У меня не осталось сил быть сильной и независимой. Выдохлась.
Подкативший к горлу огромный ком проливается солеными горячими слезами. Я плачу все время, пока спит Саша, и останавливаю истерику усилием воли, лишь когда он просыпается.
Потом поглощает рутина — мелкие домашние дела и общение с сыном. Я кормлю его, переодеваю, хожу по квартире, покачивая на руках, разговариваю и даже пою песенки, но не могу избавиться от гнетущего ощущения тотального одиночества.
И если предательство Дениса и Иды я смогу пережить, то от страха потерять Рому навсегда подкашиваются ноги.
— Полежишь немного, пока мама чаю выпьет? — спрашиваю, укладывая сына в установленную на кухне люльку.
Прикусив маленький кулачок, Сашенька смотрит на меня глазами Березовского. Неожиданно для самой себя всхлипнув, я закусываю обе губы.
Я не хочу разводиться с Ромой! Не хочу!.. Я хочу к нему! Хочу, как раньше!
Делая беспорядочные вдохи и выдохи, я быстро наливаю для себя чай и разогреваю овощи с мясом. Еды хватило бы на двоих, но Березовский не звонит и не приходит. Я понимаю его чувства и, наверное, на его месте, не смогла бы вести себя так сдержанно и достойно.
Запихиваю в себя ужин и, пока позволяет Саша, вынимаю несколько мусорных пакетов и трамбую в них розы от Дениса. Они высокие и колют пальцы, но я не останавливаюсь, пока не убираю в целлофан последний лепесток. Не хочу их видеть и не хочу, чтобы их видел Рома.
Стаскиваю пакеты к порогу и без сил валюсь на стул. Сын, дергая ручками и ножками, вдруг издает звук, сильно похожий на одобрение.
— Я тоже так считаю, — киваю, негромко смеясь, — Нам от него ничего не надо, да ведь?
Потом снова дела по расписанию — купание, массаж животика, вечернее кормление и долгое укачивание. После того как Сашенька, наконец, засыпает, я принимаю теплый душ и падаю на кровать поверх покрывала. Раскинув руки в стороны, смотрю в центр светильника на потолке немигающим взглядом до тех пор, пока пред глазами не начинают летать черные мушки.
Звенящая пустота давит на барабанные перепонки, вызывая невыносимое давление в груди и горле. Под пижамные шорты и майку забирается колючий холод, начинает бить озноб.
Повернувшись набок, я сворачиваюсь калачиком и зажмуриваюсь. В уголках глаз тут же собираются слезы. Я так больше не могу. Не могу!
Пережидаю приступ рыданий и, перекатившись обратно на спину, нащупываю рукой свой телефон на тумбе.
«Рома»
«Что случилось, Наташа?» — отвечает мгновенно.
«Я устала, Ром. Приди, пожалуйста»
«Сейчас буду»
Закрываю глаза ладонями и дышу через раз, пока не слышу, как в прихожей отворяется дверь. Рома неслышно заходит и останавливается на пороге спальни. Мое сердце срывается с места и, бешено скача по грудной клетке, разгоняет по телу горячую кровь.
Сделав два шага вглубь комнаты, Березовский смотрит в кроватку на спящего сына, а затем обходит кровать и ложится рядом со мной.
— Я устала, Рома.... — шепчу еле слышно, — Устала воевать с тобой и с собой. У меня не осталось снарядов.
Сдержанно выдохнув, он поворачивается ко мне лицом. В глазах буря. В моих я уверена, не меньше, чем шторм.
— Сдавайся, Гайка. Я не отступлюсь, пока ты не подпишешь капитуляцию.
Не сдерживаюсь и громко всхлипываю. Я люблю его каждой клеткой. Всем своим существом люблю!.. Мой Гений! Мой мужчина!
— Скажи, где подписать, — проговариваю, протягивая к нему руки.
— Блядь... Иди ко мне, Наташ...
Обнимает меня, удерживая затылок и поясницу. Вжимает в себя так, что не вдохнуть. А мне и не нужно — вцепившись в ткань его футболки, я дышу только им.
— Я не могу без тебя, Ром!... Я хочу вернуть нашу семью!
— Гайка.... — проговаривает тихо и целует.
Сразу требовательно и жадно, словно боится, что испугаюсь и передумаю.
Не передумаю, нет. Я не переживу еще одного отката. Так сильно по нему скучала!
Подмяв под себя, Березовский таранит мой рот языком. Мы целуемся глубоко и влажно, трогаем друг друга, шумно дышим. Его руки пробираются под майку, сминают по очереди обе груди, щиплют напряженные соски.
Я стону в прикушенную ладонь, потому что ощущения шокируют. Мое тело узнает своего хозяина и откликается на каждую его откровенную ласку.
— Давай снимем, — говорит Рома, стягивая с меня топ и шорты вместе с бельем.
Я перед ним обнаженная, открытая максимально, горю заживо. Его руки и губы везде. Он касается моего подрагивающего живота и мокрой плоти между ног. Гладит, ласкает сводящими с ума движениями пальцев. Совсем как тогда, в гостях у Маши и Вани.
— Боже.... Боже мой.... — выдаю приглушенно, извиваясь под ним, — Не могу больше.... Хочу!... Хочу тебя!
Смазанное, еле различимое движение перед глазами, и футболка мужа улетает в сторону. Я хватаюсь за широкие плечи, Рома спускает трико и боксеры и приставляет головку к входу.
— Твою мать, Наташ.... — стонет сквозь стиснутые зубы, — Врач.... Ты была у врача?
— Да!... Да! Можно.
