Глава 26. Я сейчас уйду
У меня сейчас зубы раскрошатся от напряжения и давления челюстей. Я сглатываю, выдыхаю и закрываю глаза. Кожу обжигает слеза.
— А ну, пошли в дом!
Я вздрагиваю от неожиданно строгого голоса Виктора. Я оглядываюсь.
Калитка распахивается, и Виктор за капюшоны затаскивает наших дочерей одну за другой.
Они отбиваются, огрызаются и толкаются.
— Пошли быстро в дом! Устроили нам тут черт знает что!
Вспоминаю, как он за ними бегал и ловил каждую, когда они научились ходить. Двух поймает, а третья убегает с хохотом.
— Козел! — рявкает Лиза и кидается к калитке, пока ее сестры пытаются вырваться из захвата Виктора.
— А ну, стоять! — бросаюсь за ней. — Куда собралась?!
— Отстань!
— Вот же…
Хватаю ее за капюшон:
— Мы вас сейчас выпорем, мелкие засранки!
— Пусти! Мы к бабушке пойдем!
— Да дайте вы бабушке пожить нормально, — рычит Виктор и тащит Дашу и Надю к крыльцу. — Она человек пожилой, у нее режим сна!
— Вы нам все испортили!
— Жизнь!
— Вулкан!
— Все портите! Все портите!
— А ну, не брыкайся! — я крепко обхватываю руками тощую Лизу. — Совсем ополоумели! Ночью к бабушке! Точно ремня не хватает!
С трудом под крики втаскиваем истерящих девочек в дом. Лиза пытается меня укусить, но я ее опережаю и кусаю сквозь куртку в плечо.
Не сильно и лишь для эффекта неожиданности, а затем зло рычу. Она замирает, замолкает, и Виктор, прижимая к себе Дашу и Надю, разворачивается к нам.
Несколько секунд немой сцены и недоумения, и Лиза вырывается и верещит:
— Ты еще и кусаешься?!
— Снимай ремень! — рявкаю на Виктора. — Они меня довели! Двух запри, — перевожу взгляд на раскрасневшуюся Лизу, которая зло поправляет шапку на голове. — По одной буду пороть! Я с вами, как со взрослыми, пытаюсь разговаривать, а вы ножками топаете, ручками машете, кричите… Так не пойдет, мои дорогие. Пусть папа у нас будет хорошим полицейским, а я буду плохим! — вновь смотрю на Виктора. — Ремень!
Но до Виктора, похоже, не доходят мои слова.
Может, сам испугался, что я и его отстегаю ремнем, то ли после Ларисы не отошел с ее вонючими духами.
— Это насилие! — взвизгивает Лиза.
И я кидаюсь к шкафу, раскрываю его и рывком вытаскиваю из него сумку. Отстегиваю ремешок.
Виктор выпускает Дашу и Надю из захвата, отступает в сторону, и наших дочери бегут на второй этаж под мой рявк:
— Выстроились в очередь!
Для убеждения в своих серьезных намерениях я бью ремешком по перилам. Девочки взвизгивают, спотыкаются и скрываются на втором этаже.
Виктор следует за ними:
— У вас две минуты, чтобы оказаться в кроватях!
Отбрасываю ремешок и шагаю в гостиную. Падаю в кресло, уронив руки на подлокотник.
Не так страшен развод, как дети после него.
— Ты был у своей шлюхи, да?!
— Ложись под одеяло!
— Ты ее не любишь!
— Ты любишь маму!
— А мама тебя!
— Ты был у нее?!
— Да, я был на встрече с другой женщиной! Был!
Воцаряется молчание, и я поднимаю взгляд к потолку, ожидая дальнейших криков.
— Лиза, рот прикрыла! — рычит Виктор. — Сейчас говорю я.
Я вскидываю бровь и приглаживаю волосы.
— Вы ничего этим не добьетесь, девочки, — говорит Виктор. — Вы только мать задергаете! И не должна она за меня бороться! Не должна! За вас — да, но не за меня! Я ушел! Это я сделал больно вашей маме! Это я после двадцати четырех лет наших отношений их разрушил! Мог ли поступить иначе? И легче ли мне сейчас? Да ничерта подобного!
