– Какой я тебе папаша! – начал отец. – Я тебе сейчас…
– Анатолий Владимирович, Анатолий Владимирович, – затараторил кто-то из свиты. – Как славно, что все обошлось! Что парень… что Марк… Марк Анатольевич не потерялся. У нас все цеха закрыты от посторонних, все под строжайшим контролем. Ничего бы не случилось, да и не случилось ведь ничего…
Спустя годы Марк догадался, что он, скорее всего, единственный ребенок в мире, заплутавший на атомном заводе. Кроме того, он от всей души надеялся, что трудяга, обозвавший члена совета директоров папашей, никак не пострадал за длинный язык. Не был, по крайней мере, уволен.
Уже дома Анатолий Владимирович влепил сыну фантастическую затрещину, а затем четыре года не брал с собой в деловые поездки.
В школе Марк учился вместе с детьми госчиновников, силовиков, бывших спортсменов. Все они для сплочения навещали друг друга семьями, поэтому Марк за годы учебы навидался первоклассных дач. Он ступал по мраморному полу древнеримской виллы, забирался в барочный замок с потайными комнатами, поднимался по парящим в воздухе лестницам в хай-тек-особняке, осторожно двигался по территории дома будущего с умным интерфейсом. Кто-то устраивал у себя шубохранилище, кто-то открывал в подвале диковинный тогда 4D-кинотеатр, кто-то разбивал японский сад. Фонтан в холле и лифт для внедорожника не считались роскошью, как и позолоченная балюстрада и антикварные люстры с канделябрами, зато личный зоопарк с экзотическими животными вроде королевского тигра и гориллы, устроенный старым нефтяником, поразил Марка на всю жизнь.
Его отец, хоть и отдавал должное вкусу коллег, больше всего ценил русскую старину, вследствие чего собственную дачу в Подмосковье воздвиг в виде помещичьей усадьбы. Деревянную избу с колоннами и мезонином опоясывал пятиметровый забор, во дворе красовались огромная баня и декоративный колодец. Долгие годы папа думал о псарне, но так ее и не соорудил. Пахом, кавказская овчарка, жил в просторной отапливаемой конуре, которой позавидовал бы любой бездомный. В Пахоме отец души не чаял и регулярно брал лохматого пса в охотничьи угодья. В доме, в сенях, из стены вылезала голова секача с разинутой клыкастой пастью – главный трофей папы, который оттачивал навыки слежки и стрельбы по зверю и птице не реже раза в месяц.
На летних каникулах Анатолий Владимирович заставлял сыновей бегать унылые лесные кроссы, на зимних – выписывать на лыжах круги вокруг искусственного озера с незаряженной спортивной винтовкой за спиной. Мозолящий ладони турник повторялся в тревожных снах. Мама опять не протестовала.
Оглядываясь на прошлое, Марк признавал, что такая закалка отбивала скуку – хотя бы ненадолго, хотя бы в некоторой мере. Все остальное: купание на закрытых пляжах, полеты на вертолете, утонченные блюда под шампанское из ведерка со льдом – смахивало на дистиллированную воду. Дорогие развлечения быстро приедаются, потому что напоминают о том, как скудна человеческая фантазия. По крайней мере, та ее область, которая отвечает за наслаждение.
– Тебе нравится физика? – спрашивала мама.
– Не особо.
– Химия.
– Еще меньше.
– Английский?
– Учить слова, но не грамматика.
Об истории, русском языке и литературе мама не справлялась, хотя и к этим предметам Марк страсти не питал. Получал четверки с пятерками – и ладно.
– Может, он аутист? – поделилась мама переживаниями с отцом. – Сейчас так много про это говорят. Аутисты – это не обязательно те, кто постоянно молчит.
– Мой сын не даун какой-нибудь, ясно тебе? – сказал папа. – Он пока еще в поисках, созревает. Правда, Марк?
Отец пытался привить ему интерес к охоте, но тщетно. Инстинкт добытчика в Марке не всколыхнулся, как не пробудилось и чувство родства с убитыми животными. Выложенные в ряд для триумфального фотокадра окровавленные тушки фазанов не вызывали ни восторга, ни жалости. Лишь брезгливость.
Яромир, будучи старше брата на четыре года, после школы поступил в Курчатовский институт и подвизался на стажировках в «Атомпроме». Марк не торопился следовать примеру брата, но и не стремился радикально от него отличаться, поэтому выбрал кафедру инженерной графики в Бауманке.
А за полтора месяца до начала первого курса папа повез семью в Испанию. Наверное, при всей своей проницательности и он не догадывался, что это будет последний отпуск, проведенный вот так – вместе, вчетвером. Или догадывался?
Когда они прибыли в Каталонию, к ним в отеле присоединились старый папин друг Валерий Степанович и его сын Данила, кудрявый блондин, который, точно хип-хопер, обвивал тонкие запястья браслетами, а загорелую шею увешивал цепочками. Равнодушный к пляжному отдыху Данила за завтраком спросил у отца позволения покататься по Барселоне, на что Валерий Степанович рассмеялся, как смеются уверенные в себе люди:
– И по каким клубам ты собрался кататься?
– Да не, папа, ты чего. Я чисто по достопримечательностям.
– По каким достопримечательностям?
– Гора эта с храмом, готический квартал. Хочешь, вон Марка с собой возьму?
Для самого Марка предложение стало неожиданным. Однако его отец внезапно затею поддержал.
– По-моему, отличный план, – произнес он. – Немного самостоятельности вам не повредит.
Они с Валерием Степановичем отпустили отпрысков до утра (Данила рвался показать Марку красоту ночного города), снабдив их инструкциями.
