Судья листала документы, кивая.
— В материалах — фотографии картин, вырезки из интервью, а также заявления сотрудников галерей, подтверждающие личность изображённой.
— Всё верно, — подтвердил Кротов. — Эти картины были представлены на публичных выставках и реализованы за значительные суммы. Мы считаем, что произошло грубое нарушение права на изображение, предусмотренного статьёй 152.1 Гражданского кодекса Российской Федерации.
Судья посмотрела в сторону Михаила.
— Ответчик признаёт, что на картинах изображена истец?
Михаил откровенно пожал плечами, слегка наклонив голову набок.
— Я — художник. Это мои переживания, образы, вдохновение. Разве я обязан подписывать каждую картину: «Вера Лебедева»? Это интерпретация. Художественный образ.
Судья спокойно заметила:
— Интерпретация не отменяет факта портретного сходства и последующей идентификации личности. Комментарии в СМИ дают основание считать, что изображение относится именно к истице.
Михаил усмехнулся. Его адвокат поднялся.
— Уважаемый суд, мы настаиваем на том, что речь идёт о творческом акте. А свобода творчества — конституционное право. Прямая идентификация личности на изображениях без подписи, на наш взгляд, притянута за уши.
Кротов не дал паузе затянуться.
— Свобода творчества не даёт права нарушать частную жизнь другого человека. Особенно — извлекать из этого прибыль. Прошу приобщить также заключение специалиста о визуальном сходстве картин с образом истицы, и список картин с указанием стоимости реализованных произведений.
Судья приняла документы.
— Приобщаю. Следующий иск — о распространении личной информации.
Кротов продолжил:
— В интервью, связанном с выставкой, ответчик упоминал интимные детали личной жизни истицы, в том числе характер их разрыва и воссоединения, упоминал её имя, возраст. Всё это — так же без её согласия и, более того, не соответствует правде. Мы считаем, что были нарушены нормы статьи 152.2 ГК РФ, а также причинён моральный вред.
Судья пометила что-то в материалах.
— Документы подтверждающие?
— Расшифровка интервью и письменные заявления свидетелей — приобщены в полном объёме.
— Суд принял сведения, — сказала судья. — Переходим к следующему иску.
Кротов открыл следующую папку:
— По собранным нами материалам, Михаил Сухов, находясь в состоянии конфликта с истицей, подсыпал ей вещества, влияющие на психику и поведение. Это подтверждается независимой экспертизой, медицинскими показателями и показаниями свидетеля. Кроме того, зафиксирован факт проникновения в её жилище — без разрешения, с использованием дубликата ключей, что подтверждено видео с домофона и свидетельскими показаниями.
Судья выпрямилась, прищурилась в сторону Михаила:
— Ответчик желает дать пояснения?
Он откинулся на спинку стула, развёл руками и рассмеялся коротко, каким-то насмешливым фальцетом:
— Пояснения? Вы правда это рассматриваете всерьёз? Я — преступник? Вы это хотите сказать? Да она сама всю жизнь на успокоительных сидит!
Он встал, не дожидаясь разрешения, жестом указывая в мою сторону.
— А про капли она не расскажет? Те, что возбуждают? Те, что она сама просила добавлять в вино по вечерам? А теперь она бедная, ничего не знала? Смешно!
Я повернулась к Кротову, сказав ему тихо:
— Я не знала.
Он кивнул — и сразу поднялся, не спрашивая разрешения:
— Уважаемый суд, моя доверительница только что сообщила, что о наличии в напитках каких-либо веществ, в том числе так называемых «возбуждающих капель», она не знала. Считала, что это просто алкоголь. Мы просим зафиксировать, что ответчик фактически сейчас сам признал применение веществ, изменяющих психическое и физиологическое состояние истицы, без её согласия.
Михаил хмыкнул:
— Признал? Вы вообще слушаете, что я говорю? Да она сама этого хотела! Что, теперь за каждый бокал вина с особым ингридиентом у нас суд? Я должен был брать у неё письменное разрешение?
Судья постучала молотком по столу.
— Ответчик, вас уже предупреждали. Замечания — через представителя. При повторном нарушении — удаление из зала.
— Да удаляйте! — вспыхнул он. — Я десять лет был рядом с этим неврозом! Кто-то должен был всё это выдерживать! А теперь она, значит, жертва! Прекрасно. Пусть так и будет, раз вы всем так охотно верите.
Кротов спокойно подошёл ближе к столу.
— Уважаемый суд, полагаю, вы сами только что услышали формулировки, недопустимые в публичном процессе, направленные на унижение истицы. Я прошу внести в протокол соответствующую отметку о нарушении этики со стороны ответчика и поставить вопрос о возможности дальнейшего ведения заседания при его участии в зале.
Судья смерила Михаила холодным взглядом.
— Занести в протокол: ответчик пренебрёг установленным порядком, допустил оскорбительные высказывания в адрес другой стороны. В случае повторения — будет удалён. На сегодня заседание окончено. Завтра продолжим с допроса свидетелей. Всем спасибо.
Молоток ударил вновь.
Михаил, взбешённый, бросил ручку на стол и развернулся, выходя из зала широким шагом, не оборачиваясь. За ним следом бросился его адвокат.
