— Принято, — спокойно отвечает он.
Мы обмениваемся взглядами и каждый отправляется по своим делам. Я выхожу на улицу, сажусь за руль, и еду в салон.
У самого входа в салон вижу двух мужчин в форме. Полицейские.
— Баренцева Александра Валерьевна?
— Да. В чём дело?
— Пройдёмте.
41 Саша
Когда я подъезжаю к салону, солнце уже высоко. У самого входа стоят двое мужчин в форме. Они замечают меня сразу и шаг за шагом приближаются.
Я останавливаюсь, не понимая, почему они заинтересовались именно мной.
— Баренцева Александра Валерьевна? — спрашивает один, высокий и плечистый.
— Да. В чём дело? — я нахмуриваюсь, тревога мгновенно подступает к горлу.
— Пройдёмте, пожалуйста. Вам необходимо проехать с нами в отделение. Там всё объясним.
— Простите, но можно хоть намёк, что происходит? — я стараюсь держаться спокойно, но внутри уже всё сжалось в панике. — Я что-то нарушила?
— Всё будет объяснено на месте. Мы не уполномочены обсуждать это здесь, — второй, помоложе, смотрит на меня спокойно, но твёрдо.
— Могу я хотя бы позвонить?
— Телефон нужно будет сдать при входе. Позвоните позже, после беседы со следователем.
Я делаю глубокий вдох и прошу:
— Можно хотя бы сказать моим сотрудникам, что я ненадолго отлучусь? Они внутри.
— Быстро, — нехотя кивает старший.
Я вхожу в салон. Девочки у стойки тут же поднимают головы.
— Саш, кто это? Что происходит? — Настя почти выбегает мне навстречу.
— Полиция. Сказали, нужно проехать с ними. Возникли какие-то вопросы, я и сама не понимаю пока. Надеюсь, это ненадолго.
Катя смотрит испуганно:
— Может, позвонить кому-нибудь?
— Пока не нужно. Просто подстрахуйте меня, ладно? Я вернусь, как только смогу.
Они кивают, переглядываясь. Я выхожу обратно.
Словно в дурном сне, я отхожу от салона и молча иду с полицейскими. Всё кажется неестественным — лица прохожих, жаркое солнце, шум машин. Только тревожный ком в горле — настоящий.
В отделении меня проводят в тесную комнату с обшарпанными стенами, скрипучим стулом и мутным окном. Воздух тяжёлый, пахнет пылью и чем-то кислым, как в старом подвале. Я окидываю взглядом комнату — ни часов, ни кондиционера, только стол, стул и тишина, которая звенит в ушах.
Один из полицейских забирает мой телефон. Я тянусь за ним, но он уже поворачивается к двери.
— Подождите... А можно хотя бы позвонить? Предупредить кого-то?
— Позже. Следователь скоро будет. — Он уходит, не оглядываясь.
Я остаюсь одна. Сажусь на скрипучий стул, стараясь не дышать слишком глубоко. Время тянется вязко, будто густой мёд. Сначала сижу, сцепив руки в замок. Потом начинаю качать ногой, потом встаю и прохаживаюсь по крошечной комнате, стараясь не задеть облупленные стены. Пахнет пылью, побелкой и чем-то старым, прокуренным. На одной из стен кто-то выцарапал сердечко и инициалы, на другой — вбит гвоздь без назначения.
Я останавливаюсь перед окном, но стекло мутное. Возвращаюсь на стул и прикрываю глаза, но мысли не дают покоя.
Что могло случиться? Что я сделала? Неужели с салоном что-то не так? Может, бумаги оформила неправильно? Или... родители. Сердце резко сжимается. Не дай бог что-то с ними. Я перебираю в уме варианты, один тревожнее другого. Мурашки ползут по коже — не от холода, от нервов.
Проходит, наверное, час. Или два. Я уже сбилась со счёта. Сначала сижу, потом хожу туда-сюда. Жарко. Кондиционера нет. Снимаю жакет, закатываю рукава. Садясь снова, смахиваю с лица пот. Кажется, я сейчас просто растекусь по этому стулу.
Наконец дверь приоткрывается, появляется тот же молодой полицейский:
— Следователь пока занят. Немного подождите.
— Вы хотя бы скажите, что происходит! — я почти взвыла. — Почему меня сюда привезли? Что я сделала?
Он пожимает плечами:
— Заявление об угоне автомобиля. Подал Евгений Баренцев. Мы обязаны отработать.
Я замираю:
— Что? Он… он это всерьёз? Он же сам отдал мне машину! Мы договорились! Мы просто не успели переоформить. Я не крала её!
— Всё расскажете следователю. Он скоро освободится.
Опять тишина. Опять жара. Становится нехорошо. Голова гудит, дыхание сбивается. Я прижимаюсь лбом к прохладной стене. Надо собраться. Надо держаться. Но внутри всё дрожит — от страха, от бессилия.
Дверь снова открывается. Другой сотрудник ставит на стол пластиковый стакан с водой.
— Пейте. Следователь скоро освободится.
Я беру стакан обеими руками, потому что пальцы дрожат. Глотаю жадно, словно больше суток не пила. Становится чуть легче. Эти бездушные повторяющиеся фразы о том, что следователь скоро будет, просто взрывают мозг. Неужели нельзя быть хотя бы чуточку человечнее?
Почти три часа спустя ко мне наконец-то приходят.
Следователь — мужчина лет пятидесяти, сухой, уставший, с глубокой складкой между бровей. Он слушает мой рассказ молча, только временами хмыкает:
— Классика. При разводе постоянно собачатся. Нам не привыкать.
