— Ты зачем себя ударил? — в растерянности шепчу я.
Глупый вопрос, ведь я прекрасно поняла, что хотел мне донести сын: Марк дал мне слабую пощечину, а я, дура и истеричка, зря развожу трагедию. Щека же не покраснела.
— Дело не в силе, а в унижении, — пытаюсь оправдаться. — Так нельзя.
— Как и кричать, — Дима пожимает плечами, — обзываться. Что, мам? У меня, знаешь, тоже есть в классе такая же истеричка, которая прыгает на пацанов, обзывается и считает, что раз она девка тупая, то ей можно раскрывать свою хлеборезку без повода.
Я медленно моргаю.
Мой маленький медвежонок говорит какие-то жуткие вещи.
— И в каждом классе есть такая дура, — хмыкает Дима. — И как ни проси, как ни говори… Пофигу. Она девочка и ей можно хамить, да?
Кажется, у моего сына в классе есть явные проблемы с какой-то девочкой, и в ситуации со мной и Марком он увидел именно свое раздражение на агрессию одноклассницы.
— И знаешь, пока Васек не втащил ей, эта Алена не успокоилась, — Дима щурится на меня. — Дал ей оплеуху за педика, и что ты думаешь?
Вероятно, девочка, заткнулась и перестала практиковаться в оскорблениях в сторону одноклассников.
— А надо было терпеть? — Дима вскидывает бровь выше. — Терпеть, когда тебя словесно опускают? Когда унижают? Когда чувствуют свою безнаказанность?
Вот с кем меня сравнивает сын.
С обнаглевшей одноклассницей, которая решила, что ей можно говорить всякую чушь, потому что она — девочка? Потому что она особенная?
— Милый… я… но ведь папа меня обидел, — шепчу я. — У него другая женщина… Он меня предал…
— Но ты была все равно истеричкой, — хмыкает Дима. — Это было стремно, мам. Прям стремно.
Отворачивается от меня вместе со стулом и опять ныряет в планшет, зло выдвинув вперед нижнюю челюсть.
— Да сколько можно в этом планшете сидеть! — я не замечаю, как вспыхиваю гневом, и как встаю на ноги.
Я подхожу к сыну, вырываю из его рук планшет и кидаю на пол:
— Ты немедленно соберешь свои вещи и поедешь со мной! Тут опасно! Как ты не понимаешь! Он — бандит! И охранник с тобой в школу катается не просто так!
Дима опять смотрит на меня, как на дуру. Нет, как на идиотку с серьезной умственной отсталостью. Медленно моргает, и его брови ползут на лоб от недоуменной растерянности.
Он совершенно не знает, как быть сейчас с испуганной мамой-дурочкой, которая открыла для себя ужасающую правду о муже.
— Он дяде Леше пальцы сломал, — я предпринимаю последнюю попытку вразумить сына. — Я все видела… слышала… Дима, так нельзя. За это садят в тюрьму.
Брови сына ползут выше. Он не согласен со мной.
— Помнишь, к нам в гости приезжал такой пузатый дядька с усами, — Дима вздыхает. — он представился Денисом Ивановичем и…
— Генерал-майор… — сипло отвечаю. — Он представился еще по званию…
У меня руки слабеют, и я их почти не чувствую. Я тогда подумала, что этот странный Денис Иванович пошутил о том, что он генерал-майор. Он представился мне со смехом, подмигиванием и какой-то детской беззаботностью, в которой я совсем не учуяла высший полицейский чин.
Он и Марк сыграли за закрытыми дверьми в бильярд, потом попарились в бане, пожарили шашлыки, а после… пьяненькие и довольные распрощались, как давние друзья.
Я тогда спросила Марка, а зачем приехал “генерал-майор”, и он ответил:
— Да так, просто расслабиться, — чмокнул пьяно в макушку, — поболтать, обсудить дела.
И я решила, что это один из возможных партнеров, инвесторов или будущий акционер одного из новых проектов. Тогда у Марка был план новую компанию по перепродаже строительных материалов создать, и меня ничего не напрягло. Он вел свои мужицкие дела.
— Ага, генерал-майор, — кивает Дима, — я с папой ездил к нему на стрельбище.
— Что? — в тихом шоке говорю я.
— Я останусь с папой, — Дима не отводит взгляда, — я — его сын, и буду рядом. Я — его наследник.
— Милый… — я готова плакать.
— И, мам, если ты хочешь, чтобы мы с тобой виделись, то не прыгай на папу, — его глаза становятся серьезными, как у его отца, — и не будь дурой.
Глава 11. Повтори
— В смысле ты ко мне собралась переезжать? — охает мама в трубке. — Оля, я же сейчас в санатории… С Галочкой. Ты забыла?
Моей маме семьдесят, ее подруге Галочке — семьдесят три, и они с ней после смерти своих мужей очень сдружились. То на лавочках сидят и сплетничают о соседях, то вместе устраивают забеги по магазинам в поисках скидок, то в санаторий вот приехали по акции одного из пенсионных клубов города.
— И ты о разводе с Маркушей шутишь, что ли?
Я стою на крыльце.
Внизу у лестницы куча коробок, несколько огромных чемоданов, на которые скинули мои шубки в тонких тканевых чехлах.
Возле моего барахла скучает немой Ваня. К дому на главную дорогу, что ведет к воротам за березовой чащей, выезжает черный пикап. На этом пикапе обычно по территории катается наш садовник.
— Нет, мам, я не шучу, — говорю я. — Мы с Марком разводимся.
— И он тебя выгоняет?!