Чувствую давление, упругое растяжение и его короткий рывок вперед. Сплетаемся взглядами, молчим. Я тихо плачу. Обнимаю, целую губы, квадратный подбородок.
Медленный выход и плавный толчок. Следом сразу второй и третий. Низ живота и промежность пульсируют и дрожат. Я шиплю — Рома ускоряется. Прикусывает губы на каждом выпаде.
— Чёрт.... — выругивается тихо, — Гайка, жестко?... Притормозить?
— Нет... нет.... — мотаю головой, — хорошо... Я умираю, Ром.... Так хорошо!...
Согнув мои ноги в коленях, он прижимает их к животу и тем самым меняет угол проникновения. Я срываюсь и лечу в пропасть уже на третьем ударе. Зарываюсь пальцами в его волосы, выгибаюсь в дугу и стону не сдерживаясь. Березовского хватает еще на полминуты. Содрогнувшись всем телом, он резко выскакивает из меня и изливается лобок и бедра.
Потом, крепко обнявшись, мы несколько минут дрейфуем в сладкой неге. Искусственно заглушаемые длительное время мои инстинкты оживают разом, как цветы после живительного теплого дождя после засухи.
Я прижимаюсь к Роме всем телом, губами и руками. Так важно и необходимо сейчас чувствовать его!
— Назад пути нет, Наташ.... — проникает в ухо его хриплый шепот, — Ни хрена.... Я тебя больше не отпущу.
— Не отпускай. Не прощу, если отпустишь, — отвечаю еле слышно, — И не предавай, Ром.
— Ни за что. Твое доверие — самое ценное, что у меня может быть.
Я снова плачу, но не хочу, чтобы он видел это. Прячу свое лицо у основания его шеи и молюсь, чтобы вот так навсегда.
Глава 40. Наташа
— Ш-ш-ш-ш. Тише, мой маленький. Сейчас мы зайдем, и я сразу же тебя возьму на ручки.
Наконец-то вытолкав коляску из лифта, озираюсь и открываю дверь в холостяцкую квартиру Ромы. Перед тем, как уехать на работу, он оставил мне ключи, но я всё равно чувствую себя воришкой.
Задержав дыхание, переступаю порог.
С самого утра я пытаюсь улавливать все чувства, то и дело всплывающие в душе. Больше всего боюсь распознать там сожаление о прошедшей ночи. Слава богу, такого нет.
— Вот мы и здесь, — закусив губу, изучаю заполненное лаконичной мебелью пространство. Касаюсь рукава мужского пальто на вешалке и замечаю еще одного жителя. — Привет-привет.
Улыбнувшись, склоняюсь к Вжику.
— Ты один тут скучаешь, да?... Будем теперь вместе, получается? — вспыхиваю от всего того, что ждет нас впереди.
Я ведь действительно закрыла для себя страницу с нашим браком и решила начать жизнь с чистого листа. Видимо так бывает, что новая глава начинается с уже знакомыми героями?...
Что ж, я рада.
Мяукнув, сонный Вжик утыкается в мою ладонь. Тонкие усы щекочут кожу, и я легко посмеиваюсь.
Сын снова напоминает о себе недовольным кряхтением.
— Пойдем, — скидываю обувь.
Сашенька терпеливо выдерживает, пока я несу его в спальню, укладываю на заправленную кровать и стягиваю плюшевый комбинезон. Разместившись рядом, расстегиваю замок на кофте и сдвигаю чашечку бюстгальтера.
— Кушай, маленький, — улыбаюсь, глядя в детские глаза, искрящиеся любопытством. Просто невероятно насколько дети чуткие. Оказавшись в чужой обстановке, сын это чувствует. — Мамочка пока здесь за двоих осмотрится.
Свет за окном мягко преломляется, наполняя комнату теплым золотистым сиянием. Улыбаюсь, рассматривая детскую кроватку у стены.
— Папа готовился к твоему приезду, — поглаживаю тонкий пушок на макушке. — Он еще не знает, как ты умеешь плакать по ночам. Думает, это все шутки…
Саша, обхватив сосок ртом, засыпает, и я прикладываю порядочные усилия, чтобы вырваться из захвата маленькой копии Березовского. Такие они, мои любимые мужчины. От них так просто не сбежишь.
Поправив кофту, отправляюсь на поиски чая или кофе. На кухне идеально чисто и свежо. Попутно изучаю холодильник на предмет пригодных для ужина продуктов. Выкидываю те, что с истекшими сроками годности, и достаю молоко для кофе. Из-за грудного вскармливания им не злоупотребляю, позволяю себе пару раз в неделю и только хорошо разбавленным.
Наслаждаясь терпким ароматом, распространяющимся по кухне, расслабляюсь в тишине до тех пор, пока не замечаю на столе журнал, раскрытый на странице с фотографией Березовского.
Схватив, изучаю обложку.
Статья в «Глянце» уже вышла?... И как я такое могла пропустить? А самое главное, почему Рома мне ничего не сказал?..
«Как же он хорош собой», — мелькает в голове мысль, и мои радость и гордость затмевает вопрос: «Сколько еще девушек могут так думать, глядя на него?».
Я пытаюсь выжать из себя улыбку, но неуверенность сковывает.
Читаю заголовок:
«Звезда политического небосклона. Как молодой политик завоевывают сердца женщин?»
Чёрт.
Что это такое?
Периодически задерживая дыхание, читаю довольно объемную статью.
«В мире, где политика часто наполнена жесткими алгоритмами и правилами, на горизонте внезапно засияла наша новая звезда — молодой политик, который своим обаянием и харизмой завоевывает не только электорат, но и сердца женщин. Да-да, его харизма — это не просто набор слов, произнесенных с предвыборной трибуны, это целое искусство, подвластное только ему одному.