Впрочем, спустя пару гражданских войн и истребления двух кланов, брезгливость дракониров несколько снизилась. Они взялись поглядывать на симпатичных драдер из среднего слоя, а драдеры в свою очередь спокойно женились на веях. Вот тогда драконы и додумались до системы наяр.
Глава клан помимо жены, давшей ему сильных сыновей, брал наяру, от которой ждал дочери. Это была выгодная сделка. Захудалый или разорившийся клан, богатый, но лишь купеческий род драдера, даже удивительно талантливая вея имели шанс войти в клан драконов. У их детей был шанс получить крылья — мучительная мечта для каждого, кто имеет в груди каплю драконьей крови. Поэтому выгадывая благоприятные расположение звезд, учитывая совместимость магий и высокий процент зачать дочь, дракониры брали в семью так называемых наяр — вторых жен. Конечно, от них ждали дочерей, а если рождался сын… То, как бы он ни был талантлив, как бы ни был умен, он был обречен на вторые роли.
Анты, дети наяр, не имели права носить золото, только серебро. И если серебряные девочки пользовались в обществе предсказуемым успехом, то мальчики-анты… были просто-напросто не нужны. И каждый клан поступал со своими антами в силу своего разумения. Кого-то в Ленхард, кого-то слугой собственного законного брата, кого-то управляющим, словно он обычный драдер. Анты, подобно вещам, становились рабами собственного клана, не смея перечить, не смея сопротивляться.
Мало кому, подобно Серебряному анту, Рейнхарду Винзо, удавалось превзойти собственных братьев и сместить отца, заняв кресло главы клана. Тео, как и мне, эта система когда-то не нравилась… Лет до двенадцати. А после я перестала понимать, о чем он думает, так резко он отдалился и стал чужим.
— Ну?
Теофас мягко поднял меня за подбородок. На знакомом лице не осталось ни грамма той веселости, которой он фонтанировал минуту назад.
— Говори, за что тебя сослали в Ленхард?
При дворе виновных было вдвое больше, чем в Ленхарде, уж Теофасу ли не знать? Темная, неконтролируемая злоба затопила грудь, так, что стало больно дышать. Это было так страшно, и так хорошо.
«Остановись, остановись!» — зашипела улиточка, но ее голос совсем оказался тих и далек.
— За убийство, конечно, — сказала и даже зажмурилась от удовольствия.
Внутри заворочалось что темное и страшное, подначивая удовлетворить собственную злобу хотя бы таким способом. В этот миг я до смерти была благодарна природе-матушке за изуродованное лицо. Под этой маской можно сказать что угодно, и не быть уличенной.
— Любимый муж завел любовницу, а меня решил убить, но, знаете, я его опередила. Заколола обоих прямо в постели, отсекла головы, вспорола животы, а сердце вынула и отдала соседской дворняге. чтобы соблюсти традицию казни изменников… Вы бы видели, сколько кровищи натекло, добрые вейры, у меня даже туфли промокли…
Теофас оттолкнул меня с такой силой, что я шлепнулась прямо в мягкую кучу пепела — безымянную могилку моих перевертышей, а сам зашагал к разрушенному замку.
«Э… — сказала улиточка. — Я все понимаю, даже прощаю, но как, по-твоему, мы теперь затащим его в постель? Он же сопротивляться будет».
Через пару шагов Теофас вдруг остановился.
— Позаботься о ней, — бросил он через плечо Рейнхарду. — И достань ее личное дело.
И снова зашагал в замок. Рейнхард подал мне руку, а когда я ухватилась, рывком поднял на ноги. У меня возникло странное чувство, что он совсем на капельку стал относиться ко мне лучше, чем минуту назад.
— Не принимай близко к сердцу. Ты ему драгоценную мозоль отдавила, так что просто не упоминай в дальнейшем об убийстве… мужа.
С трудом подавив тяжелый вздох, я потащилась вслед за Рейнхардом. Мне даже не удалось увидеть выражение лица Теофаса, когда я упомянула убийство своего несуществующего супруга. Он испугался? Разозлился? Побледнел? Впрочем, мне не об этом надо думать.
Значит, император мертв. Это хорошо для меня. Императрица ко мне благосклонна. Но, к сожалению, она мать Теофаса, да и наверняка считает меня мертвой. Ей уже донесли, что до Верцена я не доехала.
В полной задумчивости я добралась до замка и застыла в недоумении.
Внизу царила страшная суета, все бегали, переносили раненых, варился грог, от кухни шел дымный и сладковатый запах пряного мяса. Туда-сюда перебегали совершенно незнакомые драдеры и дракониры с нашивками третьего и шестого крыла. Наверное, пришли на подмогу. Правда, с опозданием.
Девицы в присутствии Теофаса предсказуемо немели и глупо хихикали, а он предсказуемо их не замечал. Мимо то и дело пробегали повеселевшие драдеры и веи, и мир вокруг стал напоминать сюрреалистичную картинку. В замке еще стоны не стихли, а уже жарят мясо, пьют и только что песни не горланят. Хоть бы кровь отмыли…
Около кухни меня перехватила счастливая Лине, только что не пританцовывающая от радости.
— Глотни, рыбонька, — она прислонила к моим губам кружку с грогом. — Да дна пей, до дна! Ах, мы выжили, нам помог сам император, это ли не счастье?!
