— Ну, что тебе? — спрашивает шепотом Фаина.
Она и без мейка красивая. Пусть под глазами пролегли синяки от недосыпа, но все равно она хороша. Бесит, гадина.
— Сын, значит, вернулся?
Кивает.
— Зачем?
— Мы тебе отчитываться должны? — вскидывает бровь.
— Решила его познакомить с Марком? — спрашиваю напрямую. Юлить нет смысла. — Сделать из Марка папочку?
— А тебе какое дело?
— Ты сына своего пожалей, — с угрозой прищуриваюсь. — Димка ему жизни не даст, а Марк в их разборки не полезет, потому что у него свой взгляд на жизнь. Жесткий. Если Димка задавит твоего сына, то, значит, так тому и быть.
Фая проходит к дивану, садится рядом со мной и заглядывает в лицо:
— Тебе не кажется, что это не твоя забота.
— Если ты планируешь притащить своего сына в дом, где живет мой сын, то это касается и меня, — прищуриваюсь, — а мой сын психованный и агрессивный. Весь в папочку. И не будет Марк папочкой чужому пацану, даже если и примет.
— Тогда общего рожу, — мило улыбается Фаина и обнажает ровные зубки.
Я аж открываю рот от неожиданности. Я не ждала такого заявления, и оно меня ударило наотмашь сильной и унизительной пощечиной.
Она беременна?
— Какое у тебя сейчас лицо, — самодовольно и жестоко хмыкает Фаина. — Неужели почуяла, что Марк серьезен в намерениях с тобой развестись? — подается в мою сторону. — Запаниковала?
— Это тебе стоит паниковать, — я тоже в ответ щурюсь, — торопишься, ошибаешься, и такую тупость Марк прощал мне. И, кстати, ты и есть результат моей тупости, Фаина.
— Хочешь сказать, поумнела? — усмехается. — Нет, не поумнела, раз явилась ко мне поговорить.
— Он не любит тебя, Фая, — вздыхаю, — и ты это прекрасно сама понимаешь. Ты оказалась в нашем доме не потому, что он жить без тебя не может. Ты его урок для меня. Он тебя использовал, а ты сына притащила. Не будет он такое терпеть. Всю его терпелку сожрала я. Всю. До дна, Фая.
Не моргает и напоминает мне сейчас змею перед прыжком. Укусит или нет? Обнаглеет ли и скажет ли, что у них с Марком любовь любовная?
Нет, не скажет.
Она же не дура. Она даже не может нагло уверить меня в том, что Марк полюбит ее. Отношения у них зиждятся на физике. На сексе.
Фая резко отстраняется от меня и откидывается назад, сердито фыркнув:
— Тебе самой не стремно здесь сидеть? — насмешливо косится. — Это же жалко, Оля. То ты сначала меня кексам учишь, потому что тебе приказали, то теперь…
— Не тебе говорить про стремно, Фаина, — усмехаюсь. — Ты полезла на женатика…
— Не смогла устоять, — смеется, — у меня давно мужика не было, а тут из машины, которую я поцеловала в зад, выходит злющий Марк. Обожаю злых мужиков, — расплывается в хищной улыбке. — Я от одного его взгляда за секунду завелась. Хоть трусы выжимай.
Стискиваю зубы.
— И он тоже завелся от моего томного «простите», — подмигивает. — Сразу поняла, что Марк на голодном пайке. Сколько ты его мурыжила, а?
— Не твое дело?
— Думаю, долго, — хмыкает и вновь подается в мою сторону со зловещим шепотом, — в первый раз со мной он будто бешеный пес был.
— Ты лишь кусок мяса… — цежу сквозь зубы, и меня начинает трясти от ярости.
— Это же надо было довести мужика до такого, — ее улыбка становится шире. — И после такого ты что-то говоришь о любви, Оленька? — ее лицо замирает в нескольких сантиметрах от моего. — Ты? Даже у меня в свое время хватило совести не мучить моего мужа и уйти, когда я его расхотела, а ты? Ты почему осталась, если он был для тебя омерзителен, как мужчина, Оля?
Глава 53. Павлин
Если меня что и излечит от тупости, то только бескомпромиссная, острая, как мясницкий разделочный нож, и оглушающая, как тяжелый молот, которыми рушат кирпичные стены.
— Почему я не ушла? — усмехаюсь в лицо Фаины.
Очень хочется вскочить и убежать, униженной и оскорбленной, но тогда меня ничего не ждет кроме тупого одиночества, в котором я буду жалеть себя и обвинять всех вокруг.
А я так не хочу.
Я хочу быть взрослой теткой пятидесяти лет.
— Потому что таких мужиков, как Марк не кидают, — отвечаю честно и твердо. — Потому что он исполнял все мои капризы. Потому что я рядом с ним была в шелках, мехах, золоте, платине и бриллиантах. Потому, что он оплачивал все мои хотелки. Потому что я если не знала его ценности, то прекрасно осознавала ценность деньгам, но, как настоящая блондинка, не совсем понимала, откуда они появлялись. Да и зачем разбираться? Не женское это дело.
Фая, кажется, шокирована моей честностью, в которой я признала свою меркантильность и глупость. Мало какая женщина посмеет вот так взять и признать свою неправоту.
Мы же привыкли юлить.
Мы будем перед другими женщинами насмерть отстаивать свои ангельские крылья и нимб, пусть давно подпиливаем рожки, пеньки которых умело прячем под волосами.
