— Почему же?
Рома подается вперед и опирается на сложенные на столе локти. Отвечая на презрительный взгляд Иды, холодно улыбается. Я гляжу и откровенно восхищаюсь его самообладанием.
— Потому что я ненавижу таких, как он.
— Каких? — уточняю тихо.
— Циничных, беспринципных выскочек, жонглирующих людскими судьбами ради собственной выгоды.
— Хм... Интересно. А вы тут при чем? — отзывается он.
— Не твое дело! — мгновенно меняется в лице, — Ты последний, с кем я стану откровенничать!
— Придется. Не со мной, так со следователем.
— У тебя ничего нет на меня, — смеется нервно, поправляя волосы, — Я тебе не по зубам.
— Вы удивитесь, Ида, когда узнаете, как хорошо я подготовился, — говорит он, понизив голос, — Встреча с вами здесь лишь верхушка айсберга.
Дверь снова открывается, на этот раз нам с Ромой приносят еду, а Иде — бокал белого вина. Сделав два глотка, она отставляет его в сторону и возвращает взгляд к Березовскому.
Я беру вилку в руку, но пока не представляю, как смогу проглотить хотя бы кусочек. Только Рома чувствует себя уверенно и, вооружившись ножом, невозмутимо режет мясо.
— Мой сын был твоим ярым последователем, — вдруг проговаривает она, — Он дважды покупал твой курс.
По взгляду Ромы я вижу, что он понятия не имеет, о чем идет речь. Я тоже. Копаясь в памяти, выясняю, что о сыне Иды я не знаю ничего, кроме того, что он есть. Ни как его зовут, ни где он учился, ни сколько ему лет. Она никогда ничего не рассказывала о нём.
— Я знаком с ним?
— Наверняка ты даже не помнишь его. Походя, сломал его жизнь и отправился покорять новые вершины.
В сощуренных глазах Березовского тут же сгущаются тучи. Мне становится страшно оттого, что я сейчас могу узнать и впервые допускаю мысль, что мне действительно здесь не место. Однако, проскочив в голове неприятным сквозняком, она почти сразу улетучивается.
Я должна быть рядом с Ромой.
— Что с ним случилось? Он не смог достичь поставленных целей? Зря потратил деньги? Вы хотите компенсации?
— Не смог, — отвечает с вызовом, — Потому что вся твоя программа — бред сумасшедшего. Ты его разочаровал.
— Разочаровал? — отзывается Рома негромко, — Разочарование вашего сына стало для вас веским поводом начать мстить мне? Вы считаете это нормальным?
Она молчит почти минуту. Пьет вино, глядя на бокал, постукивает по нему ногтем указательного пальца.
— Вы в своем уме, Ида? — накидывает Березовский, — С головой все в порядке?
— Более чем, — прочищает горло и смотрит поочередно на нас обоих, — У моего сына из-за тебя случился срыв. Он уже год находится в закрытой клинике Германии.
— Он наркоман?
— Ты украл у меня сына, — словно не слыша его вопроса, проговаривает она глухо.
Отложив вилку и нож, Рома вперивает в нее взгляд. Выдвинув подбородок, она его держит.
— Вы сказали, у него случился срыв, — подаю голос, — Давно он зависим?
— Это не важно. Он успешно лечился и избавился от всех своих зависимостей. Вернулся в Москву окрыленный и воодушевленный с намерением сделать свою жизнь лучше. Он был так счастлив, а потом.... этот твой проклятый курс.
— У него ничего не вышло, и он сорвался? — уточняю я.
— Таких как ты, нужно судить и сажать! — игнорируя меня, восклицает со злостью, — А ты умыл руки и подался в политику!... Ничтожество! Ты не выиграешь эти выборы!
— Мне всё ясно, Ида, — говорит мой муж ровно, — Вам самой не мешало бы обследоваться.
— Мерзавец! — выкрикивает она и бросает в него скомканную салфетку.
Её контроль полностью утерян, и я интуитивно решаю давить дальше.
— Когда вы приняли меня на работу, это уже случилось?
— Это случилось, когда тебя не было в Москве.
— И после этого вы все равно взяли меня в журнал?... Почему?
— Да при чем тут ты?! — рявкает она, — Ты не имеешь к этой истории никакого отношения! Мне плевать на тебя! Я всего лишь хотела, чтобы ты разочаровалась в этом неудачнике.
— Осторожнее, Ида. Не закапывайте себя еще глубже, — осаждает ее Рома.
— Что ты от меня хочешь?! Публичного раскаяния? Его не будет!
— Оно мне не нужно. Вы покинете пост главного редактора «Глянца».
— Не дождешься! Ты никто против меня, — заявляет, некрасиво ухмыляясь.
— Пакуйте вещи, Ида!
Я зажимаю пальцами виски и прикрываю глаза. Потрясение перевернуло мой мир. Очередное горькое разочарование буквально выпотрошило.
— Идите вы к черту, Березовские! — цедит сквозь зубы, поднимаясь со стула, и обращается непосредственно к Роме, — Сына я тебе никогда не прощу.
Хватает свою сумку и, неосторожно взмахнув ею, опрокидывает свой бокал. Тот падает на стол, не разбиваясь, а недопитое вино быстро пропитывает салфетки.
Выскакивает из кабинета, хлопая дверью, а мы с мужем смотрим друг другу в глаза. Он улыбается. Я не могу.
— Что теперь будет? — шепчу тихо.
— Хорошо всё будет. Больше никто не напишет дерьма о нашей семье.