— Я сама уезжаю, — понижаю голос до шепота, — мам, он — бандит.
Немой Ваня оглядывается на бандита. Чешет бритый затылок и, озадаченно приподняв брови, вновь смотрит на пикап в ожидании.
Похоже, Ваня удивлен моей реакции. Ну да, это же надо: жена босса не знала, что он — бандит.
Вот уж бабы-дуры.
— Не говори глупостей, — фыркает мама.
— Он пальцы мужу Ксюши сломал.
— Этот Леша мне никогда не нравился, — опять фыркает мама, — и Ксюша тоже. Я же тебе не раз говорила, что она змеюка, что тебе не надо с ней дружить? Говорила?
Я вскрикиваю, когда кто-то со спины ловко и резко выхватывает из моей ладони телефон.
Во вспышке паники я оглядываюсь, заваливаюсь и чуть не падаю на лестницу, но Марк, который у меня и вырвал телефон, хватает меня за запястье свободной рукой, дергает на себя и не позволяет красиво разбиться на мраморных ступенях.
— Не трогай меня! — верещу я и отскакиваю от Марка, обняв себя за плечи.
Слышу, как из трубки раздается громкий и взволнованный голос мамы:
— Оля? Оля! Оля!
— Ты зачем мать лишний раз пугаешь? — Марк окидывает меня насмешливым взглядом. — Надо бы тебе нервы подлечить.
Немой Ваня оборачивается. Пикап подъезжает, тормозит и из него энергично выскакивает Стас. Он — из нашей “домашней” охраны.
— Грузим, босс?
Марк кивает и прикладывает телефон к уху:
— Тамара Васильевна, здравствуйте, да жива она, жива, — мягко смеется, пристально глядя мне в глаза, — просто нервная после гостей. Да, разводимся.
Замолкает. До меня доносятся обрывки фраз:
— Как же так?.. Поссорились?.. Это она свою подружку послушала?.. дурацкий клуб… бабищ своих тупорылых вокруг собрала… Выгнал?.. Куда же она?..
— Я Оленьке предложил побороться за семью, за брак, — обнажает зубы в хищной улыбке, — но она отказалась. Видимо, мы других учим, а сами не видим ценности в семье.
— Маркуша… милый… ну, она у меня любит драматизировать… это она так внимания твоего добивается…
— Думаете? — в глазах Марка пробегает темная и недобрая тень.
— Мы же женщины такие… Куда ж она без тебя? Ну и рубеж у вас сейчас в браке важный и сложный. Какой развод, Маркуша?
— Оленька что-то совсем не хочет стараться, — Марк со лживой усталостью вздыхает. — В общем, я ее к вам отправляю, раз не хочет быть хорошей женой.
— Маркуша, я в санатории, — повторяет мама, — и я квартиру заперла и ключи с собой забрала. Даже соседке не оставила.
— Ничего, тамара Васильевна, дверку мои ребята вскроют и поменяют, — Марк улыбается шире, а у меня дрожь в теле становится сильнее. — Это не проблема. Хорошо, что предупредили.
Сбрасывает звонок и обращается к Ване, который несет одну из коробок к пикапу:
— У бабуленции надо еще дверь вскрыть, — голос становится жестким и ледяным. — Ключики заныкала, старая карга.
Телефон в руке Марка коротко вибрирует. Смотрит на экран и презрительно хмыкает:
— Надо же, оказывается, один дубликат ключей она оставила у соседки со второго этажа из сто шестнадцатой квартиры, — поднимает на меня взгляд и недобро прищуривается. — О чем с Димой беседовала?
Сейчас надо быть честной. ему солгала моя мама, поэтому сейчас от меня вранья он не потерпит:
— Просила, чтобы он со мной уехал из этого дома… Потому что с тобой опасно… И о том, что ты меня унизили и напугал…
Цыкает и делает ко мне два быстрых резких шага. Я не успеваю отступить. Он Вскидывает в мою сторону руку, обхватывает ладонью заднюю часть шеи повыше загривка, не позволяя мне отшатнуться. Мягким рывком привлекает к себе и прижимается своим лбом к моему, угрюмо вглядываясь в глаза:
— В этот раз прощаю, но не вздумай даже пытаться настраивать моего сына против меня. Хорошие девочки так не поступают.
У меня опять кишки завязываются в тугой узел от его хриплого тембра. Улыбается одними уголками губ:
— Повтори.
Глава 12. В монастырь пойдешь?
Ладонь Марка — горячая, а в его выдохах чувствую терпкий солод. Зрачки немного расширены.
Я должна повторить. Я должна выполнить приказ Марка, но язык присох к небу, а легкие оплел тонкие черные нити страха.
— Ты меня слышала?
Я киваю и опять замираю, как испуганный кролик в когтистых лапах голодного тигра. Господи, какая же я дура. Зачем в последних моих встречах с девочками позволила себе опустить Марка тупого никчемного мужика, который без меня бы ничего не добился.
Спился бы.
Или работал в офисе менеджером-младшего звена.
Или с мамой жил.
Но на его пути встретилась я. Умница, красавица и его муза, которая правильно подала себя, и если я сейчас оставлю своего мужа-решалу, то вся его империя рухнет и он потеряет все.
Зачем я все это говорила?
Ну… В какой-то момент женщины в браке наглеют. Муж в оленьих тапочках теряет для них авторитет, одолевает скука, для детей ты перестаешь быть примером для подражания, для мужа ты стала привычной дурочкой, болтовню которой он не слушает, а так хочется быть особенной.