– Лучше быть затравленным цензурой, чем осознавать свою ненужность, – жаловался Эрнест. – Если в тоталитарной системе любое высказывание чревато наказанием, то при капитализме само высказывание избыточно, поскольку лишь присоединяется к беспорядочному хору голосов, перекрикивающих друг друга.
Ни отец, ни мать, ни Анна с Марком не связывались, сам он тоже не стремился восстановить отношения. По ночам его преследовали кошмары про крохотные помещения, про запертые ящики без света и кислорода. Днем же мнилось, что папа с минуты на минуту отдаст своим людям приказ бесшумно убить сына или вверит его в руки мозгоправов, как Кеннеди-старший неуправляемую Розмари. Именно в те месяцы Марк, пропитанный страхом смерти и таскавший повсюду складной нож, научился целый вечер запивать виски пивом и просыпаться наутро без похмелья.
Памятуя о том, что среди шести вкусов Анна превыше всех ценила кислый, Марк нередко заказывал пиво с цитрусовыми или с лесными ягодами. Позднее, спустя годы, когда разразился крафтовый бум, в барах появилось множество кислых элей.
Петербургская зима выдалась такой, что обогреватель в студии не выручал. Отдельные снежинки размером достигали бабочек-капустниц. Сосули свешивались с фонарей, как тесемки. Эрнест, сам коренной уралец, во время посиделок в баре говорил:
– Этот город всегда был отмороженным, а этой затянувшейся зимой его сущность предстала во всей жуткой красе.
Марк с тревогой ждал, когда его банковские счета заблокируют, но каждый раз, прикладывая карту к электронному терминалу и набирая пин, с облегчением обнаруживал, что оплата прошла успешно.
В марте на карточку упал целый миллион.
А на следующий день, когда Марк обедал в итальянском кафе, к нему подсел незнакомец. Высокий, лысый, с поднятым воротником на кожаном пальто.
– У Яромира сын родился, – произнес он.
Марк застыл с прижатой к губам салфеткой.
– Марком назвали.
Лысый смотрел строго прямо, не моргал. Говорил он сухо и жестко.
– Я пошутил. Сына назвали Любомиром.
Марк с трудом кивнул. Больше всего он боялся, что незнакомый субъект начнет злиться и кричать.
– Не веришь? – спросил лысый. – А теперь?
Не сводя взгляда с Марка, он вытащил из кармана фотокарточку и бросил на стол. Папа, мама, отпустивший патриархальную бороду Яромир и его жена со щекастым младенцем на руках.
– От семьи тебе привет. Рады, что ты цел и невредим. Скучают.
– Сомневаюсь, – наконец овладел языком Марк.
– Твое право. Деньги, кстати, получил?
– Да, спасибо.
– На здоровье. Только сильные люди способны на великодушие. Так велел передать Анатолий Владимирович.
Все так же без предупреждения незнакомец встал из-за стола и ушел.
Тем же вечером Марк первым рейсом вылетел в Красноярск. На протяжении всего пятичасового полета страстно хотелось разбить иллюминатор и выпрыгнуть за борт.
В Красноярске Марк зажил затворником, покидая гостиницу лишь ради спортзала, где тренировался до умопомрачения. Еду доставляли в номер. Марк удалился из соцсетей, заказал новые смартфон и сим-карту.
В апреле банковский счет пополнился еще на миллион рублей. Ровно через месяц после предыдущего транша. Следом за уведомлением телефон вздрогнул повторно – от эсэмэски с незнакомого номера.
Как там в Сибири, сынок? Скучаем. Береги себя.
Марк понял, что в России до него дотянутся в любую секунду. Для отца это все равно что замок сменить или ковер.
Загранпаспорт лежал дома, куда Марк ни за что бы не явился по доброй воле. За наличные он снял однушку в спальном районе Клина, подальше от камер слежения, и на такси наведался в Москву ради визита в паспортный стол. Чтобы восстановить якобы утерянный загранник.
– Заявление, квитанция, цифровое фото, – перечисляла сотрудница, сверяя документы перед собой со списком в ее голове. – Военный билет?
– Не служил.
– Тогда приписное свидетельство.
– Завалялось где-то… Это обязательно?
У Марка плохо выходило излучать обаяние.
– Неполный комплект документов я не приму.
– Можно я донесу приписное завтра?
– Нет. Записывайтесь на прием снова и возвращайтесь с полным комплектом.
Марк пообещал так и сделать, внутренне смиряясь с тем, что сюда он больше не явится. Разумеется, можно поискать нужных людей, которые подделывают документы. А затем сесть в тюрьму, проклиная себя и жалея за то, что связался не с теми…
Вечером Марк без закуски одолел бутылку скотча, отмечая свое поражение. Фоном гудел телевизор: судебное ток-шоу, сериал для домохозяек, новости. Ухо зацепилось за фрагмент интервью с патриархом. Святейший вещал: «Внешняя политика России будет притягательной для многих людей в мире до тех пор, пока сохраняет нравственное измерение». До чего он прав, леший его подери. Как точно, как емко и смело. Политика, какой бы деструктивной она ни была, вербует сторонников ровно до тех пор, пока вершится под прикрытием добра, справедливости, самопожертвования, солидарности и прочих этических понятий. Нравственное измерение. Патриарх ткнул истину в мякотку.
Перед вылетом в Норильск Марк купил в Москве медный портсигар, чтобы складывать туда порченые сим-карты.
