ь на сохранении из-за… господи, да что же это такое?
— Неужели я чем-то настолько сильно провинилась, что ты наказываешь меня? — спрашиваю у пустоты, глядя в потолок.
Понимаю, что мне никто не ответит, никто не скажет ничего, это скорее риторический вопрос, но все же почему-то, когда нам плохо, мы всегда озадачиваемся подобным.
Все произошедшее не выходит из головы. Этот поступок как издевка, как показатель моей никчемности.
Игорь этим пытался показать, что вот его власть безграничная, и о чем бы я не думала, чего бы я не хотела, как бы я чему не сопротивлялась, всегда, повторюсь, всегда буду вынуждена играть по его правилам. Это он хочет мне сказать, это он хочет мне доказать, и делает это все самым жестоким образом.
Он не человек, он чудовище, чудовище, которому я пытаюсь найти оправдание и не могу.
Хочу и не могу.
Я пытаюсь увидеть что-то доброе, светлое в нем, ведь раньше он таким не был. Никогда. Но я не могу, он упорно пытается доказать мне то, что он самый настоящий злодей, отпетый негодяй, тот, кто не заслуживает ни помощи, ни прощения, ни доверия, ни сострадания, ничего.
Он каждый день доказывает то, что я его не знаю, что я прожила столько лет и ничего о нем не поняла. Зато он понял, подчинил, сделал все, чтобы я ни за что и никогда не смогла уйти от него. Сделал все, чтобы я была настолько сильно от него зависима, насколько это только возможно.
Кажется, что единственное, что он не контролирует — это мой организм: дыхание, биение, сердце, моргание и так далее, а все остальное полностью под его контролем, всем остальным в моей жизни распоряжается он. И вся та свобода воли, которая, я считала у меня есть, на самом деле иллюзия, обманка умелого кукловода.
— А-ааа, — тихо стону, уронив голову в ладони, уперев локти в колени.
Не знаю, от отчаяния, боли или просто выпускаю эмоции таким способом, но это лучше, чем молчание, это лучше, чем копить все в себе и сгорать в этой агонии внутри, там, где никто не видит и не слышит. Как же мне хочется, чтобы кто-то меня услышал, понял, поддержал, протянул руку помощи, спас меня из этого кошмара, но этого не будет.
В жизни так не бывает. Это только в книгах и сериалах появляется рыцарь на белом коне и отбивает героиню у злодея, в жизни же все не так. Попав в лапы к злодею, мы навсегда остаемся в его подчинении, как бы нам не хотелось, чтобы финал был другой.
Я не знаю, когда меня попросят из палаты, знаю лишь то, что счет оплачен и что я ничего никому не должна. Но я просто не могу сейчас встать и куда-то пойти, не могу ничего решить. На меня какая-то дикая усталость напала, апатия.
Мне нужно хоть немного времени прийти в себя. Полчаса, час, не знаю, но посидеть в этой тишине в одиночестве и понять, что же все-таки сделать дальше, мне жизненно необходимо.
Попытаться пойти наперекор, уехать куда-то? Можно, но понимаю, что Игорь в любом случае меня найдет, но так я смогу себя хотя бы успокоить, что пыталась. Только что будет, если в назидание он возьмет и отпустит меня, отпустит и оставит Надю у себя?
Он ведь понимает, я без ребенка никуда не уйду от него, никуда, и в любом случае вернусь, вернусь домой, чтобы моя дочь была со мной, а когда вернусь, он уже отыграется на мне за все, покажет, кто в доме хозяин и насколько глупой была моя попытка показать характер.
— Почему же все так сложно? — сцепив ладони, подношу их к лицу и говорю прямо в них, звук получается глухой, страшный, и я чувствую себя очень глупо, даже начинаю тихо смеяться.
Да, я понимаю, что жизнь это в принципе сложная штука, что в ней никогда и ничего не бывает так просто, и все же я очень надеялась, что весь наш кошмар уже давно позади, что все тяжелые времена прошли, а оказывается, нет, рано обрадовалась, зря расслабилась.
Беда пришла туда, откуда не ждали, но больше всего в этой ситуации меня убивает то, что я не знаю, почему он так со мной поступил. Я не знаю, почему он так со мной обошелся.
Он ведь никогда не говорил, что его что-то беспокоит, никогда не говорил, что его что-то раздражает. Он всегда говорил, что любит меня, что я лучшее, что случилось с ним в жизни, что ради меня он горы свернет и сделает невозможное.
И что в итоге мы имеем? Ничего мы не имеем. Кроме боли, обиды и разочарования ничего.
— Ну ничего, я обязательно что-нибудь придумаю. Я выберусь из этой западни, я сделаю невозможно сама.
Я буду для себя тем самым мужем, который должен был защищать, оберегать, а на деле все оказалось совсем не так, как хотелось бы. Ну что поделать? Делать нечего, остается только ждать, надеяться и верить в то, что найду выход.
Не знаю, сколько проходит времени, пока я вот так сижу и тихо плачу. Меня не трусит от дикой истерики, плечи не дрожат от скупых слез, даже носом не шмыгаю. Я просто сижу, слезы катятся из глаз и смотрю в никуда. Надеюсь увидеть там ответ.
