— Матвей…
— И на сделке с Пастухом я должен был быть не потому, что он капризный урод! Ясно? А потому, что я должен был посвятить своим лицом перед теми, у кого я этот кусок земли увел! Потому, что я участвую в большой игре! Потому что я — человек Пастуха. И если его уберут, то и меня за ним пнут к чертям на вилы! И мой предшественник у Юры обдолбался и шагнул с крыши прямо посреди встречи! Просто, сука, встал, молча вышел, поднялся на крышу, закинулся чем-то и…
— Прекрати!
— Так вот, Ада, в тот день, когда мы закрыли сделку с Пастухом, я тоже хотел выйти в окно! — перешагивает через стеллаж, опирается кулаками о стол и поддается в мою сторону с диким оскалом. — Ты знаешь, голубое безоблачное небо может быть серым, когда за твоей спиной стоит жирный ублюдок, который ломает пальцы личным помощникам за незначительные ошибки в документах. Он при знакомстве с людьми всегда в первую очередь смотрит на пальцы.
Борюсь с желанием спрятать руки за спину. Мне страшно видеть в Матвее человека, в котором накопилось столько грязи, что она сейчас выплескивается из него глухими словами.
— И как это относится к твоей измене с моей лучшей подругой?
— Я бы, наверное, после той сделки мог бы и человека убить, если бы кто-нибудь подвернулся под руки, — Матвей ухмыляется. — И я вас с Лилей отправил на отдых, потому что знал, что меня ждет и не хотел опять натягивать маску заботливого папули, который ужин приготовит за милой болтовней ни о чем.
— Не смей сейчас все сводить все к тому, что это я виновата, — цежу сквозь зубы. — Я выводила тебя на разговоры о работе, но ты сам свои ответы сводил к “все хорошо”.
— Я к тому, Ада, что у нас давно нет и не было доверия между нами.
— И ты к этому привел.
— И моя правильная и такая принципиальная жена когда познакомилась с Пастухом, даже не вякнула, что мне надо менять сферу деятельности, — Матвей всматривается в мои глаза. — Ты ведь сразу поняла, что он не милый толстячок. Ты тогда испугалась, но язычок в одно место засунула. Я ждал, что ты шепнешь ночью, что тебя Юра пугает, но…
— Не смей, — тычу пальцем в его бледное разъяренное лицо. — Ты все выворачиваешь… Речь идет о твоей измене! А не о Пастухе и твоей работе! Раньше стоило говорить обо всем этом! Не сейчас! Сейчас я хочу развода! Ясно? И о том, какой ты бедный и несчастный адвокат дьявола, говори не мне, а тому, кто за это нытье берет деньги! Не стану я тебя гладить по головке и жалеть! Ты уничтожил меня! Уничтожил мою семью! Наше будущее! И никто в этом кроме тебя не виноват! Ты сам выбрал на кого работать, молчать и сам выбрал отыметь Ию, и если бы ты вышел в окно, то это тоже было бы твоим решением. Только твоим!
— Как мы заговорили, — глаза Матвея недобро вспыхивают.
— И куда было бы человечнее, Матвей, утопить меня в какой-нибудь грязной луже, чем то, что ты сделал, — рычу в его лицо. — И звони своему братухе Тимуру. Мне уже без разницы хорошей я была женой или плохой.
На столе вибрирует телефон, и на экране высвечивается имя “Ия”. Его хватает Матвей и швыряет в стену. Разлетается на три части. Матвей смотрит на меня, медленно выдыхая:
— Согласен, лучше бы я тебя утопил, Ада. Тогда на озере. Ведь я знал, что ни одну суку нельзя так любить.
Глава 23. Я в твоей голове
— Вызванивай своего дружка, Матвей, — чеканю каждый слог. — Нас в любом случае ждет развод. Твоя принципиальная жена этого добьется. Без последних трусов останусь, но с тобой жить не буду.
— Но я же не исчезну из твоей жизни, Ада, — обнажает зубы в оскале. — И спасибо Лиле, что решила вопрос с Ией и ее ублюдком.
— Твоим ублюдком, — щурюсь на него.
— Даже если и так, — тихо отвечает он. — Мне насрать. У меня нет пиетета перед беременными сучками, если это не ты. Просто дырка. Кусок мяса.
— Падать ниже уже некуда, — в отвращении шепчу я. — Ты пробил дно.
— Ути бозе, — Матвей щурится. — Ты тут всепрощающую Мать Терезу разыгрываешь? Моего выродка решила пожалеть, или ты сочувствуешь своей подружке? Той подружке, которую я никак не мог отвадить от тебя? Ты же на мое мнение, что она мразь, большой и толстый положила. Прилепилась к ней и не отодрать было.
— Вот ты ее и отодрал, да?
— Сука! — переворачивает стол.
— Да ты ополоумел! Это мой кабинет! Козлина!
— Какие свои комплексы ты кормила? — вскидывает в мою сторону руку и сжимает подбородок. — Приятно было тешить эго, что ты серьезная замужняя дама? Нравилось вздыхать на встречах с Ией, что она обязательно найдет себя мужика и советы раздавала? Ты ведь так любишь советы, так любишь всех поучать с милой улыбочкой.
— Отвали! — отталкиваю его от себя.
— И теперь ты будешь других поучать, что надо с мужиками разводиться? — делает ко мне шаг, когда я отступаю к окну. — Будешь советовать не подпускать себе близко подруг, потому что они стервы? Да? Нацепишь на себя корону гордой разведенки. И признайся, Ада. Ты ждешь, что я полезу в бутылку и устрою тебе войну, чтобы жилы порвать и выйти якобы победительницей без последних трусов. Если брак, то по великой любви, а если развод, то в ненависти и борьбе.
