– Что это?
– Деньги, как и обещал.
– Мне они ни к чему. Я вышла сказать это лично.
Марк кивнул, но тоже не сдвинулся с места.
– Там миллион, – сказал он. – Это суточный лимит для владельцев платиновых карт. Если б не ограничение, я бы снял больше.
– Так кто вы?
– Ира, я мажор. Монако, яхты, золотые унитазы, ванны с шампанским – все это про меня. Вы совершите милость, если избавите меня от головной боли, как промотать очередной миллион.
Ира дрогнула.
– Суд наложил на нас штраф в тридцать тысяч, – произнесла она. – Остальное забирайте обратно.
– Поступим вот как, – резюмировал Марк. – Я сейчас развернусь и уйду, а с сумкой вы определяйтесь самостоятельно. Выбор невелик. Можно оставить ее у подъезда. Полагаю, хозяина она обретет быстро. Либо возьмите деньги себе и грамотно ими распорядитесь. Потратьте их на новую акцию, или на адвоката, или на учебу. Мне все равно.
Марк повернулся и двинулся прочь.
– Стойте! – раздалось ему в спину. – Стойте же!
Марк остановился и посмотрел назад. Ира подняла сумку.
– Это нечестно! – воскликнула она.
– Зато справедливо. Распорядитесь ими грамотно. Не как я.
Исчезнув из поля зрения Иры, Марк вызвал такси до отеля. Там лежали документы и вещи.
В номере он задержался чуть дольше, чем планировал. На глаза попались две пустые бутылки из-под бурбона. Марк наполнил их водой, крепко завинтил и положил в чемодан. Пускай поплавают.
В голову стукнула идея на десерт наведаться в рюмочную, где словоохотливый верзила в бейсболке и пьянчуга в потасканном костюме бытийствуют избранным раз и навсегда образом, как трубадуры и миннезингеры. Опрокинуть пару стопок, поговорить по душам о живописи и о жуликах из управляющей компании, обсудить клипы из хит-парада.
Может быть, поделиться своей историей наконец.
Волевым усилием Марк поборол искушение, своевременно распознав в нем хорошо замаскированную слабость. Уступить соблазну – значит отсрочить исполнение задуманного, а всякая отсрочка – лишняя причина его отменить.
Решаясь, решайся.
Вместо рюмочной Марк поехал на набережную и отобедал в ресторанчике с беледышской кухней. Знакомый официант в национальном наряде извивался вокруг с особенной любезностью, словно предчувствуя, что это заключительный визит Марка. Наваристый суп из бычьих хвостов пах солидной поварской выучкой, а жаркое из кабана претендовало на статус полновесного шедевра в своей нише. Марк тщательно размазал последнюю ложку топленого сала по последнему ломтю хлеба и запил бутерброд последней чашкой чая.
– Счет, – велел Марк и добавил: – И обойдемся без «Орбита».
Официант хитро улыбнулся и принес папку-счет без традиционной пластинки жвачки.
Марк накинул пять тысяч чаевых и поинтересовался:
– У вас есть полиэтиленовые пакеты? Штуки две?
– Для вас разыщем, – обещал официант.
– И попрочнее.
Он притащил аж пять.
Из-за холода и сырости набережная пустовала. Прокат лодок закрылся до грядущего лета. Влюбленные парочки попрятались по домам, кафе и торговым центрам. Никого не волновал странный худощавый тип, методично расстающийся с вещами, с которыми ни один разумный человек по доброй воле не расстанется. Марк шагал вдоль реки, которая морщилась от ветра, и выбрасывал в урны, попадавшиеся на пути, по одному предмету: смартфон, батарейку от смартфона, разломанный на две половинки ноутбук, портсигар с симками, кошелек с наличкой, банковские карты. Похудевший чемодан пополнился покоцанным красным кирпичом, сиротливо торчащим из линялой травы.
Позади остались императрица на скакуне, семейная чета монакского князя и американской актрисы и металлическое дерево, увешанное замками, где имена непостижимым образом складывались в равенства.
Набережная закончилась, и Марк брел по янтарному песку, развезенному дождями. Ноги вязли. Голова кружилась, и одолевала слабость.
Это правильно, это уместно. Только бы не потерять сознание, как тогда на обочине, и не очнуться в больнице.
Неожиданно Марк обнаружил, что идет против течения речи, и усмехнулся. Очередной ложный символ, который ничего не объясняет. Сколько их таких.
Годами предвкушая этот момент, Марк представлял себе лица тех, кто получит известие о его смерти. Все, кто услышал новость, ужасались, гневались, плакали, паниковали. Их поедала вина. Предсказуемые, в общем, фантазии.
Теперь, когда момент настал, лица растворились в воздухе. Марк не скорбел о себе, и поэтому никто не скорбел о нем.
Достигнув камышей, Марк остановился. Он затоптал паспорт в песок и разложил рядом содержимое чемодана. Сбросив куртку на землю, Марк повесил на шею два пакета – один с кирпичом, второй с бутылками из-под бурбона – и зафиксировал оба техническим скотчем. Кирпич Марк закрепил на груди, а бутылки – между лопаток. Следом он снова надел куртку и крепко застегнул ее. Масса тянула к земле и ограничивала маневры. Теперь порядок.
Говорят, когда вода наполняет легкие, боль похожа на пламя. Альвеолы лопаются, и ты словно сгораешь изнутри.
