Сдвинув полу и положив ладонь на сердце, пытаюсь отдышаться. Стук в ушах становится невыносимым.
На всегда уверенном лице проплывает чёрная, расплывчатая тень. В светлых, родных глазах сквозит боль. Настоящая, дикая, живая. И нет, я не испытываю сейчас радости, а в моей избитой душе нет никакого злорадства.
— Я просто хочу, чтобы ты меня простила, — произносит так, что это ни капли не помогает моему бьющемуся о ребра сердцу.
Открыв дверь, горько усмехаюсь:
— Я тебя прощаю. Живи… Живи, пожалуйста, дальше.
— Ты куда? — вдруг хмурится и внимательно осматривает мое лицо, делая два шага вперед.
— По делам.
— Зеленая вся, Наташ. Останься.
— Вот ещё, — снова злюсь и, хлопая дверью, шиплю: — Не указывай!...
Ноги сама несут меня к такси, ожидающему у подъезда. Долго ищу в сумке наушники и пытаюсь расслабиться под шум дождя. Идея так себе, но надо хоть что-то делать. Иначе… я не справлюсь.
Возле офисного здания пусто. С помощью выданного мне пропуска, прохожу турникет и направляюсь к лифтам. К моменту, когда оказываюсь на пороге студии, практически восстанавливаюсь, но меня ждет новое потрясение — прямо посередине в кресле восседает Ильяна.
Ее прищуренные глаза и легкая улыбка, появляющаяся на лице с идеальным нюдовым макияжем, неожиданно заставляют мои силы мобилизоваться.
Я не позволю этой суке быть выше меня и моего ребенка!... Я постою за нас обоих!...
— Доброе утро, — здороваюсь, убирая пальто на вешалку. — Тебе уже сделали макияж и прическу?
— Доброе, — ее голос звенит, отдаваясь эхом от пустых, белоснежных стен. — Как видишь!... А почему опаздываешь? Я ждать тебя должна?...
— Да мы ведь только закончили, — возражает ей Алена, наш визажист. — Что за претензии?
— Все в порядке, — успокаиваю ее и сразу отдаюсь работе.
В первую очередь меняю батарею в камере на заряженную и проверяю настройки. Затем изучаю на магнитной доске визуалы-референсы, оставленные нашим дизайнером. Противное чувство, что я нахожусь под обстрелом глаз рыжей, прячу глубоко внутри. Надо просто это пережить.
Кто бы знал, что мне предстоит снова фотографировать Ильяну? А Рома? Тоже знает? Мог бы и предупредить.
— Судя по макияжу, начинаем с платья?
— Да, — отвечает Алена.
— Хорошо.
Снова направляюсь к центру, где стоит журнальный столик.
— Воды мне налей, — кивает Ильяна на прозрачный графин.
— Воды? Тебе? Я — фотограф, а не официантка, — холодно произношу и начинаю настраивать свет.
Поправляю объемный свитер, радуясь, что с утра отдала предпочтение именно ему.
— А я приглашенная звезда! — Мотнув рыжей копной, наклоняется чуть вперед.
Видеть ее не могу.
Я пытаюсь выстроить бетонную стену в груди, чтобы эта тварь не добралась до нутра и не разбередила ещё свежие раны. Дернув белоснежный планшет, улыбаюсь оттого, что Ильяна вздрагивает от резкого звука.
— Может, ты и звезда, — смотрю на нее с иронией. — Только вряд ли приглашенная... Я ведь прекрасно знаю, сколько ты платишь за то, чтобы твои фотографии и интервью разместили у нас в журнале.
— Су-ка, — ее лицо становится багровым. — Какая ты сука!... Мстишь мне, да? Потому что он меня там, в клубе трахнул?...
Чёрт. Прячу дрожащие пальцы в карманы.
Ненавижу тебя, Березовский!...
Усмехнувшись, выдерживаю злой взгляд и спокойно зову визажистку:
— Ален, она что-то так вспотела, срочно припудри, пожалуйста. «Глянцу» нужна красивая картинка, а не… не вот это вот все!...
Мы все окунаемся в работу.
Несмотря ни на что, кайфую от того, где нахожусь. С ума схожу от эйфории. Я делаю снимки для главного еженедельного издания страны и востребована, хотя все в сложившейся ситуации кричит о том, что должна материально зависеть от мужа, с которым развожусь.
А ни черта! Справлюсь!
Ильяна, на удивление, тоже ведет себя как профессионал. Не пререкается, спокойно делает то, что я прошу. Спустя полчаса переодевается в новый образ, костюмер с визажистом кружатся над ней, причитают и стараются всячески угодить.
— Мне не нравится этот комбинезон, — говорит «звезда», расталкивая девчонок.
— Вы согласовывали референсы с дизайнером, — спокойно напоминаю. — Под комбинезон подбирались обувь и аксессуары. Заменить их я уже не смогу!...
— Мне все равно. Я не буду в этом фотографироваться… Сказала же, тебе живот на мозги давит?...
— Послушай, — прикрикиваю и тут же чувствую, как голова идет кругом.
В ушах снова шум дождя, вот только наушники я давно сняла. Ноги становятся ватными. Понимаю, что вот-вот упаду, поэтому обхватываю ладонью штатив и испуганно смотрю на Алену.
— Вызови, пожалуйста, скорую, — шепчу, пытаюсь осознать своё тело в пространстве. Такая усталость накатывает... — Мне что-то плохо.
Глава 22. Наташа
Страх атакует сознание. Меня не отпускает.
