— Очень интересно, очень, но, я так понимаю, есть еще и второе? — когда я выдерживаю небольшую паузу, чтобы собраться с силами, Игорь подгоняет меня, и я, тяжело вздохнув, продолжаю.
— Да, есть и второе. Мне интересно, почему тебе не стыдно вот так смотреть мне в глаза и нагло врать? Ты решил, что можешь попросить свою любовницу забрать меня из больницы и отвезти домой? Ты хоть понимаешь, как это выглядит со стороны? Ты хоть понимаешь, как это жестоко?
Только почему-то кажется, что не понимает.
— Господи, Игорь, да это садизм чистой воды, садизм. Неужели ты не понимаешь, что это уже слишком даже для тебя? Слишком, — последнее выкрикиваю ему прямо в лицо и тычу пальцем в грудь до боли, правда, больно, только мне.
Глаза мужа вспыхивают яростью такой дикой, свирепой, от которой все внутри ежится, сжимается, но я стою и продолжаю смотреть на него. Неважно, что коленки трусятся, он хватает меня за запястье, но просто держит, не сжимает до боли, не отводит руку в сторону, а просто держит на расстоянии, чтобы мне не было так больно.
— Что ты несешь? Я тебе еще раз повторяю, да, я хотел отправить за тобой водителя того, который был закреплен за тобой, но, поговорив с тобой по телефону, понял, что тебе важно, чтобы забрал я. И вот я здесь. Посылать за тобой Дарину не собирался. Ты за кого меня держишь? Она всего лишь девка, а ты, жена. Не чувствуешь разницы?
— Вот только она была здесь, мне не привиделось, и, когда я ей сказала про то, что с ней не поеду, она ничего не сказала, просто промолчала, не стала унижаться, — отвечаю ему в тон, потому что я тоже не дура или…
Нет, господи, а может быть, она из-за этого кривила губы? Может быть, она действительно пришла сама по себе, а услышав, что Игорь отправил за мной человека, занервничала, и ей стало неприятно? Да нет глупости, я просто хочу в это верить, поэтому так и рассуждаю.
— Хватит мне врать. Пожалуйста, Игорь, хватит. Я ничего уже в этой жизни не хочу, ничего, кроме как родить здорового ребенка. Хватит трепать мне нервы, я тебя умоляю. Оставь ты меня уже в покое. Тебе мало того, что ты и так меня сломал? Хочешь окончательно добить, до пинать?
Не в состоянии справиться с нахлынувшими эмоциями, срываюсь окончательно.
— Прекрати истерику. Сама себя сейчас доводишь до ручки. Я тебе уже сказал все, верить или нет, твоя проблема. А сейчас — домой.
Глава 26
Лиля
— Мама, мамочка, ты вернулась? — едва я переступаю порог дома, как на меня летит дочка с распростертыми объятиями.
Она хочет запрыгнуть мне на руки, хочет, чтобы я покружила ее, но я опускаюсь на корточки и обнимаю ее так. Как бы то ни было, я не хочу потерять ребенка, не хочу, а малышке еще надо объяснить, что пока мама не может поднимать ее, надеюсь, она поймет.
Жаль, что Игорь до сих пор ей не сказал, что у нее скоро появится братик или сестричка. Сейчас мне было бы проще. Я бы не видела в глазах дочери легкие ноты обиды и непонимания. Раньше я ей никогда не отказывала в такой ласке, а тут нонсенс, что-то страшное.
— Надюш, врач маме пока запретил поднимать что-то тяжелее чашки, понимаешь? — муж присаживается к нам и отвечает на безмолвный вопрос ребенка. — Какое-то время нам надо маму очень сильно беречь. Понимаешь? Мы ведь хотим, чтобы она у нас была здоровая и счастливая?
— Конечно, хотим, конечно, хотим! — продолжая крепко обнимать меня за шею, отвечает отцу дочка. Да ничего лучше он сейчас не мог придумать, но хоть что-то, уже легче и все равно чувствую себя как-то гадко. — Мамочка, мы о тебе позаботимся.
Сидим так в коридоре еще несколько минут, пока Надюшу не отпускает, а потом муж отвлекает ее, а я иду и принимаю душ. Как же это приятно по-человечески искупаться. Дома сразу начинаешь чувствовать себя человеком.
Да, я понимаю, что я была в хорошей палате с отдельным санузлом, но все равно, это больница и в ней я не могла спокойно мыться. Мне все равно было как-то не по себе. Детские годы дали о себе знать.
Я вспомнила, как было в городской больнице, какие там были условия. До сих пор с ужасом вспоминаю засунутый шланг в канализационное отверстие, причем глубоко засунутый, и из этого шланга мы мылись. Фу, очень противно, при том, что в соседнем помещении для комиссии была хорошо оборудованная ванна с обычным краном.
Но нет, пока нет комиссии дверь туда была закрыта, да и открывалась она именно во время ее прихода. Не знаю, может быть в больших городах такого абсурда и не было, но в том городке, в котором я изначально родилась, в маленьком и уютном, был вот такой кошмар. А что мы дети могли против хабалок-медсестер? Ничего, только молча обмывать этот шланг и терпеть.
Поэтому в какой бы больнице я сейчас не оказалась, все равно вспоминаю тот период своей жизни и не могу, до дрожи. Б-ррр. Противно.
Выхожу из ванны, вся замотанная в полотенце. Кажется, что кожа сейчас дышит, именно дышит, ведь я потерлась с мочалкой. Покрасневшая, правда, сейчас, но ничего, оно того стоило.