На первом же шаге ледяная вода хлынула в ботинок, обжигая кожу.
Марк зажмурился и двинулся вперед настолько быстро, насколько умел.
Ира
Когда Шалкиева задержали, Акман и Камай поехали в участок вслед за полицейской машиной. Ира порывалась поехать с ними, но Камай вручил ей фотоаппарат и сказал:
– Нам лучше разделиться. Мы проконтролируем, чтобы они все по закону оформили, а ты пока составь репортаж и опубликуй его в соцсетях.
Ира сочла это разумным. Она тем же вечером написала новость, прикрепила к ней фотографии и разослала по разным пабликам. К утру появились первые публикации и отклики. Кто-то хвалил за здоровую дерзость, кто-то называл их мамкиными бунтарями. Кто-то экспертным тоном раздавал запоздалые советы, как сделать акцию эффективнее и оригинальнее.
Краеведа освободили наутро, а днем суд присудил ему штраф в тридцать тысяч рублей.
В те часы Ира решала вопрос с универом. Известие о незаконной акции мгновенно долетело до верхушки факультета, и замдекана по воспитательной работе по телефону вызвал Иру на серьезный разговор. Она нашла оригинальный и убедительный способ от него отвертеться: наскоро состряпала заявление об отчислении и хлопнула им о секретарский стол.
Пусть других воспитывает.
А затем опять приключился этот самый Максим. Получив письмо, Ира и правда намеревалась ему в лицо сообщить, что его преследование приобретает патологический характер. Вместо этого у нее в руках оказался миллион. Ира почувствовала себя так, словно ей подбросили ребенка.
Всю сумму таинственный благодетель (такой ли уж он Максим?) снял тысячерублевками. Ира просмотрела с обеих сторон все купюры до единой и прощупала каждый сантиметр сумки в поисках прослушивающего устройства и иных признаков подвоха. Выходит, незнакомец не обманул?
До чего же неловко, а! Вот Роза Люксембург деньги от кого угодно бы приняла и направила на благое дело. И Клара Цеткин. А Ленин тем более. Тот у черта рогатого какую угодно сумму принял бы и все до копейки пустил бы на революцию. Ленин ставил по-крупному, Ира так не умела. Но верила, что научится. Какие ее годы.
Она явилась с сумкой к Шалкиеву в музей.
– Дальновидно со стороны администрации, – прокомментировал штраф краевед. – Сумма такая, что на страдальцев мы не потянем. Вроде как использовали демократическое право на высказывание и чуть-чуть подебоширили. Мэр грамотно все разыграл: пожурил и простил. Монстром его не выставят.
Ира грустно вздохнула. Как тут возразишь?
– Как у вас дела? – спросил Шалкиев.
– Отлично. Я отчисляюсь.
– Отчисляетесь? Ничего себе!
– Остались чистые формальности.
– И куда теперь?
– Вернусь в Самару. А затем по новой попробую поступить в Польшу.
– Удачи вам. Жалко, что уезжаете. Кстати, видели последний новостной ролик Навального?
– Не смотрю его, а что?
– Он упомянул о нашем выступлении. Мэру с его братом тоже досталось.
– Да уж, – воскликнула Ира, – этот персонаж отыщет способ примазаться к любой сопротивленческой инициативе. Смотрите, как бы не узурпировал ваш протест.
– Будем следить, – сказал краевед и улыбнулся.
– Кстати, насчет протестов…
Ира открыла сумку и объяснила, откуда взялась куча денег.
– В общем, этот странный даритель велел грамотно распорядиться подарком. Я не гожусь на эту роль, поэтому передаю эту штуку вам. Заодно и штраф погасите.
– Шутите, да?
– Ни в коем случае. Устройте яркий перфоманс, закупите экспонаты для музея, издайте монографию – все, что пожелаете. Уверена, у вас получится и вы найдете деньгам лучшее применение, чем я.
Ира поставила сумку на пол и ногой отодвинула от себя.
– И переубеждать вас бессмысленно?
– Абсолютно.
Шалкиев замолчал и потер лоб. Он не выглядел ошарашенным или осчастливленным. Задумавшимся – так точнее.
– Поступим так, – произнес он и опять ненадолго замолк. – Во-первых, я оплачу штраф. Во-вторых, мы с сотрудниками обсудим, как пополнить коллекцию музея. Я пришлю вам подробный отчет по покупкам. Вместе с чеками.
– Вовсе не обязательно… – начала Ира, но краевед жестом остановил ее.
– Половину суммы я сохраню до того, как вы примете решение, что с ней делать. Если у вас нет представлений на этот счет сейчас, они непременно появятся в скором будущем. Уж поверьте.
Ира пожала плечами.
– И еще. Скажите, у вас есть четкий план на ближайшие месяцы?
– Нет, – призналась Ира.
– Возьмите себе пятьдесят тысяч. На первых порах, пока прилаживаетесь к обстановке, они вам понадобятся.
– Но…
– Доверьтесь моему опыту. Хотя деньги и не гарант независимости, они подспорье для него.
Ира вздохнула. Краевед был прав.
Через три дня Ира с чемоданами сидела в закусочной напротив автовокзала и пила чай из пластикового стаканчика. Когда-нибудь заводы по всему свету прекратят производить одноразовую пластиковую посуду, но будет уже совсем другая история.