Я сидела, прижав пальцы к губам. Внутри всё дрожало. Артём уже подошёл ко мне с ободрительной улыбкой, а Кротов, подходя ближе, тихо сказал:
— Это было даже лучше, чем я ожидал. Он сам роет себе яму.
Глава 47
— Здесь подают лучшие сырники в Москве, — сказал Артём, распахивая передо мной дверь небольшого кафе с витражами, укрытого в старом доме на Арбате. — И кофе тут тоже великолепный. Мы прошли к столику у окна. Внутри было тепло, пахло свежей выпечкой и обжаренными зёрнами.
Я сделала глоток капучино, отставила чашку, и только тогда заметила, что Артём держит в руках свежий глянцевый журнал. Он повернул разворот ко мне. В заголовке пестрели жирные буквы:
«Палитра яда: как художник Сухов превзошёл сам себя — и даже Сальвадора Дали»
— Смотри, — сказал он. — Ну что, публичность работает.
Я скользнула глазами по началу статьи:
«Когда-то художники травили себя абсентом, вдохновлялись кокаином и подсыпали возлюбленным одурманивающие снадобья в духе графа де Сен-Жермена. Но XXI век, казалось бы, обещал цивилизованность и этику. Ошибочка.
На открытом судебном заседании по делу о разделе имущества между художником Михаилом Суховым и его бывшей супругой Верой Лебедевой выяснилось нечто куда более занятное, чем стоимость холстов и недвижимости.
Судя по словам самого ответчика, он „всегда добавлял пару капель волшебного препарата“, и что его бывшая „никогда не возражала“. Медицинские экспертизы, предоставленные в суд, говорят об обратном. Подсыпание психоактивных веществ без согласия, как бы это не подавалось, остаётся уголовным преступлением.
Если Сальвадор Дали водил муравьёв по стенам и рисовал безумие, не нарушая чужих границ, то Сухов, видимо, решил стать его русским, токсичным вариантом.
На фоне спокойного, выдержанного поведения бывшей жены и её адвоката, эмоциональные выкрики художника, его нелогичные объяснения и пренебрежение к суду выглядели не эксцентрично, а жалко. Творческий кризис, возможно, начался в чертогах рассудка.»
— Так это же… — я поставила локоть на стол, прикрывая рот ладонью. — Это же просто размазали его.
Артём усмехнулся, разлымывая вилкой сырник.
— Ну, он сам старался. Это не мы ему микрофон в суде выдали и не мы кричали про возбуждающие капли, — сказал он. — А то, что присутствуют журналисты, он знал.
— Как ты думаешь, — спросила я, разглядывая белоснежную пенку в чашке, — суд учтёт, что я всё это время жила в другой стране? Что мы с Михаилом уже не были семьёй, не вели общее хозяйство, не общались… Я не хочу претендовать на то, что мне не принадлежит. Честно.
Артём посмотрел на меня так, будто я сказала нечто невероятное.
— Ты слишком благородна, Вера. И за это, в том числе, я тебя и люблю.
Я сдвинула брови.
— В том числе?
Он усмехнулся, положил локти на стол, чуть наклонился ко мне:
— Вообще, я люблю тебя просто потому, что ты есть. И каждый мой день делаешь лучше.
Я смотрела на него, и внутри тихо плескалось счастье.
— И я тебя люблю, — сказала я.
Мы в молчании доедали завтрак, когда мой телефон завибрировал. Я бросила взгляд на экран — сообщение от Лены.
«Вера, Глеб скинул мне это. Ты уже читала? Если если нет — пожалуйста».
Снизу — ссылка на статью. Я кликнула, и экран заполнился фотографией лица Михаила на суде. Мы с Артёмом склонились ближе друг к другу над экраном.
Заголовок был резким:
«За маской художника: ловелас, манипулятор, отравитель»
— Ого, — пробормотал Артём, — надо же.
Статья начиналась с лоска — короткий обзор карьеры Михаила, признание критиков, масштабные выставки. А потом — тон менялся. Автор ссылается на „достоверные источники“, согласно которым Михаил известен не только как художник, но и как неутомимый ловелас, за плечами у которого — „десятки“ женщин. Некоторые из них названы по имени, другие описаны расплывчато: „журналистка крупного издания“, „молодая актриса“, „ дама из сферы искусства“.
Особенно зацепило следующее:
“По данным, поступившим в редакцию, Михаил Сухов В процессе сближения с женщинами нередко прибегал к нечестным методам: эмоциональному давлению, манипуляциям, а также, как утверждает источник, к использованию веществ, способных повлиять на восприятие и поведение жертвы. Как знать, сколько женщин и с какой целью на самом деле были подвержены его влиянию?“
Я замерла, чувствуя, как внутри поднимается волнение. Артём внимательно читал дальше, всё медленнее пролистывая текст.
Наш стол резко содрогнулся.
— Осторожно… — пробормотал он.
Я подняла взгляд — прямо возле нашего столика на пути к выходу остановилась группа из четырёх человек. Трое — явно телохранители, а в центре тот, кто сразу приковал взгляд. Мужчина в костюме безупречного кроя, с коротко стрижеными волосами, спокойным, но страшным взглядом. От него веяло чем-то опасным, тяжёлым.