Сергей
– Предвкушаешь? – осведомился Михаил.
– Что предвкушаю?
– Свой первый крафтовый фест.
– О да. Вчера договорился с пивоварней «Олленаут». Это эстонцы, они примут участие.
– Вот как? – Михаил отрезал квадратный кусочек мяса и насадил его на вилку. – Эстонцы варят толковое пиво?
– За всех не ручаюсь, но эти точно профи.
– Сам понимаешь, я в крафте не секу.
Старший брат пригласил Сергея в тратторию и заказал для обоих пасту со шпинатом, мраморную говядину с лимонным топпингом и бутылку шираза. Периодически Михаил устраивал такие ужины в приватных ресторанных комнатах, включавшие в себя бесцветные разговоры под гурманские блюда. Сергей годами ломал голову, чего Михаил добивается этими трапезами. Скрепления родственных уз? Напоминания о своей заботе? О своем существовании? Или брат мастерски разыгрывает из себя человека, который, несмотря на дичайшую нехватку времени, волен без оглядки на часы смаковать еду и вести расслабленные беседы? Михаил всячески подчеркивал, что у него гигантский запас прочности и ему далеко до чувства изношенности, которое заполняет мужчину после сорока, вне зависимости от того, кто он – мэр, альпинист или сантехник. Сергей подозревал, что его зовут на ужины как свидетеля, способного подтвердить: да, его брат по-прежнему подобен гранитной скале.
– Жду не дождусь фестиваля, – сказал Михаил. – Два месяца до него, а я уже подготовил приветственное слово.
– Приветственное слово?
– Обычно мне спичрайтер пишет, тут же случай особый. Я старался. Честно.
Михаил изобразил настолько трогательную и натуральную улыбку, что даже Сергей едва не купился.
Ясно. Его милый брат выступит на открытии феста. В крафте он не сечет, зато шанса блеснуть перед публикой не упустит. Сергей даже не возразил. А смысл? Покровителям не возражают.
– Вино кисловатое, не находишь? – поинтересовался Михаил тоном эксперта.
– Возможно.
Сколько Сергей помнил, Михаил никогда не повышал голос, не использовал уклончивых формулировок и не посвящал родных в свои проблемы. О том, как брат прокладывал себе путь к креслу мэра, Сергей знал не больше дотошных журналистов, которые восполняли нехватку пикантных фактов сплетнями и анекдотами, где-то удачными, где-то откровенно бездарными. Сеть домыслов и гипотез оплетала Михаила. Будучи предметным и конкретным в речах и поступках, он ускользал от предметности и конкретики, когда дело касалось суждений о нем самом. Умный? Пожалуй. Серьезный? Серьезнее некуда. Непреклонный. Дисциплинированный. Предусмотрительный и до разумных пределов азартный. Добровольно отказавшись от протекции отца, народного депутата от компартии, брат укатил в Москву с багажной сумкой, похожей на докторский саквояж, и без чужой помощи поступил на юрфак. Недурно для провинциала, полагавшегося лишь на себя. Тот образ Михаила – решительного, бесстрастного, лаконичного, угрохотавшего в плацкартном вагоне навстречу свершениям – навсегда засел в памяти Сергея.
Что удивительно, брат не только без заметных усилий увиливал от компромиссов, но и избегал размолвок и раздоров с семьей. Он не злил отца, не разочаровывал мать, не обделял Сергея, не срывался, насколько известно, на жене и детях. Просто идеальный родственник, который полезен, внимателен и не докучлив.
Неужели весь этот вечер, приглушенный свет, мраморная говядина и вино в хрустале – это прелюдия к тому, чтобы между делом сообщить Сергею о приветственном слове? Если так, то это гиперрасчетливо.
Впрочем, по-иному Михаил не умел.
На следующее утро Сергей вызвал к себе в бар Руденкова. К своей чести, тот пригладил рыжие лохмы и прилично оделся. Никем не опознанная городская звезда воспользовалась черным ходом, проскользнула в начальственный кабинет и сняла солнечные очки.
– Что нашептывает вам на ухо искуситель? – начал разговор юродивый. – К какому греху вас склоняет?
– Давай-ка без выкрутасов, – велел Хрипонин.
Руденков смиренно кивнул.
– Смотрел тут твое последнее выступление. Про кричащих младенцев.
– Как вам?
– Тема, подача, стиль – все супер, все на уровне. Тем не менее есть косяк, который все перевешивает.
– Думаете, пить во время проповеди – это лишнее?
– Да пей ты на здоровье.
– Что-то не так с костюмом?
– Костюм в порядке.
Сергей с удовольствием отметил, в каком недоумении пребывает Руденков, и продолжил:
– Главное – это принципы. Мы устраиваем рок-шоу. Я организую тебе сцену, а ты организуешь зрителям оргазм. Тебе достаются почет, уважуха и скромный бонус. Ты рад, я рад, все рады.
Руденков поскреб подбородок и уточнил:
– Имеете в виду, что орущие младенцы – это перебор?
– Да мне параллельно, о чем ты поешь, пока ты остаешься в рамках УК РФ. – Сергей скривил рот. Ну и болван. И этому ряженому остолопу он платит по пять тысяч за выступление. – Понимаешь, что такое классное шоу? Это когда ты исчез за кулисами, а публика благодарно хлынула в театральный буфет. Ты можешь разглагольствовать про невинных детей, про распущенную молодежь, про международный терроризм – про что угодно. Только не дави, пожалуйста, на паству. Не надо, чтобы она чувствовала себя мудачьем.
