Он опускает мои руки, прикрывающие грудь, и убирает волосы за спину.
— Сними бюстгальтер, Наташа, — просит тихо, — Всего пару снимков... пожалуйста!
Сердце в груди тарабанит как бешеное. Я знаю эти приемчики и проникновенные взгляды, когда нужно ободрить и раскрепостить объект съемки, но чувствую, что невольно поддаюсь атмосфере и загораюсь жаждой эксперимента. Я не делаю ничего плохого. И никого не предаю!
— Обещай, что их никто не увидит.
— Клянусь!
— И... все будет прикрыто...
— Как скажешь, — слабо улыбаясь, соглашается он.
Я иду в гримерку, снимаю лифчик и завязываю тонкий поясок пеньюара. Глядя на себя в зеркало, заливаюсь краской, потому что налитая грудь и просвечивающие через кружево алые соски выглядят более чем провокационно.
Но общая взбудораженность и капля адреналина в крови делают глаза и губы ярче. Мое дыхание учащается.
— Если увижу, что пялишься, убью, — обещаю, врываясь в павильон вихрем.
— Я не посмею, — усмехается негромко, настраивая камеру, а потом поднимает взгляд, и я вижу в нем всполохи пламени.
— Дэн...
— Всего пару снимков, Наташ. Развяжи пояс.
Дергаю за тесемку, полы разъезжаются, оголяя круглый живот. Грудь прикрываю рукой.
— Охуеть... — выдыхает Денис, — посмотри на меня, девочка.
Я поворачиваю голову, силюсь улыбнуться, но не выходит. Сделав серию снимков, он тут же их просматривает. Я завязываю поясок и обнимаю себя руками.
— Ну?...
— Бомба.
Глава 27. Роман
Оставив машину у дороги, выбираюсь на улицу. На улице свежо и пахнет летом. Не знаю, детством, что ли, тянет?
Довольно улыбаюсь, замечая во дворе, необорудованном детской площадкой, мальчишек, гоняющих футбольный мяч. Пока направляюсь к единственному в общежитии подъезду, получаю нехилую подачу в колено.
— Извините! — испуганно кричит один из них. — Мы не специально.
— Лови, — усмехаюсь, как следует замахиваясь и пиная потрепанный мяч.
Парни орущей гурьбой устремляются за ним, а я дергаю дверную ручку. Лифта здесь нет. На лестнице с разрисованными от пола до потолка стенами, удивительно, но тоже пахнет совсем как раньше. Котлетами, гречей. Детским домом, наверное.
Иду по длинному коридору. Сто лет здесь не был, а ноги сами несут к нужной комнате. В жизни много всякого дерьма, но то, что действительно важно — никогда не забывается.
— Ромка? — сразу же открывает Маша.
Удивленно заглядывает мне за плечо и быстро целует в щеку. После вторых родов почти не изменилась, только совсем немного поправилась.
По глазам вижу — радуется. Я тоже соскучился.
— Ты один?...
— Привет, Маш. Я — один, — усмехаюсь.
Времена, когда я ни секунды не был один, закончились. Фактически мы с Наташей могли быть в разных городах, но душой — все равно были вместе. Будто крепко спаяны. Это была не физика. Это была химия.
Печально, но факт — сейчас ни того ни другого.
— Можно пройду, Маш?
— Ой, прости, Ромочка. Проходи, конечно! — она тут же отодвигается с приглашающим жестом. — У меня тут не очень прибрано, ты прости.
— Все нормально. Иван дома?
— Да дома, конечно. Ногу он сломал, Ром. Теперь на больничном вот... Катенька спит, Артемка в детской играет.
— Про ногу я знаю. Соколов сказал… — опустив взгляд, скидываю туфли.
— Оу… — Машка, кажется, смущается. — Ясно. А Ваня там, — кивает в сторону. — Ты иди к нему, а я пока чайник поставлю. Молодец, что заехал.
Затянувшись как следует воздухом, открываю дверь. Здесь новый ремонт. Вполне неплохо.
— Здорово, — смотрю на лучшего друга.
Он лежит на диване в трико и майке. Правая нога в гипсе.
— Здоровее видали, — бурчит в ответ, привстает и как-то неловко хватается за костыль. Тот падает на пол.
Подхожу ближе и возвращаю на место.
— Ты как? — спрашиваю тихо.
— Лучше всех.
— Ясно. Может, помощь нужна?
— А… ты ведь благотворитель, — хмурится. — Я и забыл.
Челюсти сжимаются сами собой, но я вдруг вспоминаю, зачем пришел. Можно сколько угодно играть в молчанку или обмениваться любезностями через общих знакомых, но Ваня с Машей — часть семьи. Они вправе не принимать род моей деятельности, от этого никто не сдохнет.
А я вот без семьи подыхаю.
— Я как друг пришел. Ты прости за прошлый раз, Вань. С катушек съехал…
— А… как друг, — усмехается он, хлопая по дивану. Сажусь рядом. — Как друг можешь в следующий раз не при параде приходить, Роман Алексеевич, — кивает на белую рубашку.
— Я с работы. Соколов сказал про твою травму, поэтому решил заехать сразу. Спросить, может надо чего? — поглядывая в окно, выговариваю.
— Деньги мне не нужны, — кривится. — Нам всего хватает.
— Блядь, — пихаю его в плечо. — Да че ты заладил, деньги-деньги!... Я вообще спрашиваю. С детьми помощь, Машке может что надо?
— Машке-то. Ей надо. Артема должны были завтра в областной аллергоцентр везти. Талон наконец-то дали, а я с ногой слег… Сможешь?
