Нам льют в уши только о любви.
Только о счастье и радости.
Только о блаженстве в руках любимого.
Нам опять же рисуют только красивую картинку, умалчивая, что будут недопонимания, которые за годы копятся и приводят к катастрофе, а если кто-то и пытается поговорить о семейных проблемах, то это тоже далеко от реальности.
Например, я. Я же как раз и учила теток правильно жить. И мне верили, мной восхищались, мне завидовали, и никто подумать не мог, что у меня не было с мужем близости так долго, что мою холодность ничем не оправдать.
Надо было говорить. Надо было бить тревогу уже тогда, когда я в первый раз отвернулась от поцелуя Марка.
— Смолчал, — повторяет Марк, — потому что… потому что не хотел, чтобы ты вслух сказала, что не хочешь меня…
— Кто бы тебе тогда прямо так сказал? — хмыкаю я. — Я бы убедила тебя, что ты все надумал и ошибаешься. Даже если бы кричал, то… я бы не поддалась, — я сажусь и оглядываюсь на Марка, — и начала бы ложиться под тебя через силу. Вот и все. Имитировала бы каждый раз. Долг бы отдавала и ненавидела бы тебя.
Что-то должно было произойти между нами, чтобы мы пришли к честности в нашем браке. Да, это правда болезненная, некрасивая и для многих отталкивающая, но в пятьдесят лет уже можно понять: в жизни любят фантазировать о единорогах и радуге, но реальность очень жестока к тем, кто любит много фантазировать.
— Ну, пару раз ты все же имитировала, — Марк переводит на меня осоловевший взгляд.
— А так бы каждый раз, — пожимаю плечами. — Научилась бы правильно тебя обманывать.
— Я так не хочу, — серьезно отвечает Марк, — поэтому и не настаивал…
— Поэтому появилась Фаина.
Говорю про его любовницу без обвинений и ревности, а с тихой печалью и осознанием всех наших ошибок.
Фаина была и есть, и отворачиваться от нее я не буду.
— С ней было не так, Оля, как с тобой, — мрачно отвечает Марк.
— Меня злит то, что если бы до появления Фаины ты попытался поговорить со мной, то я бы я ничего не поняла, — я не отвожу взгляда. — Я сама так любила вещать на лекциях, что в паре важно друг с другом говорить, а правда в том, что…
— Понять масштабы катастрофы, ее надо пережить, — заканчивает за меня Марк.
Я киваю. Это очень грустно, и мы в своей глупости не одни. Столько людей сожалеют по прошлому лишь после страшных последствий.
Пока не ударит по голове, мы не желаем избегать ошибок. Мы предпочитаем их исправлять.
Марк рывком садится, разворачивается ко мне и немного клонит голову, разглядывая в полумраке мое лицо.
Смотрит на меня так, будто не узнает. Ну, я сама себя сейчас не узнаю. Где мои крики, где слезы, где обвинения, где претензии и где жалость к себе?
— Я тоже забыл, почему женился на тебе, — Марк касается моего лица, — и сейчас мне уже не вспомнить, почему я влюбился в тебя тридцать лет назад, — его пальцы бегут по моей шее, — почему любил… потому что сейчас я вижу другую женщину. На этой женщине я не был женат. И в эту женщину я начинаю влюбляться, и эта женщина знает, кто я есть.
— Но эта женщина не знает, как нам быть теперь, Марк, — слабо улыбаюсь, и мое сердце сжимает тоска.
— Как быть? — Марк пробегает кончиками пальцев по моей ключице. — Вместе быть. Вот как быть.
— Это будет сложно, — пытаюсь и себя, и Марка отрезвить. — Увы, но развестись было бы проще, чем быть друг с другом после всего.
— Значит, будет сложно, — Марк не пугается моих угроз. — Я принимаю вызов, Оля. А ты?
Глава 62. Как ты любишь?
— Мы можем развестись, — заявляет Марк. — Если ты не готова вернуться.
Мы лежим на кровати и оба смотрим в потолок.
— И ты меня оставишь?
— Смысл не в этом.
— А в чем?
— В том, чтобы ты опять меня полюбила, Оля, — тихо и четкой проговаривает Марк. — Чтобы мы побыли любовниками.
Я хмурюсь.
— Ты понимаешь, о чем я, Оля?
Многие до того, как стать мужем и женой, были любовниками, и многие вспоминают это время с улыбкой и румянцем на щеках.
— Наверное, — неопределенно отвечаю я. — Вдруг через неделю я тебя опять… разлюблю? Ты опять будешь моим мужем… — тяну, — скукота…
— Это прозвучало обидно, — вздыхает Марк и одну руку кладет на грудь, будто хочет накрыть сердце и защитить его, — но этого я и боюсь.
Я поворачиваю к нему лицо:
— Я тоже этого боюсь. А если все это лишь самообман? Если я сейчас все это творю лишь для того, чтобы просто вернуть себе из-за упрямства? Сойдемся и опять в ту же колею войдем, но теперь будет еще Фаина и то, что ты привел в наш дом.
Если мы останемся вместе, то нас ждет много скандалов, разговоров и правды, которые пугают тем, что надо быть теперь друг к другу более терпимыми, более внимательными и более открытыми.
Это тяжело.
