Только родным и то только тогда, когда просят. Вот зять и попросил.
— Я не смогу так… — мой зять Андрей хмурится, и на меня не смотрит.
Ему, как мужчине стыдно, что мне известно: моя дочь пугала и шантажировала его Марком.
— Никто тебя в лесу не закопает, — вздыхаю я. — Марк дал торжественную клятву тебя не трогать и отпустить с миром.
— И дочь я не увижу.
— Увидишь, — обещаю я. — Яна, может, дурында, но у нее есть я и Марк, которые… ну, тоже наломали дров прилично. Мы сейчас… нагоняем потерянное время в воспитании, знаешь ли.
— Но я Яну люблю, — Андрей хмурится и, наконец, смотрит на меня, — но остаться… она меня не уважает. Да и как уважать после всего? Я же не мужик для нее. Я не Марк.
— Но ты хотел развода.
— Поэтому и хотел, что меня любили только на видео.
— Стремно, — соглашаюсь я, — но докажи, что ты мужик.
Смеется.
Горько и разочарованно.
Как мужчине доказать, что он мужик, после того, как испугался угроз жены?
Напрягается и смотрит мимо меня. Я оглядываюсь. Из уборной возвращается Марк. Рожа злобная, шаги уверенные и размашистые, и затихает не только наш зять, но и другие посетители кафе. Кто-то даже глаза тупит.
А я не боюсь.
Я любуюсь. Этот злой и страшный мужик — мой.
— Я тут подумал, — Марк возвращается за стол. Одергивает полы пиджака и поправляет галстук, пристально глядя на Андрея, — я отправлю тебя к цыганам.
— Что?
— Дела у них опять ко мне какие-то, — Марк кривит губы. — Сам я в их табор больше ни ногой, а ты поедешь.
— Что?
— Переговоры проведешь, — строго безапелляционно заявляет Марк.
Вот так Марк решает проблему Андрея. Если хочешь быть мужиком, то начинай с цыган, которые опять появились в нашей жизни с сомнительной идеей организовать какой-то бизнес с нашими бабками.
— Ну, какой же из меня переговорщик… — Андрей нервничает еще больше, когда Марк недобро прищуривается.
— Я вижу в тебе потенциал.
Андрей удивленно замолкает. Несколько секунд он обдумывает слова Марка и заметно меняется.
Аж приосанивается.
— Ты же с цыганами дел не имеешь, — удивленно шепчу я Марку.
— Не веду, — он взгляда с Андрея не спускает. Сканирует на эмоции и на страх. — Вот он и пусть доходчиво объяснит им, что не стоит даже думать о сотрудничестве.
— Это их оскорбит, — предполагаю я.
Марк разворачивается ко мне вполоборота и широко улыбается:
— Знаю, Оля, в этом весь смысл.
— Ему ноги переломают… это в лучшем случае…
— Готов на сломанные ноги, — Марк вновь смотрит на Андрея.
Тот сглатывает и… кивает.
Готов. Он неожиданно готов рискнуть, и меня это удивляет до уважения к его решительности, пусть и немного наивной.
— Иди, тебя заберут мои парни, — Марк с милостивой повелительностью кивает.
Андрей прощается и уходит. Замечаю изменения даже в его походке.
— Что ты только что сделал? — спрашиваю я Марка, который расслабленно обнимает меня и делает глоток воды.
— Иногда очень важно поверить в человека, — философски заявляет он и самодовольно усмехается, — вот мне пришлось поверить в зятя. Я долго себя уговаривал в уборной поверить в него.
— Я аж его зауважала, — в тихом восторге смотрю на Марка. — А то я его тут только жалела и успокаивала.
— Это хорошо, — он смотрит на меня с одобрением, — если мама уважает зятя, то и жена рано и поздно проникнется к мужу. Я знаю, о чем говорю, — подмигивает мне.
— Тебя моя мама обожает.
— Я знаю, — Марк смеется и обхватывает мое лицо ладонями, — поэтому у тебя и не было шансов от меня избавиться.
— Так это она виновата? — бубню я.
— Определенно, — Марк кивает, а в следующую секунду целует меня.
Жадно, глубоко и напористо. В зале кафе затихают голоса, а я Марка кусаю за язык, но это его не останавливает. И мне это нравится.
Возможно, мы смущаем людей, но пусть молча завидуют. Если им повезет, то и они в своей жизни поймут, как важно быть такими спонтанными и бесстыжими в браке. Особенно после пятидесяти.
— Я люблю тебя, — Марк отстраняется. В голосе пробивается хрипотца возбуждения. — Ты только моя, — переходит на агрессивные интонации, и лицо сжимает крепче. — Ты меня поняла?
— Да, — сипло выдыхаю я, и мне становится жарко. — А ты только мой.
— Верно, — его зрачки расширяются. — До конца, Оля.
Эпилог
Мы с Марком все же развелись, чтобы потом пожениться обратно. Смысл сего действа — мы решили вступить в новый брак с новыми клятвами.
Старый брак со старыми нами и со старыми ошибками мы отпустили. Мы изменились, мы переродились, прожили сложные метаморфозы, и прошлые слова о любви утратили свою силу.
Мы и любим теперь иначе.
Любим с открытыми глазами.
Любим наши темные стороны, пусть это и больно, но наша с Марком привязанность друг к другу стала крепче и глубже.
В нашей любви нет больше наивности, которая стучала в наших сердцах тридцать лет назад, но вместо нее есть осознание своей ответственности друг перед другом.