Прилипчивые отцовские посланцы следовали за Марком от Калининграда до Владивостока. Его встречали в аэропортах и отелях, к нему подсаживались в кафе и ресторанах. Кто-то вежливо справлялся о делах, кто-то вел себя до отвращения развязно и предлагал кончать с детскими играми.
Для себя Марк решил, что отец велел не убивать сына, поскольку испытывал к нему остаточную симпатию, и, надеясь на его возвращение, слал по миллиону ежемесячно. Деньги лихие, но третьестепенные футболисты из российской премьер-лиги, по праву рождения обладавшие нужным паспортом, получали в разы больше. И тоже, в общем-то, ни за что.
Если «Фейсбук» не врет, Анна вышла замуж за дипломата и переехала в Рим. Судя по снимкам, она уже состарилась, а Марк все еще нет.
Спустя годы он даже перестал проклинать отца, ведь это гиблая затея – винить в своих бедах кого-то одного, в том числе и себя. Беды – это сумма составляющих, состав и значимость которых ты никогда не определишь, как ни крути. Марк сделал выбор и оставался ему верен, как его уснащенный регалиями папаша – своему.
Иногда Марк знакомился со случайными людьми в аэропортах и на прогулках, в рюмочных и пабах. Это был отличный способ развлечься и не одичать.
Добравшись до центра в Ростове-на-Дону, Марк, не откладывая, побрел в самый рейтинговый бар.
– У нас акция, – известил бармен. – При заказе коктейлей, начиная от двух порций, минус тридцать три процента от цены.
– Здорово! – воскликнул Марк. – А техасский коктейль у вас есть?
– Это как?
– Забейте. Плесните мне лучше кислого эля. Кран номер восемь.
По пути в гостиницу Марк натолкнулся на заборную надпись «ЗЕВС ПАЦАН» и широко улыбнулся.
В первую ростовскую ночь приснилось, что его застигли врасплох. Марк прыгнул с третьего этажа гостиницы, чтобы не попасться. Он беспомощно молотил ладонями по шершавой стене и летел сквозь колючие ветки. Марк помнил, что, если не пробудиться от малодушия, если не катапультироваться в реальность, то сон продолжится и не перетечет в другой.
Он не разбился. Поджидавшая внизу миловидная девушка в голубом платье, но не Анна, спасла его от преследователей и укрыла у себя дома. Пообещав поводить спасительницу по любимым московским местам, Марк проснулся.
Елисей
Получаешь такой рану. Бритвой исподтишка полоснут либо гвоздем поцарапают. Вроде как несущественно, ты ведь мужик и привык к мелочам. Шагаешь дальше, улыбаешься. И вдруг, когда, казалось бы, пережил боль и перетерпел, падаешь на землю без сил, так как кровь продолжала течь, а ты не обращал внимания.
На сей раз в роли бритвы выступила Ира. Сперва она облила его пивом, а затем сделала жертвой мучившей ее «недосказанности».
В разговорах с соседями Елисей и словом не обмолвился о переписке с Ирой. Иначе непременно пришлось бы уснащать рассказ жалобами и проклятиями, в ответ на которые Влад разлил бы по рюмкам крышесносный ржаной самогон и разразился бы пространным монологом на тему коварных и изворотливых женщин. Этого Елисею хотелось меньше всего. Обвинять девушку – значит признавать ее превосходство над собой, как ни взгляни.
Кроме того, Елисей по-прежнему желал Ире блага. Несмотря на все. Поэтому он опасался, что его ерничество поспособствует превращению Иры в безучастное чудовище.
– Как жизнь? – звонила мама. – Что происходит?
– Нормально, – отвечал Елисей. – Ничего.
И говорил чистую правду. Пришибленность и разбитость – это абсолютно нормально, а бесповоротный разрыв с девушкой, с которой вы вдвоем даже в гипермаркете не отоваривались, никак не причислишь к достойным упоминания событиям.
Елисей продолжал горстями пить таблетки, прописанные лором и гастроэнтерологом. Судя по отсутствию эффекта, медикаменты то ли не помогали, то ли лечили не от тех болезней. К отеку горла и кашлю добавилась хроническая усталость. В свободные от работы дни Елисей спал по четырнадцать часов в сутки и все равно чувствовал себя измотанным. Он начинал понимать некогда раздражавшие его благоглупости инвалидов и тяжелобольных людей, которые несли миру философию Простых Житейских Радостей. Инвалиды с видом древнегреческих мудрецов учили ценить самые обыкновенные вещи: небушко, солнышко, зеленую травку под ногами, треплющий волосы ветерок и прочую легкодоступную чепуху.
Раньше Елисей, упражняясь в психоанализе, рассматривал эту подчеркнутую любовь к простым радостям как стремление недужных людей задешево урвать свою порцию наслаждения. Теперь же он ловил себя на мысли, что болезнь делает близоруким и избирательно-сентиментальным любого человека. Если день выдавался ясным и безветренным, Елисей гулял в парке, где росло множество рябиновых кустов. Последние из пересохлых ягод, не склеванных птицами, краснели на ветках. Елисей то и дело отдыхал, придерживаясь за морщинистые стволы деревьев, и с запрокинутой головой наблюдал, находя его синеву пронзительной, позднее осеннее небо. Небо украшал бледный, точно затянутый пленкой, полукруглый кусочек луны, пребывающей в первой четверти.