процессов будет «переживаться» невербально – внутренне они в основном опосредуются процессами правого полушария (и у пациента, и у терапевта).
Опираясь на нашу структуру «трех П» и данное исследование межличностных отношений, вы можете представить, как опыт приводит к созданию определенных форм плато. Эти плато демонстрируют характерные черты для конкретного паттерна привязанности. Например, надежную привязанность можно рассматривать как гибкие плато с пиками, возникающими непосредственно из плоскости возможности. Родитель, у которого надежная привязанность выработалась естественным путем или была «приобретена», будет иметь легкий доступ к любопытному, открытому, принимающему и любящему (ЛОПЛ) состоянию.
Разные формы ненадежной привязанности обнаруживают другую картину. При избегающей привязанности, которая, вероятно, перерастет для ребенка в состояние отверженности, возникнут негибкие плато, препятствующие присоединению к плоскости. Позиция «отношения не имеют значения» будет препятствовать гибкому, открытому объединению.
По мере того как амбивалентный паттерн привязанности перерастает в тревожное состояние разума, профиль «трех П» приобретет высокие плато, указывающие на стремление взрослого человека к удовлетворению эмоциональных потребностей и установлению связей. Как написано на стене у входа в Бруклинскую публичную библиотеку, «Определенность призрачна, но я позволяю себе блуждать». Речь совсем не о том, что принятие неопределенности приветствуется в межличностных отношениях. Вспомним: плоскость возможности есть плоскость максимальной неопределенности, но она же дает нам максимальные возможности и свободу. Научиться жить на этой открытой плоскости – настоящий вызов для людей с любой формой ненадежной привязанности.
Дезорганизованная привязанность и соответствующие ей дезориентированные состояния разума, склонность к диссоциации можно рассматривать как фрагментированные, изолированные плато с резкими пиками. Некоторые из них ведут к «приближению», другие наоборот. Хаос в целом можно представить себе как множество пиков, возникающих одновременно, с высокой степенью разнообразия вдоль оси Z, внутри и вне плоскости рисунка; ригидность можно рассматривать как протяженные пики – положения, которые находятся на высоте оси Y. Диссоциация предполагает комбинацию ригидности и хаоса, «фрагментирование» ментальной жизни. Крайнюю степень диссоциации можно представить в виде отдельных состояний сознания – плато – автономных, с обособленной историей. Фрагментация личности возникает из-за тяжелых травмирующих событий или потерь, которые не были проработаны и разрешены.107 В нашей структуре «трех П» эти способы изображения хаоса и ригидности помогают концептуализировать неразрешенные травмы и утраты родителей и связанную с ними картину «психической фрагментации» ребенка, обусловленную дезорганизованной привязанностью.
Сознательное отражение таких неразрешенных проблем позволяет консолидировать эксплицитную память и интегрировать травматический опыт в автобиографический нарратив. Как мы увидим в главе 9, это может обеспечить обработку информации обоими полушариями, связывая ранее неинтегрированные представленческие процессы в нервной системе. «Резонансные» отношения с терапевтом позволяют пациентам придавать «левополушарный», вербально опосредованный, управляемый интерпретатором смысл «правополушарным» автобиографическим представлениям. Этот интегративный процесс, вероятно, оказывает прямое влияние на способность правого полушария регулировать первичные эмоциональные состояния. Вот как выглядит принцип «назови, чтобы приручить». Разум пациента готовится к этому процессу путем развития надежной привязанности к терапевту. Развитие автоноэтического сознания позволяет размышлять о прошлом, понимать настоящее и активно формировать будущее. Ментализирующий рефлексивный диалог также является фундаментальным компонентом надежных привязанностей. Он помогает освободиться из «ловушки настоящего», в которой оказываются пациенты с ненадежной привязанностью.