— Да ты сам этого добиваешься, — скрежещу зубами.
— Я в этом сценарии сопьюсь, — Матвей усмехается.
— Да делай ты, что хочешь, только без меня, — вжимаюсь в угол.
— А как же пьяные крики под твоими окнами? — подходит вплотную и улыбается, как безумец. — Звонки посреди ночи? Слежка? Сообщения с угрозами и тут же словами о любви? Заявления в полицию, чтобы чокнутого бывшего, который ломится в твою дверь, закрыли? Потом меня найдут где-нибудь в канаве, и ты выдохнешь.
— Ты не в себе.
— Но этого не будет, — выдыхает в губы, вглядываясь в глаза. — Ты права, я не хочу, чтобы ты меня ненавидела. Это слишком просто, Ада, — пробегает пальцами по лицу. — Я все равно останусь мужем, пусть и бывшим. За этим словосочетанием “бывший муж” останется наша история, наш первый раз, наши ночи, в которых я массировал твои ноги во время беременности. И ты к ним будешь возвращаться раз за разом. И в этих воспоминаниях я буду рядом с тобой, как и ты со мной. Развод не сотрет нам память, Ада.
Глотку схватывает спазм боли слез. Он прав.
— Воспоминания имеют свойства тускнеть, — выдыхаю я.
— Где-то за горизонтом, — шепчет Матвей мне на ухо, — меня ждешь ты…
Я задыхаюсь и, кажется, чувствую запах костра в ночи и вижу искры, что летят от всполохов огня. Пальцы Матвея перебирают струны гитары, в голосе пробивается бархатная хрипотца, а кутаюсь в его куртку. Утыкаюсь носом в ворот, вдыхаю терпкий запах парфюма и поглаживаю шершавую кору бревна, на котором сижу.
Через несколько строчек тихой песни Матвей положит гитару, решительно притянет к себе и поцелует. В первый раз и впервые я почувствую густое, жаркое желание к мужчине.
— Я в твоей голове, Ада, — губы Матвея почти касаются моего уха. — Я твой личной демон.
— Самодовольный индюк! — толкаю его в грудь.
— Мне надо вернуться за телефоном, — обходит перевернутый стол, перешагивает через стеллаж и забросанные папки и у двери оглядывается. — И я напишу тебе, когда назначу встречу.
— Ты разбил мой телефон, истеричка, — едва слышно отзываюсь я.
— На домашний позвоню, — пожимает плечами. — Или Лиле. И не злись на нее, — ухмыляется, — хотя… у меня тогда будет больше шансов быть хорошим папочкой, который спрячет ее под крылышко от плохой мамочки, — подмигивает с усмешкой и выходит, бесшумно прикрыв за собой дверь.
— У меня все будет хорошо! — выскакиваю за ним. — У нас с Лилей все будет хорошо! И ты не станешь тем, по кому я всю жизнь буду тосковать!
Оглядывается:
— Я был хорошим мужем, хорошим любовником, хорошим отцом, — щурится. — Есть по чему тосковать, Ада. Ты со мной стала женщиной и матерью. Твоя юность принадлежит мне. Многого тебе больше не испытать.
— Испытаю другое. На тебе моя жизнь не закончится, — шумно выдыхаю и поджимаю губы.
— Посмотрим, — разминает шею и спускается по лестнице. — Мне нравится твоя самоуверенность.
Глава 24. Неожиданно
— Неожиданно, — говорит Тимур и нервно приглаживает галстук.
Так странно. Я его помню другим. Тощим, шебутным и громким, а сейчас раскабанел и в черных коротких волосах пробилась редкая седина.
— Мне тут обязательно находится? — шипит Лиля маленькой злой змеей.
— Обязательно, — отвечаю я. — Выскажешь свои пожелания.
— Ребят, вы серьезно? — Тимур переводит взгляд с меня на Матвея. — Какой к черту развод?
— Самый обычный, — поправляю ворот блузки.
— Нет, я сегодня точно нажрусь, — Тимур медленно моргает.
— Никаких материальных претензий к Матвею я не имею.
— Началось, — Матвей закатывает глаза.
— А я имею, — Лиля скрещивает руки на груди. — Дом наш. Я не хочу менять школу.
— Значит, мы еще пропишем, что его содержание на мне, — Матвей ослабляет галстук.
— Нет, вы издеваетесь.
— И я настаиваю на совместной опеке, — глухо говорит Матвей.
Лиля в ответ кривится:
— Жить я буду с мамой, а ты плати алименты и радуйся жизни.
— Ты моя дочь, Лиля.
— Только не жопся на алименты, — она в ответ с издевкой вглядывается в его глаза и цедит сквозь зубы, — чтобы мне на кроссовочки хватило.
— Лиля, — шепчу я.
— И на туфли маме, — добавляет Лиля. — Мне кроссовки, ей туфли. И еще ты платишь за школу, ведь ее ты выбрал. И, так уж быть, откроешь счет лично для меня. На образование там, на квартирку.
— Лиля…
— Что? — вскидывается она. — Это его обязанность! Не обеднеет!
— Дети, — вздыхает Матвей, глядя на Тимура, который нервно щелкает ручкой. — У тебя самого есть?
— Мои еще мелкие для таких разговоров. Один соску сосет, второй погремушку грызет.
— Они быстро растут.
— Это точно, — Тимур вздыхает и переводит мягкий и приветливый взгляд. — Лиля, я понимаю, что ты сейчас злишься, но твои родители останутся твоими мамой и папой. И твой отец имеет полное право участвовать в твоем воспитании. Да, твое мнение насчет того, с кем ты хочешь жить, будет учитываться в суде, но…