— Решила вернуть денежный мешок? — Фаина хмыкает, наконец совладав со своей растерянностью. — так, что ли?
А чего я, действительно, хочу? Какая конечная цель у моей метаморфозы? Вернуть Марка?
А разве это возможно после моих слов о нелюбви к нему? Или после Фаины? После его агрессии? После моих истерик? После унижений в женском клубе? После моих противных выпрашиваний шубок и золота?
Я бы могла сейчас заявить Фаине стервозным тоном, что мне стоит только пальчиком поманить, и Марк побежит ко мне, но я же отказываюсь быть той дурой, которая много хвастается и возвышает себя над Марком.
— Я хочу быть честной в нашем разводе, — пожимаю плечами, — быть честной бывшей женой, честной матерью, и тебе тоже не помешает быть честной, Фая. С самой собой, с Марком, с сыном. Ты, правда, настолько уверена в ваших с Марком отношениях, что готова потащить сына на знакомство с дядькой, который не любит тебя?
Возможно, я сейчас использую запрещенный прием, втягивая в разговор с Фаиной ее сына, но ведь и меня саму тоже отрезвил именно мой ребенок и перспектива потерять его.
Я замечаю, как ресницы Фаины вздрагивают, а левый уголок рта неприязненно дергается.
Затем двери в гостиную распахиваются, и на пороге замирает лохматый и сонный парнишка в одних клетчатых пижамных штанах.
Худой, чернявый и злой.
Думаю, он подслушивал наш разговор. Подростки они такие: везде лезут, все узнают и потом устраивают мамам веселье.
— Тебя папа любит! — рявкает он сломанным голосом, в котором проскальзывает низкая хрипотца и высокие нотки мальчишеского голоса. — Папа!
Неудобно вышло.
Оцениваю Федю и понимаю, что мой Димка ему точно серьезно накостыляет и не получит ответа. Это как олененка поставит против раскормленного агрессивного бычка.
— Милый, — Фаина резко разворачивается к сыну, — это взрослый разговор.
— Не буду я с твоим хахалем знакомится, — шипит Федька и зло щурится. — Я позвоню папе, и он купит мне обратные билеты! И больше я не вернусь! Поняла?!
— Ты и так выбрал с отцом уехать в Чехию! — Фаина вскрикивает и вскакивает на ноги. — Он забрал тебя у меня! Прилетаешь только на каникулы! Бессовестный!
Так. На моих глазах разворачивается семейная драма, при которой я не должна присутствовать. Но как мне уйти?
— И папа не слабак, ясно?! — кричит Федя.
— Я этого никогда не говорила! — рявкает Фаина. — Мы просто разные, Федя! Разные! — в ее голосе пробивается материнское отчаяние. — Господи! Да как вы все этого не поймете?!
— Он еще любит тебя!
— Пусть найдет себе среди своих студенток молодую и восторженную! — Фаина на грани истерики. — И я ведь прекрасно знаю, что в него влюбляются! Пока тут был, влюблялись! И там тоже влюбляются! Он же такой весь отстраненный, загадочный! Достал он меня! Я тупая для него, Федя! И я всегда чувствовала себя рядом с ним тупой! Необразованной! С узким кругозором! Я часто понятия не имела, о чем он мне вещает! Я с ним будто на лекциях всегда сидела!
Блин, надо как-то тихо и скрытно сбежать. Зачем мне подробности личной жизни Фаины?
— Но он любит тебя такую тупую!
А женщинам, чтобы они иначе взглянули на своих мужей и бывших мужей, нужна не любовь, похоже.
— Марш к себе в комнату! — вскрикивает Фаина. — Я сама куплю тебе билет и обратно отправлю к твоему гениальному папочке!
— А, знаешь, возле него крутится одна шалава! — Федя смеется.
— Ой, не начинай, Федя, — Фаина отмахивается. — Это глупо.
— Она мой репетитор, — Федя кривится. — По чешскому. И да, она обожает его слушать с открытым ртом и восторгается его акцентом.
— Федя, я понимаю…
Федя разворачивается и уходит, чтобы через минуту вернутся в гостиную с телефоном, который сует под нос Фаины. Я слышу мужской смех, восторженный девичий голос. Ни слова не разбираю.
— Я поэтому и прилетел, мама, — шипит Федя.
Вот оно что. Сына заподозрил, что папа теряет любовь к маме рядом с репетитором, и провернул ход конем: уехал в желании наказать и встряхнуть отца.
Фаина медленно вытягивает телефон из пальцев сына, всматривается в экран и удивленно моргает, будто не узнает мужа на видео.
— Сказать что-то по-русски? — раздается из динамика. — Хорошо…
Он читает Пушкина:
Явись, возлюбленная тень,
Как ты была перед разлукой,
Бледна, хладна, как зимний день,
Искажена последней мукой.
Девичий голосок в ответ охает, что-то удивленно щебечет, а затем раздаются хлопки ладоней.
— Вот же павлин, — Фаина хмурится, — ты же и мне Пушкина читал, козлина.
Глава 54. Таких сразу видно
Фаина кусает ноготь указательного пальца и щурится на экран смартфона. Я ей уже не интересна.
Федя спрятался в своей комнате, фыркнув на прощание:
— Да пошли вы.
Фаина откидывает смартфон на стол, как ядовитую змеюку и скрещивает руки на груди.
— Я пойду, — говорю я.
— Сиди, — зло приказывает она.
— Слушай…
— Ну, козлина же, — смотрит на меня возмущенно. — Пушкина читает.