В ушах шум морского прибоя, а в глазах серая пелена. Смежив веки, пытаюсь не поддаваться панике и контролировать сознание. Кажется, если я потеряю с ним связь — потеряю и ребенка.
— Твою мать... — слышу перепуганный голос Ильяны. — Только этого мне не хватало.
Алена, стоя чуть поодаль, вызывает скорую, а рыжая кружит вокруг меня надоедливой мухой. Нет возможности отмахнуться, прихлопнуть, потому что терпеть ее присутствие невыносимо. Она продолжает жалить одним своим существованием.
— Отойди.
— Тебе плохо? Или ты притворяешься?... Может, воды? Таблетку от головы? У меня есть.
— Отойди, — прошу, чувствуя новую удушающую волну. — Меня тошнит от твоих духов.
Голова кружится так сильно, что к стеснению в груди действительно добавляется тошнота. Прижав руку к животу, жмурюсь. Из уголков глаз стекают две слезинки.
Мне так страшно за малыша.
— Сейчас приедут, — говорит Алена, присаживаясь рядом на корточки и накрывая мою руку ладонью, — Ты как, Наташ, живот не болит?
— Нет.
— Здесь просто душно, — вклинивается Ильяна, — Я же просила проветрить помещение! Недостаток кислорода — и вот результат.
Мое дыхание становится частым и поверхностным, кожа покрывается испариной. За ребрами и между лопаток неприятно ломит.
О, Господи!... Это сердце, да?...
Мне приносят воды, но она мало помогает. Головокружение не прекращается.
— Думаю, съемка закончена, — слышу ровный вежливый голос Алены.
— Я поняла уже, — негромко огрызается Ильяна, — Мне нужно убедиться, что с Наташей все в порядке. Я очень волнуюсь.
Идиотка. Боится проблем с Березовским?... А они точно будут, потому что я не думаю, что он в курсе этой фотосессии.
Скорая приезжает быстро. Проверив давление и пульс, сообщают, что необходимо поехать в больницу. Придерживая под руку, врач ведет меня по коридору к лифту, а Ильяна семенит рядом.
— Наташа, я не имела в виду ничего такого... Я не хотела тебя обидеть, — шепчет дрожащим голосом. — Я вообще к тебе нормально отношусь, даже уважаю.
Мы останавливаемся, она тоже. Нервно трогая свои волосы, переступает с ноги на ногу и все норовит перехватить мой взгляд. Двери лифта разъезжаются, я и два сопровождающих меня врача заходим внутрь, певица юркает за нами.
Привалившись спиной к стене, я смотрю в ее перекошенное тревогой лицо.
— Наташ, не говори Роме, а!... Зачем нам всем эти проблемы?
— Нам? У меня нет проблем.
— Пожалуйста, — просит, сложив руки в молитвенном жесте. — Пожалей себя и ребенка! Ты же знаешь его характер!
Если бы у меня были силы, я, клянусь, ударила бы ее.
Она говорит о нем так, словно знает так же хорошо, как и я. Словно их отношения гораздо ближе, чем они хотят показать. Какое право она имеет просить меня об этом?!
— Девушка едет с вами? — спрашивают меня, когда мы подходим к машине скорой помощи.
— Я могу! — тут же отзывается Ильяна.
— Нет. Понятия не имею, кто это.
— Наташа!... Не рассказывай Роме! Прошу тебя, — слышу, прежде чем хлопок двери отрезает меня от ее навязчивости.
Облегченно выдыхаю.
Когда мне сообщили, кого именно придется снимать, первой моей реакцией было полное отторжение. Я больше не планировала с ней встречаться никогда.
Но затем подумала, взяла себя в руки и твердо решила, что справлюсь. Я перед ней ни в чем не виновата, и стыдиться не собиралась.
Но выходит — не рассчитала силы. Ильяна прошлась солью по моим ранам и напомнила о том, сколько раз я была предана.
Пока меня везут до больницы, несколько раз измеряют давление и слушают сердцебиение ребенка. Задают уточняющие вопросы. Меня больше не мутит — наверное, причиной действительно были приторные духи певицы.
Потом приемное отделение, кипа бланков, разрешений и заявлений. Я все ещё чувствую слабость, поэтому вынужденно прошу о помощи. Самой мне все это не заполнить.
Медсестра вписывает данные моих документов в бланки и вдруг задает вопрос, который вгоняет меня в ступор:
— Кому из близких вы доверите информацию о вашем здоровье?
Поставив локоть на стол и закрыв ладонью глаза, я задумываюсь.
А кому?...
Маше? Денису? Иде?...
Боже мой, какой бред!... Какое им дело до моего здоровья? Они все близки мне иначе.
Может, Галине Семеновне?
Нет, точно нет. К чему ей тревоги в таком возрасте?
— Наталья? — негромко зовет девушка, — Можно указать телефоны родителей, брата или сестры.
— У меня никого нет, — проговариваю глухим голосом.
— Тетя?... Дядя?...
— Нет, — мотаю головой, — Нет...
— Отец ребенка?
Почувствовав неожиданную и дико необходимую мне сейчас с ним связь, киваю. Какой бы сильной ни была на него обида, Рома продолжает оставаться единственным близким мне человеком. Ближе никогда никого не было.
— Вы можете посмотреть номер в вашем телефоне, — подсказывает, очевидно, начав испытывать нетерпение.
— Я помню.
Диктую цифры по памяти, и когда, получив мою подпись, медсестра уходит, решаю ему позвонить.