В любом случае с девчонкой я уже не уехала. Возвращаться домой надо как-то самой, а для этого взять себя в руки и заказать такси. Но это так тяжело, вот просто взять, набрать нужные одиннадцать цифр, сказать адрес и уехать. Нереально тяжело, потому что я еду не туда, где буду счастлива, а туда, где продолжит меня тихо добивать.
— Ладно, сиди, не сиди, как говорится, надо что-то решать, — хлопнув себя по коленям, встаю, иду к сумке, достаю телефон и уже выбираю в списке контактов нужный, как дверь в палату открывается.
Уже хочу было начать говорить, что сейчас уже вот-вот покину палату, и они смогут сюда кого-то постелить, убрать за мной, как застываю с телефоном в руках, не в силах поверить увиденному.
— Игорь, ты приехал?
Глава 25
Лиля
Не узнаю собственный голос, но оно и неудивительно. Я столько плакала, так хрипела от боли, что могла и сорвать, может быть, и не совсем, а всего лишь временно, до первой выпитой, чашки чая, но все же.
Муж смотрит на меня так, словно я несу какой-то бред. Ничего не понимаю.
— Как ты понял, что я еще не уехала? Я ведь не стала уезжать с твоим человеком, — печально усмехаюсь и шмыгаю носом, пытаясь быть как можно более внятной, но судя по удивленному выражению лица мужа, я сказала сейчас какой-то бред.
Но что его удивляет, что его поражает? Реакция такая, словно это не он давал распоряжение своей любовнице забрать меня из больницы. Я сомневаюсь, что она не позвонила и не нажаловалась ему, что я со своевольничала и осталась здесь.
Из-за ее звонка он был вынужден приехать за мной сам, чтобы наказать, чтобы показать, кто здесь главный, уверена. Вот только он должен был наверняка знать, что я не уехала, получается, за мной следят, или он по телефону определил мое местонахождение, вдруг установил какое-то приложение для слежки?
Я уже ничему не удивлюсь, он настолько коварен и безжалостен, что было бы самонадеянно считать иначе в сложившейся ситуации.
— А почему я должен был сомневаться здесь ты или нет? Ты все же решилась на побег? Смело, но правильное решение приняла, что оставила эту глупую мысль. Хвалю, — он говорит это так легко и непринужденно, что заставляет меня, удивленно выпучив глаза, смотреть на него.
Какой побег, о чем он и почему он игнорирует мои слова о своей любовнице? Неужели ему так нравится надо мной издеваться? Похоже, что да.
— Я тебя не понимаю, Игорь, совсем не понимаю. Почему ты делаешь вид, словно ничего не произошло? Как ты мог со мной так сегодня поступить и зачем сейчас играешь на моих нервах? Ты хочешь, чтобы я все-таки потеряла ребенка? Да?
С каждым сказанным мною словом, Игорь хмурится все сильнее. Он не понимает, что я хочу сказать, не может уловить суть разговора. Мы, как немой, с глухим, спорим, что-то доказываем друг другу, а на деле… М-да.
— Но тогда зачем держал меня в больнице все это время? Мог бы просто дать мне его потерять еще тогда. А сейчас это уже слишком жестоко. Тянешь мне руку, я хватаюсь за нее, потому что это мой единственный шанс на спасение, и когда я уже почти спасена, слегка отпускаешь ее, заставляя упасть меня вновь, и хватаешь в последний момент, вновь подтягивая. Тебе не надоело так издеваться надо мной?
В моем голосе явно слышно отчаянье, которое нисколько не трогает Игоря, он продолжает смотреть на меня, и не моргает. Я для него, словно капризный ребенок, его личное наказание, от которого он не может избавиться. Но только ведь я взрослый человек. Он легко может оставить меня одну и начать заниматься своей жизнью, почему он этого не делает? Так ведь было бы всем проще.
— Лиля, прекрати эту истерику. Я почувствовал во время разговора, что тебе очень плохо и важно, чтобы я забрал тебя. Я перекроил все свое расписание в короткий срок, чтобы отвезти тебя домой, приехал сам, вместо водителя, а сейчас слушаю твою глупую истерику. Тебе самой как, не противно от этой игры? Врать не устала?
Он отделяет каждое предложение, делает тягучие паузы между словами, и чем дальше говорит, тем сильнее у меня челюсть к полу приближается.
Нет, ну правда, как он может говорить мне подобное? Я ему никогда не закатывала пустых истерик, никогда не требовала того, что могло бы навредить его бизнесу, я была мягкой, уступчивой, понимающей, и сейчас не заслужила вот такого.
— От какой игры, Игорь? Ты сам себя слышишь? Это не мне должно быть стыдно. Не мне должно быть противно. Первое, я не просила тебя перекраивать свои планы, не просила, это твое решение, твой выбор, и не надо переводить на меня стрелки.
Встаю с кушетки, делаю шаг к нему, хочу, чтобы он видел мои глаза, понял все, но встречаюсь с равнодушием. Мой голос для него, словно писк комара, это отчетливо читается по его взгляду. И ранит, полосует.
Глупое сердце хочет верить каждому его слову, хочет верить, что он перекроил из-за меня свое расписание, приехал и тем самым сделал шаг навстречу, показал, что я для него важна, но разум говорит, что все это ложь, говорит, что это обманка, пыль в глаза, и почему-то не знаю, к кому мне прислушаться, к разуму или к сердцу.