– Самостоятельность – это не значит самодеятельность, – наставлял Анатолий Владимирович. – Никаких пьянок, никаких наркотиков и съемных подруг.
– Толя, что ты такое говоришь! – воскликнула мама.
– Помолчи. Я объясняю им, что такое ответственность.
Поначалу Данила, отделавшийся от родителей ценой балласта на шею, кисло молчал, но вскоре приободрился. Он смотрелся органично за рулем прокатного желтого спорткара и ловил кайф даже от серпантинной дороги, ведущей на верх Тибидабо. Вспоминая тот день спустя годы, Марк думал, что Данила не упустил бы случая залить в «Инстаграм» десяток фото, где изображал бы всецелое обладание стильной машиной.
– С этим местом легенда крутая связана, – поделился сын Валерия Степановича, когда достигли вершины. – Тут дьявол совращал Христа. Выложил ему весь этот шикарный вид как на ладони и говорит: «Служи мне, и вся эта прелесть будет твоей». Иисус такой отвечает: «Стопэ, я служу добру, мне твои прелести красивые на фиг не встряли».
Марк согласился, что вид и правда шикарный.
Когда они спустились с горы, Данила позвал перекусить в русском кафе поблизости. По пути туда он поинтересовался:
– По девочкам у тебя есть предпочтения?
– То есть?
– Местные там, азиаточки, польки?
Марк завис. Получается, родительские наказы не останавливали Данилу. Или это учиненная отцом проверка, насколько Марк послушен и честен.
– Я на Ла Рамбла классный клуб знаю, – продолжил Данила, не дождавшись реакции. – Поверь, ни в Москве, ни в Питере даже близко такой не сыщешь.
– Мне семнадцать, – осторожно напомнил Марк.
– Все на мази, братишка, пропустят. Там все на высшем уровне. Ни дурь тебе не пихают, ни допуслуг на прайс не накручивают. И полная клиентская тайна, разумеется.
Марк пожал плечами, размышляя, как бы повежливей отказаться.
В кафе они познакомились с Антоном, уличным художником из России, которого Данила принялся задирать за красные подтяжки в комплекте с черными рубашкой, джинсами и кедами. Антон нимало не обиделся. Он сказал, что он сквоттер и живет в Каталонии четвертый год.
– Сквоттеры? – переспросил Данила. – Это кто такие?
– Мы селимся в заброшенных домах и по новой обживаем пространство.
– То есть вы помогаете владельцам восстановить здание? – уточнил Данила. – А сколько они вам платят?
– Ну, мы не совсем помогаем владельцам. Скорее захватываем их собственность, а они в ответ нас пытаются выдавить.
– Разве так можно?
– Если очень хочется, то можно.
Антон наслаждался недоумением на лицах Данилы и Марка.
– Если интересно, то я покажу наш сквот. Это недалеко.
Сын Валерия Степановича с сомнением обозрел стоптанные кеды и несвежий прикид Антона.
– Слушай, Данила, давай сгоняем до темноты? – предложил Марк. – После этого покатаемся по ночной Барселоне, как планировали.
Он во второй раз в жизни по-настоящему проявил инициативу. А то и в первый, если не считать детского казуса на атомной станции.
– Вы в трущобах каких-нибудь прячетесь, да? – с сомнением, но уже с меньшим, спросил Данила у художника.
– Не прячемся и не в трущобах. Мы обретаемся в Грасии. Это симпатичный район рядом. Полиция за нами, если что, не охотится.
Марк ожидал увидеть унылую высотку на загаженном пустыре, однако сквот не только не производил впечатления изгоя в архитектурном ансамбле, но и украшал его. Пятиэтажный дом стоял в ряду таких же и выделялся на их фоне, как выделялся бы ястреб в голубиной стае. Выщербленный фасад оживляли граффити – гигантские бдящие глаза на голубом лице, гора с заснеженным пиком, что-то из христианских мотивов. На первом этаже соседствовали донерная, веломастерская и парикмахерская. На ржавых балконах, заставленных цветочными горшками, то там то сям висели самодельные баннеры: «Volem un barri digne!!», «El barrio no se vende», «Transfobia = fascismo».
– Антон, кто эти мажоры? – заворчала девушка в мятой черной футболке, из-за длины почти скрывавшей салатовые шорты. – Чего ты их привел?
– Я демонстрирую им альтернативные способы взаимодействия с реальностью, – успокоил художник и повернулся к Марку с Данилой. – Знакомьтесь, Эльза. Моя боевая подруга.
На кухне он объяснил, что Эльза в среднем тратит доллар в день и не жалует тех, кто швыряется деньгами.
– Я обычно расходую больше, – прибавил Антон, – а еще иногда работаю с богатыми заказчиками. Но выручку не коплю. Начнешь копить – и ты пропал.
За кофе художник поведал, что сквот заселяют люди самых разных наций – от испанцев до индусов. Мало кто работает по найму. Некоторые чинят электронику, некоторые стригут волосы, некоторые ухаживают за соседскими детьми, организуют за свободную плату курсы по самообороне или оказанию первой помощи. Есть и капитальные лодыри, хотя такие надолго не задерживаются – они изначально воспринимают сквоттинг как развлечение, а не как философию, поэтому быстро разочаровываются в нем. Питаются жители преимущественно просрочкой, от которой избавляются супермаркеты, потому что это выгодно для всех, в том числе и для планеты. Интернет по-умному воруют. Всех связывают дружеские отношения, так что с уборкой территории и ремонтом у сквоттеров проблем значительно меньше, чем у обитателей окрестных домов, зависящих от коммунальных служб.