Доехали мы до школы в гнетущем молчании. И до кабинета директора тоже дошли без слов.
— Да! — Зинаида Аркадьевна скрещивает руки на груди.
— Неужели? — Глеб не сводит с нее взгляда.
Сегодня он встретится с Надей. И, конечно же, я хочу потребовать того, чтобы я присутствовала, но есть ли в этом смысл?
Может, мне стоит отойти в сторону и понаблюдать?
Как же тяжело сидеть рядом с Глебом и играть перед чужими людьми мужа и жену. Я не хочу слушать претензий в сторону моего сына.
— Что бы он вам там ни наговорил, — Зинаида Аркадьевна кривит губы. — Это все ложь. Он проблемный, и всегда юлит, выкручивается, и все выворачивает в свою пользу.
— Так в чем была предыстория всего этого?
Зинаида Аркадьевна нервничает, а я хочу потащит ее в душ и смыть с нее этот дикий и мерзкий парфюм. С крепкими матами.
— Я громко скрипел стулом, — Арс хмыкает. — Я предложил поменять стул. И пошло-поехало. Я долго терпел, — щурится на Зинаиду Аркадьевну. — И общался вежливо.
— Вот! — Зинаида Аркадьевна вскидывает в его сторону пухлую руку. — Вежливо общался! Сидел и зубоскалил! Подрывал мой авторитет! А я просто попросила тишины! И не для себя, а для его одноклассников, которые писали сочинение!
— А в чем была проблема поменять стул? — спрашиваю я.
Да что мне твой стул, дура? Вот это проблема! У нас весь мир перевернулся, а она про стулья вещает. Идиотка.
— Я, что, должна была бегать в поисках стула для вашего сына? Свободных стульев в классе не было! И знаете? Он настолько обнаглел, что ему даже предложили поменяться стульями! Он всех держит в страхе!
— Стульями, я так понимаю, не поменялись? — хмыкает Глеб.
— Запретила, — Арс вздыхает. — И сказала, что я расшатаю и чужой стул, потому что вот такая моя суть. Только и думаю, как сорвать урок и довести ее до слез. В прошлый раз я громко щелкал ручкой. И, внимание, — Арс переводит взгляд на Зинаиду Аркадьевну, — у меня была обычная ручка. Как я ей мог щелкать — большая загадка.
— Но ты чем-то щелкал, — шипит Зинаида Аркадьевна. — Я это знаю.
— Подождите, — Анна Ивановна медленно выдыхает, — мы говорим не о ручках, а о том, что ваш сын использует нецензурную лексику в агрессивном тоне.
— А ее можно использовать в ласковом или вежливом тоне? — Глеб удивленно приподнимает бровь.
Анна Ивановна и Зинаида Аркадьевна зависают на минуту от вопроса Глеба, который поправляет галстук в ожидании ответа.
— И у кого он всего это набрался? — Зинаида Аркадьевна очухивается и идет в атаку.
— Точно не у меня, — Глеб пожимает плечами. — Я не способен выстраивать длинные предложения с матами так, чтобы они четко донесли суть претензии.
Судя по тону, Глеб тоже хочет послать ее в пешее эротическое.
— Это… у меня нет слов… — Зинаида Аркадьевна охает. — Ваш сын ведет себя по-хамски, унижает взрослого человека, а вы его поощряете?
— Я соглашусь в том, что следует избегать нецензурной лексики, — я сдержанно улыбаюсь. — Ведь донести свою мысль можно без матов, и донести ее так, что будет куда обиднее для оппонента. И у моего сына почему-то всегда особые проблемы именно с вами, Зинаида Аркадьевна. Мы обязательно проведем беседу с сыном, что стоит избегать нецензурной лексики особенно на уроках литературы. С другой стороны, тот же Пушкин баловался пошлостями и обсценной лексикой. А Есенин? А Блок?
— Ну, теперь у меня вопросов не осталось, — Зинаида Аркадьевна с осуждением качает головой. — Тут проблема в семье.
Вот падла. Ты даже не представляешь какая у нас проблема нарисовалась.
— Вы не боитесь остаться без работы? — Глеб усмехается. — Или я тоже должен, по вашему мнению, сейчас потупить глазки, как забитый ученик?
— Зинаида Аркадьевна, — шепчет Анна Ивановна. — Это было лишним.
— Да, это было лишним, — Глеб лезет в карман и достает ручку. Не спуская взгляда с бледной Зинаиды Аркадьевны щелкает несколько раз. — Я бы тоже сейчас с удовольствием покрыл вас отборным матом, но у меня с ним проблемы. И дело не в воспитании, а в том, что у меня с ним проблемы. Красиво завернуть их я не смогу.
— Возможно, нам всем стоит успокоиться, — тихо предлагает Зинаида Аркадьевна.
— Ваш многолетний стаж ничего не стоит, если я так решу, — Глеб встает. — И я сделал вывод, что педагог вы отвратительный. Больше мне нечего сказать.
Зинаида Аркадьевна и Анна Павловна переводят на меня взгляд в ожидании поддержки, а я тоже торопливо встаю и буквально вылетаю в пустой коридор, прижав руку ко рту.
Добегу до туалета или выпустить из себя завтрак с огурчиками в горшок с красивой пальмой у окна?
— Даже меня замутило от ее вони, — говорит рядом Глеб и протягивает пакет, который я выхватываю дрожащей рукой.
Отворачиваюсь и меня выворачивает в шуршащий пакетик. Я бы и до горшка с пальмой не добежала.
— Может, стоило на Булку и блевануть? — ехидно спрашивает Арс. — Это было бы феерично.