Главная проблема многих браков — мы отказываемся от честности, и именно она — фундамент любви, уважения и той душевной близости, которая не знает стыда и страха быть непонятым в семье.
— Я куплю новый дом.
— Ты же понял, о чем я говорю. И я знаю, что ты можешь купить новый дом. И даже несколько. Целый поселок можешь купить.
А еще любовь — это вера в человека, и сейчас мы с Марком должны поверить друг в друга, а иначе нам не стоит вновь быть вместе.
— Понял, — он тоже поворачивает ко мне лицо. — Я не знаю, зачем так поступил.
— Чтобы я заревновала? — предполагаю я.
Марк молчит, хмурится, обдумывая мое предположение, и качает головой. Прижимает ладони к вискам:
— Ты меня вызверила, Оля. Я тебя возненавидел в тот день, — закрывает глаза, будто ему больно, — и мне показалось, что любая баба заменит тебя, — он резко открывает глаза и смотрит на меня, — потому что со мной была в этот год кто угодно, но не жена. Ты орешь мне про Фаину, а меня это не трогало. Для меня ничего не имело ценности.
Он садится.
— И наш дом… он уже не был нашим, Оля, — тоскливо смотрит на меня.
— Не был, — соглашаюсь я.
Я им поделилась со своим женским клубом. Я пустила, пусть и виртуально, на нашу кухню, где я пекла «горячие кексики» для мужа, завела их в спальню, когда решила поделиться обзором на новое шелковое белье, а однажды загнала даже в кабинет мужа: сняла на видео моим девочкам кусочек из логова «моего работяжки».
А еще я хвасталась садом. И бассейном, у которого «любила нежиться под солнышком».
— Да, новый дом ты в любом случае купишь, — сердито заявляю я и накрываю лицо руками, потому что мне становится опять стыдно за то, какой я позволила себе быть в семье. — Поэтому я так легко сбежала. Мой дом перестал быть родным гнездом.
— Он меня давно начал раздражать, — признается Марк. — Неуютным стал, — молчит и следует новое признание, — я хотел наказать тебя тем, что привел Фаину. Показать… показать, что у этого дома давно не было хозяйки.
Есть ли у нас будущее после таких истин?
Слишком многое нам надо понять, осознать и простить. Легче разбежаться, влюбиться в других, ведь с этими другими не будет общих ран, разочарований, обид и той самой честности, которая сближает через боль.
— Я больше не хочу проживать подобное, Оля, — Марк смотрит перед собой. — Я хочу любить тебя. Хочу ждать с тобой встречи, а не оттягивать момент, когда надо возвращаться домой. Хочу смеяться над твоими шутками, а не терпеть сплетни о незнакомых бабах и их любовниках. Я хочу обнимать тебя по ночам, а не отворачиваться… И у нас все это было.
— Было, — соглашаюсь я, — но никогда не было того, что есть сейчас. Мы никогда так не говорили. Может, в этом наша проблема, Марк.
— Я не мог так говорить с тобой, — хмурится. — Мне и сейчас сложно. Я заставляю себя говорить, потому что… потому что иначе ничего не выйдет. Я хочу уйти, Оля, — он смотрит на меня, — я чувствую себя сейчас слабым. И мне страшно, что ты сейчас смеешься надо мной.
— Не смеюсь, — приподнимаюсь и затем сажусь. — И я тоже хочу сбежать. Я любила играть дурочку, но я никогда не любила признавать свою неправоту, а я ее сейчас признаю. Знаешь, многие женщины предпочитают влюбиться в другого, чем сказать, что, да, я накосячила…
Мне бы было легче, как женщине, обвинить в развале нашего брака только Марка, и я бы осталась все той же трусливой Олей, которая много хвастается и которая отказывается брать ответственность за эту непростую жизнь.
И остались бы у меня из отношений только книжки с выдуманными мужиками.
— Не будет другого, — строго перебивает Марк, и мы в молчании напряженно смотрит друг на друга.
— Но и другой тоже не будет, Оля, — наконец, добавляет он. — Будешь ты. Я так решил. С разводом или без развода будешь только ты. Я не позволю себе потерять тебя вот такую. И я хочу знать, как такая ты умеешь любить, — подается в мою сторону, — кончаешь ты иначе, — в его глазах вспыхивает темный огонь. — А вот как любишь?
Глава 63. До конца
Как я могу любить после тех болезненных и сложных метаморфоз, что прожила я вместе с Марком?
А как я любила до всего этого?
Как я любила Марка? Как я любила наших детей? Как я любила саму себя?
Мои проблемы с этой жизнью начались с самой себя и с того, что я не любила себя, не видела в себе ценности и хотела казаться для чужих не той, кто я есть.
А кто я есть?
Я начала это только сейчас узнавать, и это так интересно.
Я, оказывается, крутая тетка.
Я всю свою жизнь играла какую-то наивную трусишку, которую нужно оберегать со всех сторон, а на деле — я могу быть очень жесткой и бесстрашной.
Могу мыслить трезво и холодно в момент острого стресса и еще командовать.
А еще я люблю чувство опасности в близости. Меня возбуждает, когда мне грубо и жестко напоминают, кто в спальне главный.
И мне совсем не хочется об этом делиться с другими.
Потому что это не выдумка, не ложь, а моя новая реальность. Я больше никого не пущу к нам с Марком под одеяло.
И советов чужим не буду давать.