Все смешалось…
Оля мне не так давно с упреком кинула, что я от отца отдалился, что не хотел с ним много времени проводить.
Да, отдалился, да, не хотел… Потому что разгребал его проблемы. Разгребал проблемы и подозревал в грязном...
Всю мою жизнь, особенно в буйные годы молодости, отец за мной прибирал, когда я куролесил. Было несколько приводов в полицию, которые могли закончиться весьма плачевно для моей биографии, если бы не отец…
Может быть, и настало время мне возвращать долги вот таким образом, прибирая за отцом, начудившим на старости лет.
И я ко всему был готов. Был готов на все, чтобы не дать Марии очернить его имя.
Даже с семьей поссорился, старательно охраняя имя, честь, репутацию и секреты почившего отца.
Но ежемесячное содержание, дурень ты старый!
Помню, как отец плакался, что видеть не может эту хищницу!
Значит, она все-таки связалась с ним перед самой смертью и сообщила, что беременна. Может быть, требовала признать ребенка или что-то в таком духе.
Может быть, именно это стало последней каплей, и отец умер…
Умер и обязал меня заботиться о нагулянном им ребенке!
— Есть одно значительное условие, Глеб Алексеевич, — подает голос нотариус.
Я уже и думать о нем забыл. Просто не вспоминал, словно нотариус испарился. Однако он здесь и твердо намерен донести до меня последнюю волю отца.
— Что еще? — спрашиваю мучительно.
— Отец обязал вас ежемесячно выделять Марии деньги на ребенка со специального сберегательного счета, только если она на самом деле беременна от него. Вам нужно сделать тест на родство.
Значит, отец сомневался, что способен заделать молодухе ребенка. Член она ему таблеточками, может быть, и поставила, но где гарантии, что он был еще способен зачать?
Снова я усмехаюсь: отец всегда был хорошим бизнесменом. Но опростоволосился на элементарном, поймали на стыд и страх.
Однако последним своим решением отец снова показал, как дальновидно он о своих детях заботится.
Обо всех своих детях, неважно, рождены они в браке и любви, или, может быть, зачаты грязно и стыдно.
Отец всегда говорил, что дети не виноваты и не должны ни отвечать, ни страдать из-за родителей.
Мария может быть не беременной от моего отца, тогда ей ничего из его денег не достанется.
Мария может оказаться беременной от него, и тогда отец позаботился, чтобы его ребенок не нуждался.
— То есть мне с этой Марией валандаться еще придется до тех пор, пока она не родит?! Так, что ли?! — спрашиваю вслух.
— Необязательно. Сейчас тесты ДНК, можно проводить и беременной… — живо объясняет нотариус, который не раз имел дело со спорами о родстве. — И поскольку все документировано в завещании, тест ДНК на родство тоже должен быть проведен официально, со всей строгостью.
Значит, еще ничего не закончено и теплится надежда, что от гадкой пиявки я в скором времени избавлюсь!
Конечно, помотает она мне нервы на работе, сколько раз себя предлагала, бессовестная шваль.
Слишком нагло и борзо Мария доила из отца деньги, скорее всего, эта схема у нее отработана… Но есть шанс, что не от отца она залетела.
Шансы пятьдесят на пятьдесят.
Значит, нужно крепиться…
***
— Заедем куда-нибудь? — предлагаю Оле.
Она кивает растерянно, у меня в груди сердце немеет и замирает каждый раз, когда я смотрю на изменившуюся жену.
Оля похудела и осунулась, взгляд снова стал тем, из прошлого, когда я видел эту темноглазую девочку, которой не повезло с отцом… Она всегда отличалась от других детей, от дворовых друзей. Невероятно серьезная, притихшая, с глубоким пронзительным взглядом.
Я старше нее и сначала на глаза эти, совсем недетские, запал. Даже когда девок мял и в постели тискал, искал что-то похожее и не находил.
Злился, что не могу выкинуть девчонку из головы. Злился, что она такая маленькая: когда Оля в средней школе училась, я уже ходил с усами и заканчивал университет.
Иногда хотелось, чтобы Оли не стало в моей памяти, в моем сердце по мановению волшебной палочки.
Иногда становилось страшно, что она в кого-то из своих ровесников, одноклассников втюрится… Она втюрится, и как я буду смешон, разгоняя огромными кулаками детишек!
— Олька…
Зову ее со всей нежностью, на которую хватает моего измученного состояния, изъеденного червями грязных сомнений. Я ведь с трудом дождался, когда она стала достаточно взрослой, других в моей жизни и не было. Не было ни одной с тех пор, как мы стали встречаться.
Ни одной другой, никого, кроме нее, до сих пор.
— Да, давай заедем куда-нибудь, перекусим. Только можно я сначала поем, а потом ты расскажешь? Или нет? — сомневается. — Вдруг поем, а потом… затошнит.
— Давай просто перекусим, — предлагаю. — Скажешь, как будешь готова.
— А ты? — вскидывает на меня свой серьезный, чистый взгляд. — Ты готов к откровенному разговору?
— Готов.
Накрываю руки Оли своими ладонями, она позволяет подержаться за нее всего несколько секунд, потом отнимает пальцы.