— Иди на уроки, — отзывается Глеб, — и вся эта ситуация, Арс, не значит того, что ты можешь теперь хамить направо и налево.
Сплевываю в пакетик, и Глеб протягивает платок.
— И тебя так часто будет накрывать? — с беспокойством спрашивает Арс, когда я вытираю губы. — Это нормально?
— Да, — тихо говорю я. — Со всеми вами так было, — выдыхаю. — Иди на урок, милый.
Арс уходит, а я приваливаюсь к стене.
— Я хочу с тобой поехать в женскую консультацию, — говорит Глеб и хмуро на меня смотрит.
— Чтобы проконтролировать? — завязываю пакетик.
— Возможно.
— У тебя есть, кого сейчас контролировать и кого приструнить, Глеб, — медленно моргаю. — И я говорю тебе это без желания укусить или уколоть, — перевожу на него взгляд. — Вот оно как будет теперь у нас.
Отталкиваюсь от стены, всматриваюсь в сердитые глаза Глеба и шепчу:
— Я тебе обязательно отчитаюсь. Я не хочу, чтобы ты сегодня шел со мной к гинекологу. Во мне нет сейчас волнительного трепета, которым я в другие беременности хотела с тобой делиться. Держать тебя за руку… ну и так далее.
Разворачиваюсь и шагаю по пустому коридору, чувствуя не спине тяжелый взгляд Глеба.
Будь все иначе, я бы хотела, чтобы Глеб сопроводил меня в женскую консультацию. И дело не в том, что я жутко обижена на него или что он противен мне. Нет, не чувствую к нему отвращения.
Я сейчас сбегаю от него, чтобы выдохнуть хотя бы ненадолго. И без него осознать, что у нас будет четвертый ребенок, к которому я совсем не готова.
И, наверное, я его попрошу съехать.
Глава 26. Нет! Нет! Нет!
— Нет, — шепчу я, — нет. Вы ошиблись. Этого не может быть. Глупость какая…
Я хочу соскочить с кушетки и сбежать из кабинета прямо без трусов. И с криками. Дикими истошными криками.
— Пять недель и два плодных яйца, — узистка аккуратно проворачивает во мне датчик УЗИ.
— Нет, — категорично заявляю я.
Узистка переводит на меня снисходительный взгляд, опускает очки на кончик носа и вздыхает:
— Да.
А потом показывает на экран пальцем, но он у меня расплывается, и ничерта там не вижу кроме “тебе жопа, Нина”.
Узистка медленно вынимает из меня датчик, сует салфетки и говорит:
— Я в таком не ошибаюсь. И… поздравляю.
— Не надо меня поздравлять! — повышю голос и вытираю себя между ног. Зло откидываю салфетку в урну, но промахиваюсь. — Это абсурд! Там один!
— Два.
— Один!
— Два.
— Один!
— Мы можем до бесконечности спорить, но у вас будет двойня.
— Я вам не верю! — встаю я тянусь к стулу за трусиками. — У меня и так трое! Будет пять?
— Да, — узистка пожимает плечами. — Такое случается. Возраст, несколько беременностей.
— Это, что, дружок моего мужа на радостях, что его не отчикают решил меня порадовать двойней?
Узистка поднимается на ноги, стягивает перчатки, подхватывает распечатанный снимок моего УЗИ и шагает к рабочему столу. Садится за компьютер:
— Сегодня день начался как-то не очень, — щелкает по клавиатуре. — Вы у меня третья за сегодня. И никто из вас не писался кипятком от радости. Одна разрыдалась, вторая ушла в молчаливый ступор, а вы скандалите, будто это я постаралась для двойни, — переводит взгляд с экрана на меня и устало говорит, — дети — это счастье.
— Пять счастий как-то многовато! Я же пила таблетки.
— Ну вот, — вновь смотрит на экран, — Гормональные контрацептивы тоже повышают шанс многоплодной беременности. Ну и таблеточки стоит перестать пить.
— А то я не знаю, — натягиваю брюки.
— Откуда такая паника? Муж не будет рад?
— Это не ваше дело, — зло застегиваю ширинку.
— Согласна, — сосредоточенно щелкает клавиатурой.
Сжимаю переносицу, медленно выдыхаю, пытаясь собраться с мыслями, и шепчу:
— Извините меня. Я не должна была срываться на вас. Я… У меня сейчас все очень непросто в жизни, поэтому…
— А жизнь бывает простой? — спрашивает узистка. — Она простая для дураков и блаженных. И вы можете успокоить себя тем, что у вас не тройня, например, или даже не квартет. А могло бы и пятеро быть.
— Прекратите, — на меня накатывает волна тошноты.
— Процент, конечно, маленький, но жизнь любит преподносить сюрпризы. У меня как-то была женщина и с шестью. Тяжелая была беременность, все недоношенными родились, но живыми. Выходили.
Гудит принтер. Через минуту Узистка крепит степлером снимок к заключению и протягивает его мне:
— Я отправлю вашему врачу еще и электронный вариант. И она подтвердит мои слова. У вас все получится.
— Думаете? — жалобно шепчу я и вот-вот разрыдаюсь.
Я-то и одного не планировала рожать, а тут двоих! И я хочу потребовать от узистки, чтобы она все исправила. Да, это глупо, но я не могу сейчас мыслит рационально. Я, как женщина, которую ждет развод из-за беременной потаскухи, паникую. Я вся в холодных мурашках. От макушки до пят.
Двое!
Только решила, что я возьму себя в руки и включу голову, как мне по ней опять шандарахнуло.