От взгляда Хрипонина не укрылось, как юродивый принялся покусывать губы.
– Я несу им правду, – сказал он. – Я же проповедник.
– Я тебя умоляю. Есть четкая граница между героем и моралистом. Герой жертвует собой, а моралист попросту кайфует, когда стыдит остальных. Ты эту границу пересек, когда обосрал посетителей с головы до ног.
– Было такое, – признал Руденков.
– Это грубо. И глупо. Все равно что в душу лезть в галошах. За такое тебя не полюбят.
Руденков ожесточенно объедал нижнюю губу. Сергей вспомнил, каково это: с нервозной настойчивостью отслаивать полоску за полоской, а затем, спохватившись, обнаружить, как саднит припухшая губа, с которой соскоблили всю кожу.
– Так что вот тебе совет, – заключил Сергей. – Будь к публике добрее. Обличай кого-нибудь другого, а не ее. И все будет пучком.
С юродивым они распрощались чуть ли не с товарищеской теплотой. Если бы каждая проблема решалась столь же легко.
Чем дольше Хрипонин жил, тем больше сил клал на устранение проблем – тех, что касались его непосредственно, и тех, что на него спихивали; тех, что допекали вовсю, и тех, что едва наклевывались. Ни у кого бы язык не повернулся уличить Сергея в том, что он скверно справляется с трудностями, и все-таки он понимал свою обреченность. Жизнь – безнадежная гонка, где любая промежуточная победа – это лишь очередная отсрочка приговора, а поражение – вопрос времени. Жизнь – это постепенное осознание того, что, сколько бы узлов ты не развязал и не разрубил, один из них в конечном счете затянется на твоей шее.
В сумбурном сентябре Хрипонин вертелся как мог. Бирмаркет и фермерскую лавку Сергей пока полностью доверил управляющему, а сам сосредоточился на фесте. Он лично договаривался с крафтовыми пивоварнями об их участии. Он зорко следил за сметой и курировал рекламную кампанию. Он прорабатывал программу с мастер-классами, лекциями и дегустациями и координировал рассылку анонсов по печатным и сетевым изданиям. В общем, без проволочек делал все, чтобы оградить себя от сюрпризов. По самым трезвым расчетам, «Крафтира» обещала окупиться, но не принести прибыть. Статистика показывала, что если гастро- и алкофесты и выходили в изрядный плюс, то не раньше чем на третий год проведения. Сначала событие обрастает традициями, а затем обретает статус бренда. Не наоборот.
Зацикленность на фестивале отнюдь не отдаляла Хрипонина от семьи. Напротив, он живо интересовался цветочными буднями Лизы и ее прогрессом на плавательной дорожке, а также выступал в роли мудрого старшего друга для детей. Благодаря стараниям отца Рома получил в репетиторы доцента с кафедры конституционного права, который кроме преподавания на юрфаке подвизался и в экспертной комиссии по проверке ОГЭ и ЕГЭ. Стильный и авторитетный Дмитрий Антонович, носивший дорогие костюмы и часы, цитировал исторических личностей, вел «Твиттер» и вкусно пах брутальным мужским парфюмом. Репетитор с первого занятия завоевал сердца и Ромы, и Лизы.
– Опытный и гибкий, – заключила супруга. – Как я и хотела.
– Мне уже пора ревновать? – пошутил Сергей.
Вместо ответа Лиза чмокнула его в щеку, чем приятно ошеломила Хрипонина. Жена редко выражала благодарность вот так – по-девичьи, порывисто, нежно. Вроде и манипуляция, словно мальчика потрепали по голове за хорошее поведение, а вроде и лестно.
Лиза, кстати, не ошиблась, когда призывала Сергея не переживать за увлеченность Стеллы феминизмом. Приехав из лагеря после месячного отсутствия, дочь прекратила везде выискивать сексизм и переключилась на новые интересы, здравые и пристойные. Во-первых, она взялась за изучение английского по любимым песням, а во-вторых, ударилась в рисование вымышленных существ. Особенно ее манили мультяшные единороги с разноцветной гривой и рогом, завитым, как мороженое в рожке.
Желая поощрить хобби Стеллы, Хрипонин преподнес ей навороченный графический планшет. Сориентировался по сетевым обзорам и оценкам, какую модель выбрать.
– Подарок? – удивилась Стелла. – Без повода?
– Как это без повода? – изобразил недоумение Сергей. Он подготовился к такой реакции. – Сегодня Всемирный день бестраншейных технологий. Разве ты забыла?
– Здорово! – сказала дочь. – Это точно не розыгрыш?
– Бестраншейные технологии – штука серьезная. Я бы не рискнул с ними шутить. Так что планшет теперь твой. Прокачивай навыки и не теряй из вида учебу.
Перед затратными покупками он обычно получал одобрение супруги, а в случае с графическим планшетом бойкотировал негласную договоренность. Лиза не осудила, лишь выразила надежду, что игрушка не приестся слишком быстро. Хрипонин удостоверился, что поступил как положено.
Главное – это поддержать благое начинание. Направить творческие искания в надежное русло. Если лишить человека кистей и красок, то не исключено, что в будущем придется разгребать завалы Рейхстага и возводить унылые мемориалы из тысяч серых плит.