Мы не просто влюбленные, которые с чистыми и незапятнанными душами столкнулись по жизни и пали жертвой гормонов, комплексов, фантазий и восторженности.
Мы пережили катарсис.
Мы пережили страх, ярость, обиду, разочарование, и вновь развернулись друг к другу. Развернулись, чтобы увидеть друг друга настоящих, увидеть наши страхи, увидеть в нас разрушительные ипостаси и сделать шаг через боль и обиду.
Влюбленность — это счастье, радость и восторг.
Любовь это борьба. За себя, за любимого, за детей и в целом за жизнь, в которой так легко забыть о самом важном.
Наш второй брак будет другим.
— Только ты и я, — напомнил мне Марк в день регистрации нашего нового семейного пути. — Клянусь. Я больше не позволю мне потерять тебя. Это было слишком больно, Оля.
— Не позволяй, — шепнула я в ответ.
— Я всегда знал, что ты моя женщина, — прижался лбом к моему лбом, — но в какой-то момент… забыл, Оля. Прости меня. Прости, — закрыл глаза и судорожно выдохнул, — я больше не хочу забывать…
— Я вот этого уже тебе не позволю.
После мы выбирали нам новый дом, а когда мы его нашли, то я отказалась от идеи нанимать модных дизайнеров.
Я сама днями и ночами думала над тем, как обустроить наше гнездо, какие обои выбрать, какие ковры постелить, и мне помогала моя мама, у которой вскрылся еще один талант — у нее есть дизайнерское чутье.
Вместе с ней мы замучили не одну строительную бригаду. Мужики буквально сбегали от наших требований, претензий, придирок, но… подумаешь, просили переклеить обои в гостиной раз пять.
— Я себя чувствую тигром, — говорит Марк, развалившись на диване, что обит изумрудным бархатом.
А говорит он так, потому что стены гостиной оклеены яркими обоями с принтом джунглей. Из-за листиков за нами подглядывает любопытная обезьянка. Классные обои. Насыщенные, зеленые, красочные.
Нафиг все эти пудровые и пастельные цвета.
— Или крокодилом, — задумчиво тянет Марк. — Кто страшнее? — смотрит на меня. — Я тигр и крокодил?
— Тигр, — уверенно отвечаю я. — Крокодилы мерзкие. Чешуйчатые. Холодные…
Я не успеваю договорить. Марк с рыком валит меня подушки дивана. Ныряет рукой под футболку, целует на грани укуса в шею, и мы слышим голос Димки:
— Да вы достали.
Димка проходит мимо диван, закатывая глаза:
— Фу.
Хоть он и фыркает, но в его голосе нет реального отвращения и злости.
— А ты, что ли, дома? — Марк провожает его сердитым взглядом.
— Представь себе, — хмыкает Димка у дверей столовой.
Марк возмущенно смотрит на меня:
— Он совсем оборзел. Ты его слышала? Так, — его ладонь выныривает из-под моей футболки. — Дмитрий!
Встает, а я разочарованно вздыхаю, закинув руки за голову. Я тоже забыла, что Димка дома.
— Чего? — Дима оглядывается на отца. — Я хочу пожрать, и я пошел пожрать, а тут вы развалились. Я виноват?
— Поехали, — строго заявляет Марк и шагает прочь, — побоксируем. Что-то ты опять какой-то дерганный стал.
— Да ничо я не дерганный, — огрызается Димка, но все же плетется за отцом, — пап, мне надо к экзаменам готовится.
— Не отмазывайся. Вот и из-за экзаменов и дерганый.
Закрываю глаза в попытке успокоить глупую вспышку ревности к тому, что Марк отвлекся от меня и занялся вопросами нашего сына.
Но так правильно. Благо дочери выросли и не забирают внимание отца.
Лена сейчас в Испании грызет гранит науки, а Яна с Андреем планируют второго ребенка. Да-да. Развода не случилось.
Мой зять после переговоров с цыганами начал свой путь серьезных метаморфоз. Стратегия Марка сработала: Андрей начал взрослеть под дыханием риска и опасности, и Яна увидела другим. Она увидела его мужчиной.
Вздрагиваю и испуганно выпрыгиваю из дремоты, когда подо мной вибрирует телефон. Неуклюже вытаскиваю его и, закусив губы, читаю сообщение от Марка:
“Ужин. 21:00. Трусики не надевай. Наденешь, будешь наказана”
И что же я выберу?
Конечно, быть наказанной.
Неделю назад меня “наказывали и воспитывали” целых три дня в лесном домике, в который Марк меня, связанную и с кляпом во рту, повез после нашей ссоры.
Я уже не помню, из-за чего мы сцепились, но долго церемониться со мной мой муж не стал.
Ох, как же я сопротивлялась.
Краснею, закрываю лицо руками и улыбаюсь.
Я не отказалась от Марка. Да, мне иногда сложно и по ночам просыпаюсь во вспышках ревности и со слезами, но как мне быть без него?
Никак.
И Фая, которая встала между нами, сейчас проходит в Чехии тот же путь, что и я. Да, она рванула с сыном в Прагу под предлогом, что она приехала в отпуск, а там… А там муж вовсю крутит шашни с репетитором сына. Не только стихи читает.
Даже жениться теперь собирается, а на бывшую жену — ноль внимание. Фая даже звонила мне на днях со слезами и просила прощение, ведь она неожиданно поняла, как мне было плохо. Я сдержанно пожелала ей удачи и заблокировала.