первой степени фотоальбомов с котиками.
Если на утро выпадала рабочая смена, то Елисей, запив горсть таблеток стаканом воды, выдвигался в сторону ТЦ «Вымпел», проклиная ветер и кашель. Перед работой он перекусывал хот-догом в пекарне напротив «Вымпела».
– Желаете кофе? – неизменно спрашивал кассир.
– Спасибо, нет, – неизменно отвечал Елисей.
Ира не появлялась, а он не прекращал думать о ней и о том, как глупо все разрешилось. Думал и злился, что так сдвинут на этом вопросе. Казалось бы, ничто прочное их не связывало. Их встречи ограничивались барными посиделками и обыкновенной, пусть и взаимной любезностью. Они не спали и даже не целовались. Исход был предрешен.
Так какого черта его по-прежнему тянет к ней?
Дважды в неделю Елисей тащился в бар «Лукьянов» и заказывал там сидр «Голубая лагуна» с тропическими фруктами, чтобы снова оживить в памяти жуткую размолвку и пивной душ. Сдирать струпья с ран – отдельное развлечение, к тому же Елисей рассчитывал, что, прокручивая травму раз за разом, он сумеет превратить ее в фарс и таким образом избыть.
В глубине души теплилась надежда, что в один восхитительный вечер сюда придет Ира, и они утопят обиды в бокале-другом горького эля.
Вместо этого к Елисею однажды подсел со своим пивом странный тип.
– У вас все наладилось? – вежливо спросил он.
Елисей, не сообразив, как бы остроумнее ответить, промолчал.
– Вы, наверное, меня не помните! – воскликнул незнакомец. – Я выпивал в баре, когда вы рассорились с подругой и она облила вас. Вы еще пожалели, что пошутили про гормональный фон.
– А-а. – Елисея перекосило от воспоминаний. – Жестокая шутка.
– У вас все наладилось?
– Я работаю над этим, – сказал Елисей и в подтверждение поднял бокал с сидром.
– Это тяжело, согласен.
Елисей не рискнул бы навскидку определить возраст собеседника. Что-то между двадцатью пятью и сорока пятью. Его расщепленность не таилась под невзрачным обликом, а прямо-таки кричала о себе. Анемичное лицо оживляли проворные глаза, а неровная, растущая кустиками щетина надежней любых документов сообщала, что в армии тип не служил, иначе бы не потерпел на лице такого беспорядка. Новехонький серо-серебристый зауженный костюм не вязался ни с синим поло, ни тем более со старомодными английскими туфлями с декоративной перфорацией.
– Наверное, нам следовало почаще ругаться, – произнес Елисей. – Закаляться через пререкания. Тогда бы мы не расстались так быстро.
– Думаете?
– Допускаю. Например, если бы я отказался от ее денег в тот миг, мы бы поссорились, причем по благой причине.
– Она платила за вас в баре?
– Нет, что вы. Как-то нас прогнал из «Рекурсии» ее владелец. Я рассчитался с ним за пиво, а Ира потом всунула мне деньги. Пила-то она.
Незнакомец придвинулся ближе и уточнил:
– Владелец «Рекурсии»? Большого крафтового бара на улице Нарайна?
– Ну да.
– Такой самодовольный, с эспаньолкой? У него еще фамилия некрасивая.
– Угу, Хрипонин. Имели с ним дело?
– Он допрашивал меня в баре. Как, мол, еда, как сервис. Будто следил за мной. С тех пор я в «Рекурсию» не хожу.
Елисей усмехнулся.
– Насчет слежки – навряд ли. Скорее просто выкобенивался. Он это любит и практикует. У Иры с ним тоже терки возникли, когда она явилась к его детям преподавать историю. А он ей в отместку отрицательный отзыв на репетиторском сайте влепил.
Незнакомец протянул через стол руку и представился:
– Меня, кстати, Максимом зовут.
– Елисей.
Максим, кинув взгляд на опустевший бокал Елисея, предложил:
– Давайте по элю. Здесь прекрасный кислый эль.
– Я пас, – возразил Елисей. – Мне кислое противопоказано. У меня проблемы с желудком.
– Значит, голубой газированный сидр вашему желудку на пользу?
– Во вред, конечно. Но он сладкий, а не кислый.
– Не улавливаю логики. Давайте тогда по ореховому стауту?
Не дожидаясь согласия, Максим направился к барной стойке и вернулся с двумя полными бокалами.
– В ноябре, к слову, Хрипонин устраивает городской крафтовый фест, – сказал Елисей, вдыхая фееричный ореховый аромат. – Ира намерена явиться туда и отчебучить что-нибудь.
– Отчебучить?
– Она так выразилась.
– Как интересно! И что именно она планирует?
Елисей сделал глоток пива и покатал его на языке. Слишком ореховый вкус, как будто жареным миндалем рот набил. Такого больше полулитра зараз не выпьешь.
– Я не в том статусе сейчас, чтобы она посвящала меня в свои планы.
Глаза Максима загорелись.
– Слушайте, что если нам объединить силы и вместе что-нибудь отчебучить на фесте! – воскликнул он. – У меня ведь тоже счеты с Хрипониным.
– Ха-ха! Вот вы куда клоните. Вынужден предупредить, что Ира асексуальна и этот трюк с ней не прокатит.