Едва я открыла рот, чтобы сказать, что я думаю о таком счастье, как Лине ливанула мне дурацкого грога прямо в горло. Я чуть не захлебнулась.
— Пей, пей!
Пришлось выпить всю кружку до дна. Мир перед глазами нехорошо закружился, и я сразу припомнила, что алкоголь на голодный желудок — это нехорошо. Совсем нехорошо. Перед глазами вертелся сюрреалистичный мир, наполненный дикими драконьими плясками, песнями, жаренным мясом и огнем, пылающим над двумя самодельными могилами.
Убитых очищали от скверны, и смех перемежался сдавленными рыданиями. Дракон не может позволить себе оплакать товарища, настоящие мужики не плачут. Они хохочут, они пляшут, вознося оду жизни, купленной смертями их товарищей.
В Ильве нас считают варварами. Где это видано, гоготать, как на свадьбе, в день похорон, заливаясь грогом по драконьи рога, ни слез, ни переживаний. Но мы плачем. Потом, заперевшись на тысячу замков, глубокой ночью, наедине со своим горем.
Вот только сил участвовать в этом вертепе у меня не было. Отбиваясь от дружелюбных дракониров, я, с трудом цепляясь за стены, поднялась к своей комнате, но дверь открыть не успела. Только руку протянула к замку, как из мрака стен выступил Анхард.
— Как ты выжила, Эль?
Отличный вопрос. Самой бы у кого спросить.
Но что у трезвого на уме, у пьяного на языке, так что я расхохоталась.
— А я не должна была?
— Ты должна была остаться на третьем этаже, я его специально запер. Третий этаж мы не трогали, и что я вижу? Стоит моя прекрасная вейра посреди пустыря в компании перевертышей… Ты… Ты хоть понимаешь, что я пережил?
Он вдруг резко тряхнул меня, а я, совершенно неожиданно для себя самой, сползла по стенке. Голова кружилась от грога, тело стало слабым и податливым, как у котенка, и это было странно. Нир Шелен собственными руками ставил мне щиты, чтобы меня прихватил алкоголь, мне бочку надо выпить, а не стакан. Может, это Тео… нет, горе так повлияло? Теперь, когда я видела его смеющееся лицо так близко, в груди занимался пожар такой силы, что хотелось откашляться огнем. Я тут же откашлялась и, к своему удивлению, увидела кровь.
— Эль?! Тебя ранили?
Анхард тут же подхватил меня на руки, а я попыталась сказать, что со мной все в порядке. Разве просто ранить дракона, у него же регенерация, как… ну, как у дракона. Я попыталась рассмеяться, а вместо этого меня вывернуло кровавым сгустком прямо на белую рубашку командора.
Глаза я открыла в той самой аудитории, где видела безликого прекрасного драконира в черном, странных животных и Клео. Я и сейчас ее видела. Она склонилась надо мной, сосредоточенно нахмурив точеные брови, пока я, распластавшись прямо на кафедре, пыталась подавить тошноту. Наверное, так себя чувствует лягушка на секционном столе.
— Могу только сделать ей амулет, но что от него толку, если я не знаю, в каком она времени и в какой стороне света? — сказала Клео грустно. — Ну или душу переродить, но хотелось бы до этого не доводить. Неужели нельзя вылечить?
— Лекарь еще не пробудилась, уж больно она рациональная, — отозвался еще один голос.
— Если бы она занималась и смотрела лекции, то успела бы спасти себя сама, ведь такое простое заклинание! А она… Глупая.
— Нужно искать новое вместилище для Осколка… И быстрее, как бы ее смерть не убила и магию.
Осколок. Слово звучало ровно так, как я услышала — с большой буквы и с благоговением. Мысль о том, что внутри меня есть какой-то осколок, то есть Осколок, мне очень не понравилась. Кому же охота быть не сокровищем, а шкатулкой для сокровищ?
— Связь, — перекрыл женский глубокий мужской голос. Тот самый, безликий, но, несомненно, прекрасный драконир, мягко прикоснулся к моему лбу. — Мы будем надеяться на связь, время еще есть.
Глухо застонав, я из последних сил приподнялась, впечатываясь лбом прямо в темноту. Так резко и неожиданно наступившую, словно кто-то взял и выключил сеанс связи со странным дракониром и Клео.
— Воды, — попросила я глухо.
Немного прохлады и воды, чтобы очнуться. Вместе с окончанием сна пришла боль.
— Нельзя, — такой знакомый голос, теплая рука, мягко откинувшая налипшие на лицо волосы. — Пока нельзя.
В груди горело огнем, жгло каленым железом. Тошнота померкла перед страшной пыточной болью, сердце бешено прыгало меж ребер, как детский мяч. Мне нужно немного воды, холода, чтобы остудить непереносимый жар, мне нужно… что-нибудь. Кто-нибудь.
Но темнота спеленала меня по рукам и ногам, не давая двинуться.
А после, когда одиночество, горечь и жар сделались невыносимы, меня словно что-то обняло, прижало к большому и теплому, и губ коснулась долгожданная влага. Только горячая и соленая. Но мне было все равно, какой у воды вкус, я жадно глотала ее и не могла напиться.
И огонь погас.
Дорогие читатели, большое спасибо за ваши отзывы, звездочки и награды! Это очень мотивирует и вдохновляет ))