— Но он же не мог серьёзно подумать, что я украла машину? — мой голос начинает дрожать. — Это всё мелочно и подло…
— Он заявил, что автомобиль оформлен на него, а вы пользуетесь им без разрешения. Мы обязаны проверить.
— Но это его подарок! Мы договорились, он сам отдал её мне, ключи…
— Пока что мы вынуждены изъять транспортное средство до выяснения всех обстоятельств. Дальше разбирайтесь с мужем.
Мы составляем протокол. Потом ещё один. Пишем объяснения. Подписи. Даты. Копии. Документы шуршат в тишине кабинета один за другим.
Когда я наконец выхожу из отделения, солнце уже клонится к горизонту. Воздух пахнет нагретым асфальтом. Я плетусь до ближайшей лавочки в сквере и падаю на неё. Сумка соскальзывает на землю. Телефон холодный в ладони, но я не хочу никому звонить.
Смотрю в одну точку, не думая ни о чём.
Усталость наваливается тяжёлой глыбой. Унижение — ещё тяжелее. Неужели тот, с кем я прожила годы, способен на такую подлость? Из мести? Ради машины?
42 Саша
Казалось бы, если ты уже принял решение о разводе, значит, тебя больше не должно задевать то, как устраивает свою жизнь твоя бывшая. Но нет, это не наш случай, очевидно. С каждым разом убеждаюсь, что Жене хочется не просто расстаться. Ему нужно сделать это с помпой, с шиком, так, чтобы я запомнила надолго — его самого и его низкие, отвратительные поступки. Упивается тем, что снова и снова находит, как бы меня задеть. С каждым разом всё изощрённее. Его месть — мелкая, но болезненная, как уколы иголками.
Что будет дальше, боюсь представить. Скорей бы нас развели. Несмотря на то, что сегодня порядка двадцати раз заполняла дату в документах, всё равно открываю на телефоне календарь и проверяю. Пятое июля. Осталось всего десять дней, и я стану свободной женщиной. Десять долгих дней. Сейчас мне кажется, что они будут длиться куда дольше, чем просуществовал весь наш брак.
Ожидание тяготит, ложась грузом на плечи. В груди пустота, но и одновременно — злость. Как можно быть таким подлым? Зачем унижать того, с кем ты прожил годы? Я не знаю. Не понимаю.
Что теперь делать, когда я осталась без машины? Опять с протянутой рукой идти к Жене? Как бы не хотелось поменьше с ним пересекаться, но молча проглотить такое я не могу. Считает, что может срывать мой рабочий день и лишать меня транспортного средства? Отлично. Я приду и попью его кровушки вечером. Хватит отмалчиваться и терпеть.
Решительно набираю его номер. Пальцы дрожат, но голос — твёрдый.
— Ты дома?
— Тебе какое дело? — ехидно зеркалит мою утреннюю фразу, и по голосу я понимаю: доволен собой.
— Представь себе, дело есть.
— Да ну? А что такое случилось у моей эмансипированной и самостоятельной жены? Ты же со всем можешь справиться сама, не так ли?
— Прекрасно знаешь, что. Сейчас приеду.
Дождавшись такси, в считанные минуты оказываюсь у нашего дома. Правильнее будет сказать — у Жениного. Старая привычка всё ещё осталась. Пока еду, взгляд цепляется за каждое знакомое окно, балкон, парковочное место. Всё кажется чужим и одновременно — до боли знакомым.
Звоню в домофон. Короткое пиканье, затем пауза — и его ленивое раздражение в голосе:
— Сейчас спущусь.
Даже не пустит к себе. Стою у подъезда, сжимая ремешок сумки. Ветер шевелит кроны деревьев во дворе, где когда-то мы вместе гуляли с кофе на вынос. В животе неприятный холодок.
Он выходит неторопливо, потому что знал, что я всё равно подожду. Сигарета в зубах, руки в карманах, на лице — самодовольная ухмылка. Его шаги гулко отдаются по плитке.
— Ну, что хотела? — тянет он, выпуская кольцо дыма прямо мне в лицо. Запах табака бьёт в ноздри, и я отшатываюсь.
— Ты же не куришь, — говорю я машинально, хотя знаю, что это ничего не изменит.
— Теперь курю. Это ты всё пилила своим «нельзя пить, курить и материться за два года до зачатия». Теперь-то я могу не оглядываться на эти тупые правила?
Он стоит, слегка покачиваясь на пятках.
— Это не мои тупые правила. Это вопрос здоровья ребёнка, Жень.
— Да плевать вообще, — отмахивается он, словно я муха назойливая.
— Мне теперь так точно. Лучше расскажи, что за цирк ты устроил?
— Понравилось? — его ухмылка ширится, глаза блестят от удовлетворения.
— Ты больной? — голос срывается.
— Какого ты обо мне мнения, Саш? Больной, тупой, жадный. Что ещё навесишь? Напомню, всего пару месяцев назад ты мне в рот заглядывала и любимым называла. Быстро ты переобулась.
— Появились новые обстоятельства.
Он делает шаг ближе, сигарета дымит в сторону.
— Мужик твой новый?
— При чём тут… И вообще, нет никакого нового мужика.
— Ну вот, я ещё и идиот, похоже, по твоему мнению.
— Ну хватит. Ты и твоё поведение — главная причина того, что моё мнение о тебе изменилось. Выяснилось, что ты совсем другой человек. Я тебя и не знала до развода.