Максим смутился.
– Вы не так поняли. Я предлагаю объединиться. Разработать план на троих и зажечь. Это, между прочим, и шанс для вас с Ирой восстановить отношения.
– Я в этом не участвую, – сказал Елисей.
– Почему?
– Ира растолкует это как глупый подкат. Я не желаю навязываться и мелькать у нее перед глазами, как недолюбленный зайчик.
– Справедливо, – признал Максим. – Может быть, вы оставите мне ее координаты? Я сам с ней свяжусь. Вас упоминать не буду.
– Ни за что.
Они молча допили пиво, стараясь не встречаться взглядами. Напоследок Елисей спросил:
– Какое бы вы дали определение человеку?
– В смысле?
– Представьте, что вы составляете толковый словарь и добрались до буквы «ч». Что бы вы написали рядом со словом «человек»?
– Хм. Человек – это биосоциальное существо, субъект общественно-исторической деятельности, который…
– Не настолько буквально.
Максим потер щетинистый подборок и сказал:
– Человек – это нечто среднее между тем, что он о себе воображает, и тем, чего он в себе боится.
– Так. Дальше.
– Он не проводник божественной воли и не жертва сатанинского искуса. Человек мечется от преувеличений к преуменьшениям и повсюду отмечает следы своей мнимой исключительности. Он либо переоценивает себя, либо недооценивает, либо все разом и никогда не достигает того, что горе-психологи именуют адекватной самооценкой. Он вообще склонен заблуждаться, но это полезное свойство, ведь заблуждения – это подпорки человеческого бытия. Он заблуждается, что станет образцовым семьянином, и создает семью. Человек заблуждается, что способен править без ошибок, и берет власть. Он заблуждается, что может выйти из повиновения, и тем самым доставляет власти удручающие хлопоты. Наконец, он заблуждается, что не заблуждается, и благодаря этому балансирует на спасительной грани между самопринятием и самоотрицанием.
Интерлюдия«Ореховая круча»
Иногда у героев крафтового цеха что-то ломается внутри, и они берут отпуск. Отпускных не хватает даже на лоукостер, поэтому перегоревший кудесник, найдя в Сети действующий промокод, берет плацкартный билет и едет за вдохновением.
Когда один из дивных мастеров развелся с женой, он понял, что осухарится или заплесневеет, если не возьмет передышку. И покатил на юг, чтобы сберечь себя для новых открытий, творений, релизов. Соседи по отсеку играли в домино и хлестали «Жигулевское» под семки и анекдоты, а никем не узнанная крафтовая легенда ворочалась на верхней полке, бесслезно оплакивая ушедшую из-под ног мечту. Жизнь распадалась на кусочки, как бессодержательное стихотворение без знаков препинания. Чтобы не мешать остальным и не ввязываться в разговоры, крафтовик ел прямо на полке, перебиваясь жареным арахисом и миндалем. На остановках путешественник, разминая ноги, курсировал вдоль вагона и поражался проводникам, которые блюли службу с такой сухостью и четкостью, будто родились в униформе. Он чувствовал, что у него больше родства с дворнягами, гревшимися на остановочных платформах, чем с проводниками и пассажирами.
Посреди ночи вымотанный бессонницей пивной мастер вывалился на очередной перрон и застыл. Вокруг бродили такие же неприкаянные души, измученные асомнией и тяжелым прошлым. В глазах несчастных расстилалась бездна неустанного вопрошания, бездна выстраданных дум. Даже проводники, заспанные и отрешенные, казались не такими безучастными. Собаки исчезли, а ветер пробирал насквозь, как русский шансон.
Герой крафтового цеха без промедления забрал вещи из вагона и покинул его. Перед творцом обозначился новый путь и новый проект. Заночевав на станции, кудесник на попутках вернулся в крафтовый цех и сварил ореховый стаут, яркий, как ночное озарение, и тягучий, как воспоминания об утраченной взаимности. Сорт, наполненный вкусом преодоленной меланхолии и обретенного смысла. Чтобы сполна ощутить прелесть этого стаута, пейте его строго после заката и без закусок. Да схлынут ваши печали и высохнут слезы.
Ира
В одной из легенд беледышский богатырь объединился с драконом и отомстил коварным старшим братьям, одолев их в честном бою и превратив в своих слуг. В другой ослепленная мачехой девушка, промыв глаза в волшебном озере, вернула зрение и прогнала из дома злобную старуху с ее испорченной дочерью, чтобы зажить вдвоем с любимым отцом. В третьей восставшие против горького удела зайцы обхитрили гадкую лису и навели охотников на ее след. Герои-андердоги, оклеветанные, списанные со счетов, прижатые к стенке, огрызались и переворачивали ситуацию.
Пока Ира читала подаренный сборник, у нее созрела идея насчет крафтового феста. Ира поехала в музей традиционного беледышского быта и поделилась задумкой с Япаром Шалкиевым.
– Мы не будем жаловаться в петициях и стоять с плакатами, а пойдем и покажем властям, чего стоим, – закончила Ира.
Она с волнением ждала ответа.
– Звучит убедительно, – произнес краевед. – И акция, кажется, не нарушает закон.
– Кажется, нет.
– Или нарушает?
– Надо свериться. Сегодня же сверюсь.