— Мы с Надей ужин приготовили. Ты скоро будешь готова? — без стука, заходя в комнату, спрашивает муж и закрывает за собой дверь. Он быстро пробегается по мне взглядом и спокойно выдыхает. — Ладно, я все понял.
Сажусь на пуфик перед туалетным столиком и сбрасываю с волос полотенце, уже тянусь к расческе, но не успеваю ее взять, меня опережает Игорь. Он начинает аккуратно прочесывать мои волосы, и меня это дико раздражает.
— Игорь, не надо, я сама не маленькая. Отдай, — пытаюсь забрать расческу, но он не отдает, продолжает зачем-то за мной ухаживать.
Я даже в какой-то момент не выдерживаю, поворачиваюсь, хочу начать кусаться и царапаться, но он быстро пресекает эту попытку.
— Сиди смирно, ты устала, я тебе помогу. Не надо строить из себя героиню, — муж так тихо рявкает, что я не выдерживаю, сдаюсь и просто сижу, смотрю на нас через зеркало. Раньше мне нравилось, когда он вот так помогал мне, было в этом что-то такое особенное, романтичное, лично наше.
Игорь тянется к фену, включает его и начинает просушивать волосы. Вспоминаю все то, что было в нашей с ним жизни, и не понимаю, как сейчас, продолжая ухаживать за мной, смотря с каким-то собственническим удовольствием, он мог пойти на измену.
Не понимаю, отказываюсь понимать, ведь если человек больше не любит, он не будет так заботиться. Тогда зачем он заботится обо мне сейчас, зачем?
Сейчас он показывает свою власть надо мной, показывает, что. Я полностью в его власти и могу сколько угодно строить иллюзии насчет собственной свободы, но на самом деле полностью принадлежу ему. Но ведь это не так. Я просто оказалась в тяжелой ситуации, и просто нужно хоть немножко отдохнуть.
Не верю я, что это тот самый шаг, которого я ждала, не верю. Это напускная забота.
Пожалуйста, кто-нибудь, скажите мне, что это напускное, скажите мне, что он лжет и играет, потому что я не могу себя в этом убедить. Я смотрю на него и вижу того же мужчину, который сейчас, как и шестнадцать лет назад, сушит мне волосы, глядя с обожанием и гордостью.
— Ну вот и все, — закончив сушить волосы, Игорь в последний раз проходится по ним расческой, чтобы полностью распутать, и рассыпает их по моим плечам. Все так, как он любит, так, как делает только он. — Одевайся и пошли.
Киваю ему, не в силах собраться с мыслями. То, что он сделал, заставило глупых бабочек встрепенуться, а сердце замереть от восторга, и все это вместе отправило разум в нокаут.
Встаю с пуфика и иду к шкафу, надо еще что-то придумать, не хочу ночевать в нашей спальне. В конце концов у нас есть гостевая, а мы теперь с ним гости друг для друга. Достаю домашнее платье, белье, и смотрю на мужа, намекая, что ему стоит выйти, но он сидит и смотрит с предвкушением, и тогда я не выдерживаю.
— Игорь, выйди, пожалуйста, я больше не могу переодеваться при тебе.
Но он ничего не говорит, подходит вплотную ко мне, отделяет тонкую прядь волос и начинает наматывать ее на палец.
— А придется, дорогая моя, потому что мы семья.
Глава 27
Лиля
Уже открываю было рот возмутиться, сказать, что это не так, что мы не семья, как муж начинает тихо смеяться своим фирменным грудным смехом, не заливистым, не громким, а именно тихим, спокойным, мужским и очень притягательным.
Я обожаю, когда он так смеется, и даже сейчас мне приятно слышать этот смех, и неважно, что теперь он вызывает во мне лишь слезы.
— Видела бы ты себя сейчас со стороны, — все же он опережает меня, и продолжает говорить. — Не волнуйся, я понимаю, что сейчас ты обижен, что сейчас в тебе много злости, я все это действительно прекрасно понимаю, Лиля, и давить на тебя не собираюсь. Не волнуйся.
— Понимаю, тебе очень хочется показать свою самостоятельность, показать, что в твоих руках хоть сколько-то власти сохранилась, но, увы, дорогая моя, вся власть как была в моих руках, так в них и останется. Но так уж и быть, чтобы не трепать тебе лишний раз нервы, и наш малыш рос спокойно, я уйду. Но лишь сегодня. Сейчас. Не навсегда.
Последние слова он разделяет и при этом кладет ладонь на живот сквозь полотенце. Есть в этом жесте что-то такое собственническое, властное, и очень мужское. Только, если, когда я была беременна Надей, мне это нравилось, то сейчас нет.
Он словно трогает что-то запрещенное только мое, и я искренне не хочу, чтобы он к этому прикасался. Да, я понимаю, это его ребенок, он имеет полное на это право, но сейчас я чувствую себя дикой эгоисткой, и мне кажется, что это все лишь мое, лишь мое и ничье больше.
— Переодевайся, мы ждем тебя, а после ужина, когда уложим Надюшу спать, нас ждет серьезный разговор. Не волнуйся, я постараюсь максимально мягко с тобой обо всем поговорить. Не хочу, чтобы ты оказалась в больнице. Повторюсь, я очень хочу, чтобы наш малыш чувствовал себя хорошо.
На этих словах он отходит от меня и идет прочь из спальни, и только когда он хлопает дверью. Понимаю, что начала дышать. Я даже закашливаюсь настолько обжигающим оказался первый вздох.