— Только для того, чтобы расставить все точки над i в вопросе твоих мотивов, Глеб. На итог это не повлияет.
Мое сердце разбивается, наверное, в миллионный раз за этот день.
Ничего не вернуть? Да как же так!
Пожалуй, впервые за все это время мне хочется поговорить с отцом.
Мы почти не разговаривали после его окончательного признания…
Сейчас мне хочется хлопнуть его по плечу, сжать пальцами и спросить.
Без укора… Просто спросить хочу: как же так, па?
В погоне, чтобы сохранить твои секреты и исправить твои ошибки, я своих дров наломал целую гору и натворил непростительной херни.
Глава 26
Ольга
После обеда меня разморило, на диванчике сидеть так тепло и уютно. Мы давно никуда не выбирались с Глебом, погрязнув в заботах. Он отдалился от семьи. Теперь я знаю причину: пытался сохранить репутацию отца изо всех сил, пытался держаться на плаву, но его усердно топили собственные переживания, сомнения и наговоры со стороны.
Мне за него обидно и больно, все-таки не чужой человек, много лет вместе прожили, любили… Вернее, я до сих пор люблю этого ужасно невыносимого мужчину, но надеюсь, что это просто привычка. Иногда так хочется обмануться иллюзией, что у тебя все под контролем.
Мне кажется, мы все иногда попадаемся на эту удочку. По крайней мере, и отец, и сын точно заглотили этот крючок.
Вот и я… отталкиваю чувства, от которых больно.
Хочу немного встряхнуться, отдохнуть.
Я сменила обстановку, живя у мамы. Уже другой круг общения. Хожу делаю уколы и ставлю системы, зарабатываю немного, но стабильно, и клиентов добавляется.
Дай бог всем здоровья, конечно же, но я рада, когда мне звонят и договариваются на процедуры.
На самом деле я даже думаю, остановиться пока на таком варианте.
Сгоряча я заявила Глебу, что хочу восстановиться на работе в поликлинике, медсестрой, на полную ставку.
Но если посмотреть на вещи реально, работа на полный день не для меня: занятия детей, секции никто не отменял. Мама помогает, конечно же, но у нее тоже есть работа…
Поэтому я решила остановиться на таком варианте работы. Позже подумаю, как бы прорекламировать себя. Пока хватает сарафанного радио и клича, брошенного мною по чатам со знакомыми.
— Скажи, у меня есть шанс? — интересуется Глеб. — Шанс все исправить.
— Глеб.
Я отвожу взгляд в сторону, он не позволяет уйти, ищет мои глаза своими, настойчиво смотрит, в самую душу заглядывает и позволяет мне заглянуть вглубь него самого.
— Вот такой я, Оль. Отца пожалел, седину его дурацкую, имя хорошее. Он в шантаже с головой погряз и начал плакаться мне, когда уже слишком поздно было! Заплатишь шантажисту один раз, станешь дойной коровой. И это уже случилось… У меня под ногами земля горела, когда умер отце и эта… заявилась. Я виноват, Оль, я вины не отрицаю. Я чуть не свихнулся, все навалилось. И горе, и омерзение, и страх… Страх, что я тебя не то, что могу потерять. Страх того, что уже потерял и не заметил этого. Я идиот. Я… Я кошмарно обошелся с тобой. Это все моя вина. Исключительно, моя. Во мне грязи скопилось, и я о ней молчал, а потом накрыло… Оль…
***
Глеб
Жена незаметно трет лицо там, где был синяк, сейчас его уже не видно. Ни одного следа не осталось. Но я до сих пор его вижу и, самое паршивое, вижу уже последствия, не в силах изменить причины.
Я бессилен перед свершившимся, меня накрывает тотальным ужасом осознания, что я… ничего не спас и никого не спас. Все вылезло наружу. Выходит, я все делал зря. Все. Делал. Зря.
— Я хочу все исправить. Оля, пожалуйста… Я же хорошим мужем был, а? Боже, скажи, что хорошим! Иначе я уже ничего не понимаю, — хриплю.
Оля ерзает, оглядывается по сторонам.
— Кафе — не самое подходящее место для таких откровений.
— А где еще? Наедине? Я не против. Вот только ты со мной наедине оставаться не хочешь, — признаю и выдыхаю с болью. — Ты меня боишься? Боишься, после того, как я…
Накрываю лицо ладонями. Мне хочется посыпать голову пеплом, остается только это, потому что во рту уже сплошная зола.
— Прости, — выдавливаю из себя.
Это просто слова. Как показать ей, что я всем сердцем до сих пор только с ней, что мне плохо жить одному, что я себя не вижу за пределами семьи и отношений с ней. Просто не вижу, меня нет…
Если вдруг спросят, что я делал три дня назад, я не смогу ответить. Потому что кажется, что не было ничего замечательного и хорошего в те дни. Это просто сплошное месиво, за исключением тех часов, которые я провожу с детьми. Особенно живым я себя чувствую, когда говорю с женой, но она меня избегает.
Даже сейчас по глазам вижу, что Ольга хочет закончить этот сложный разговор.
Закончить и уйти. Уйти с моим ребенком под сердцем…
Вернее, она уже ушла! Ушла с нашими детьми и живет у мамы.
Ушла, и что я с этим могу поделать?