— Это все она, да?
— Ты сама слышала, — подтверждает, согласно кивая.
— Денис знал?
— Да, это он подтвердил мои догадки.
— О, Боже!... — ахаю, прижимая ладони к щекам, — В голове не укладывается!... А как ты её сюда заманил?
— Она шла на встречу с Правдой. Намеревалась перекупить его.
— Твою мать....
— Не думай об этом, Наташ. Я доведу дело до конца. Всё будет отлично. Позвони няне.
— Что?... Няне?... Хорошо.
— Узнай, как Сашка, и предупреди, что мы ещё немного задержимся. У меня тут одна идея появилась.
Глава 49. Наташа
— Хм.… — стараюсь не дышать, понимая, куда именно нас привозит Слава.
Сейчас этот двор кажется серым, а дом — старым и несовременным. В воздухе пахнет дождливой осенью и прошлым. Тем, что я всё ещё больше всего боюсь пускать в нашу жизнь.
— Узнала?...
Рома подмигивает и еще крепче сжимает мою руку, а я зажмуриваюсь и часто дышу. Пульс сбивается. Сегодняшний день, будто жестокие, американские горки, раскачал мою нервную систему и продолжает это делать без балансировки.
Сначала благотворительный концерт и интервью после него — ощущение непередаваемого счастья, любви и гордости за мужа.
Потом встреча с Идой. Смертоносный яд, который она источает, будто проник мне под кожу и с тех пор отравляет тело. В ресторане хотелось скорее помыться и сделать так, чтобы побыстрее наступило завтра.
Сейчас мы стоим под окнами нашей квартиры. Той самой, где прожили больше пяти лет. Вместе, рука об руку. Здесь мы росли, учились, вдребезги влюблялись и… потеряли друг друга.
Оба думали, что навсегда. Страдали, умирали поодиночке.
Но мы здесь. Снова рука об руку. Только сейчас, благодаря нашему прекрасному сыну, наша связь еще крепче.
Захватив из машины пакет, Рома ведет меня к подъезду, а затем всего на секунду отпускает руку, чтобы открыть полуразрушенную дверь. Медлю, прежде чем войти, но ступаю на разбитую, советскую плитку.
В горле формируется плотный ком.
Конечно, здесь ничего не поменялось. Слишком мало времени прошло. Те же деревянные лестницы и перила. Все так же пахнет каким-то супом с пережаренным луком, а из квартиры на первом этаже доносится звук телевизора.
— Всё нормально? — спрашивает Рома. — У меня сюрприз для тебя, я как-то не подумал, что тебе здесь некомфортно. Прости.
— Всё хорошо, — успокаиваю его. — Я просто немного расстроена после разговора с Идой и не ожидала здесь оказаться.
Он достает из брючного кармана ключ и открывает квартиру. Заметив свои заношенные кеды, улыбаюсь. Просто не верится, что прошло всего меньше года.
— Пойдем в комнату, Наташ, — зовет за собой.
Щелкнув выключателем, ругается:
— Черт. Света нет.
— Подожди. Здесь были свечи, — вспоминаю и открываю верхний ящик комода.
Все вещи на своих местах. Это… странно. Будто все здесь принадлежит мне, но уже не мое. Совсем чужое.
Рома зажигает свет. Расстилает свой пиджак на кровати и забирает у меня пальто. В пакете оказывается бутылка шампанского и бокалы.
Я озираюсь, но в полумраке ничего не видно. Только неясные очертания мебели. Передав мне бокал со взрывающимися в нем пузырьками, Рома подхватывает свечу и направляет ее на противоположную стену.
— Смотри….
— Что это?
Встав с кровати, подхожу ближе и рассматриваю свои фотографии. Здесь и Москва-Сити, и осенний город… И фотографии из Дубая.
Немыслимо. Все оригиналы были раскуплены еще тогда.
— Это снимки с той выставки, на которую я не успел, — говорит Рома с горечью в голосе. В его глазах гуляет пепел.
— Но как они у тебя оказались?
— Я обещал тебе, что приду на выставку и я на нее приду. Просто позже.
— Ты выкупил их? Сам?...
— Да. Собрал почти все, Наташ. Что-то успели забрать, но я все найду. Обещаю.
— Ты с ума сошел? — смеюсь, не понимая, как такое возможно. — И что мы с ними будем делать?...
— Я организую тебе свою выставку. Персональную. Как только Саша сможет оставаться с няней дольше, мы сразу же займемся этим вопросом.
Качаю головой и рассматриваю свои снимки. А потом, резко развернувшись, обнимаю мужа за плечи. Словами я вряд ли смогу передать, насколько он тронул самую тонкую, творческую струну моей души, а поцелуем, сладким от холодного шампанского, получается прекрасно.
— Спасибо тебе, любимый, — вдыхаю запах его туалетной воды.
Рома обхватывает мое лицо и твердо произносит:
— Я люблю тебя, Наташа. И всегда буду благодарен за нашу семью. До самого конца. Если бы ты.… не простила….
— Давай не будем вспоминать, — прошу, хмурясь.
— Нет, я хочу сказать. Спасибо, что, выбирая между гордостью и нашей семьей, ты выбрала второе. Со своей стороны я обязуюсь всегда делать так же. Всегда выбирать тебя, Сашу, нас. Даже в мелочах. Каждую минуту.
— Я верю тебе. Теперь точно верю, Ром, — покрываю его лицо легкими поцелуями.
Забрав мой бокал, Рома ставит его на тумбочку и переходит к настойчивым действиям.