— Напишите во сколько. Я буду.
Дверь приоткрывается. Машка изучающим взглядом сначала смотрит на мужа, потом на меня.
— Вот и молодцы. Вот и отлично. Пойдемте ужинать. Ты ведь с работы, Ром? Голодный, наверное.
К концу вечера мы с Ванькой общаемся почти как раньше. Это не может не радовать, поэтому домой собираюсь в приподнятом настроении.
— Вань, вы же с Наташей в одном подъезде живете?
— Да.
— Я тут вещи собрала Артемкины. Ты не думай, они все чистые и почти новые…
— Все нормально, Маш, — довольно улыбаюсь. — Давай отвезу, конечно. Спасибо.
— Вот… А то, судя по животику, совсем скоро ваш сыночек появится. Ты ведь видел снимки с фотосессии? Наташа такая красивая…
— С какой фотосессии? — замираю.
Машка оборачивается и машет рукой.
— Я как всегда. Лишнее сказала. Ты меня не выдавай, — подмигивает.
Попрощавшись и договорившись о точном времени на завтра, забираю объемный белый пакет и иду к машине. Пробки на дорогах к тому времени практически рассасываются, поэтому добираюсь быстро. Палец сам собой нажимает кнопку двенадцатого этажа, только вот, кажется, Гайка моему появлению не очень рада.
— Привет, — опершись плечом о стену, нагло разглядываю ее с ног до головы. В легком, шелковом халате она смотрится охуенно сексуальной.
— Пока, Ром!!! Я тебя не ждала.
— Я по делу. Не психуй, — верчу перед ее лицом пакетом. — Это от Маши.
— От Маши? Ты что, у них был?...
Она открывает дверь и уступает. Схватив пакет, направляется в гостиную и начинает выкладывать детские вещи.
— Как здорово! — восхищенно улыбается. — Какое все маленькое. Смотри, какая прелесть! — показывает мне чепчик.
— Ага. Чем ты тут занимаешься?
На журнальном столике замечаю ноутбук. Рядом фотоаппарат и сумку от него.
— Работаю.
— Работаешь?
Этот вопрос мы вроде как давно обсудили: до родов больше никаких съемок, выставок и тем более участия в репортажах с выездом в общественные места. Самое главное сейчас — наш сын. Наташа со мной согласилась. И снова на те же грабли?
Видимо, почувствовав мое настроение, она, как загнанный в угол волчонок, принимает тактику нападения и огрызается:
— Березовский, не начинай, иначе мы поругаемся. Мне надо было обработать старые фотографии. Ида отправила своего водителя, чтобы забрать у меня исходники. Он как раз подъезжает.
— Понял.
— Я кое-как успела. Злая, как чёрт…
И красивая, как кукла…
Экран лежащего на диване мобильного телефона загорается. Наташа подхватывает сначала его, а затем флешку со стола и, отвечая на звонок, идет в коридор, а я падаю прямо напротив ноутбука и устало потираю шею.
Осмотрев ворох детской одежды, едва сдерживаю сильные эмоции. Отцовские чувства бултыхаются за грудиной, но я их упрямо гашу. Это удается сделать, потому что мой взгляд фокусируется на экране.
Ты ведь видел снимки с фотосессии? Наташа такая красивая… Вспомнив Машкины слова, наклоняюсь и большим пальцем стучу по капслоку. Потом наобум забиваю пароль. У Гайки он везде одинаковый — дата нашей свадьбы. Слышится приветственный звук.
Не поменяла…
Улыбаюсь, как идиот. Это ведь что-то значит?...
Азарт нарастает вместе с тем, как из подъезда доносится шум от разъезжающихся дверей лифта. Прищурившись, исследую рабочий стол, а там куча всего: несколько папок с моими документами по старому курсу, файлы с обучения, значок «Работа».
Наконец-то отыскиваю подходящее. «Моя фотосессия».
Веду мышкой ниже и открываю первую попавшуюся фотографию.
М-м-м…
Гайка в белой, вытянутой кофте и длинных, ажурных гольфах. Выглядит охрененно. Макияж явно профессиональный, кудри блестящие, приоткрытые, манящие губы. Придерживает животик и нежно улыбается фотографу.
Я тоже улыбаюсь… Как идиот. Потому что красивая она у меня. И ноги от ушей.
Щелкаю дальше, локации сменяются, наряд тоже. Когда вижу прозрачный халат, хмурюсь и чертыхаюсь.
Блядь…
Дыхание задерживаю.
Тонкое кружево на лифе, узкие трусики, уходящие под объемный живот, горящий взгляд.
Это охуенно!... — орет во мне мужик, у которого почти полгода не было секса с женщиной.
Блядь…
Это пиздец… — возражает ему внутренний собственник. Потому что это только мое.
Мое. Никто не должен видеть.
Протерев шары, всматриваюсь в самые откровенные снимки. Яркий свет падает на симпатичное лицо, от округлой, налитой груди в бельё взгляд не отвести. Да лучше бы и не отводил, потому что в углу замечаю имя фотографа.
И это действует на меня, как чёртова бомба.
Вскочив, осматриваю комнату. Бежевый цвет обоев превращается в кроваво-красный. Марево огненное полыхает, кулаки жжет, сил нет. Су-ка.
— Слава богу, ушел, — возвращается Наташа.
Первым делом вглядывается в мое лицо, а затем замечает ноутбук. Нервно теребит поясок на халате.
— Рома…
— Нахуя? — хлестко спрашиваю.