— Мы тебе мешаем?!
— Нет! — от рева Виктора аж люстра подрагивает у потолка. — Нет! Не вы! Не вы! А я! Я сам себе мешаю! — несколько секунд тишины, и он продолжает тише. — Не мама виновата, не вы и не кто-то другой. Просто мир стал для меня другим, и я в нем потерялся. Я хватался за вашу маму, делал вид, что если жить, как я жил до этого прежде, я вернусь тем, кем был. Нет, не вернулся, девочки. Я решил уйти, ведь всей моей жизнью и миром была семья… вдруг там за дверью я встряхнусь? Нет. Не встряхнулся.
Закусываю губы и зажмуриваюсь.
— Лариса? — спрашивает Виктор. — Мираж, который возник из-за желания поверить, что дело в человеке, который рядом. И вместо воды у меня во рту песок, девочки.
— Может, тебе просто и нас бросить, чтобы тебе было легче? — ехидно спрашивает Даша.
— Да вы только и держите меня.
А затем следует тишина, потом я слышу шаги, и Виктор спускается по лестнице. Щелкает замок входной двери, едва слышно поскрипывают петли и вновь щелкает замок.
Я не пойду.
Нет. Не пойду за ним. Пусть уходит. Пусть выбрасывается в окно. Он — не моя забота. Не моя.
Я постою на его похоронах в красивом черном платье, спрятав бледное лицо под тонкой вуалью.
— Да черт тебя дери, — цежу я сквозь зубы.
Встаю и торопливо выхожу из гостиной. На лестнице застыли три испуганные тени.
— Спать пошли!
Девочки молча исчезают. Я надеваю шапку на голову, затягиваю пояс на халате и выхожу на крыльцо, на котором сидит Виктор. Локти на коленях, ладони — в замке.
— Я сейчас уйду, — тихо говорит он. — Иди в дом, на улице холодно.
Глава 27. Проваливай
— Нет, — сажусь я рядом. — У меня обалдеть какой теплый халат. В таком можно собак выгуливать в холодные вечера, либо с бывшими мужьями на крыльце сидеть.
Виктор усмехается, а я поправляю шапку на голове:
— А еще мне же потом придется искать черное платье и загадочную вуаль на твои похороны.
Возвращаю ему его слова о моих похоронах, о которых он посмел мне сказать в тот день своей исповеди.
Виктор опять усмехается и говорит:
— И ты бы была хороша на моих похоронах.
И я не слышу в его голосе шутки, пусть на лице его сейчас кривая улыбка.
— Вить, что, мать твою, происходит? — шепчу я.
И спрашиваю я его сейчас не как бывшая обиженная жена, а как человек, который видит, что другой человек катится прямо в пропасть.
Он чуток притормозил в момент развода, а сейчас дальше катится. Да еще и ускорился.
— Я не знаю, Маша, — продолжает смотреть вперед, будто высматривает в пустоте врага. — Не знаю.
— Ты, видимо, не этого ждал?
— Нет, не этого, — он медленно кивает. — Если честно, я не знаю, чего ждал, но точно не этого, — замолкает и переводит на меня взгляд, от которого меня пробирает озноб. — Маш.
— Что?
— Как же ты держишься?
— А у меня есть выбор не держаться? — вскидываю бровь. — Вить, я же никогда не была соплежуйкой. Для меня сложности — это… причина идти дальше. Ты мне подкинул офигеть какую сложность. Самую сложную сложность, но ты же всегда был в моей жизни самым-самым, поэтому было бы глупо ожидать от тебя какой-то легкой и скучной банальности.
— Почему…
— Что почему? — мягко улыбаюсь.
— После всего… после моих слов… почему ты сейчас говоришь такое? — глаза у Виктора недоуменные и растерянные.
— Подожди, ты же сам хотел дружить…
— Ты же поняла о чем я, — продолжает вглядываться в глаза.
Теперь я смотрю перед собой и кутаюсь в халат поглубже под легким порывом ветра.
— Я все еще хочу, чтобы ты исчез из моей жизни, — шепчу я. — Я хочу разорвать тебя на клочки, а потом эти клочки растереть в порошок… — выдыхаю. — Из порошка этого испечь с твоими потрохами пирог и съесть его… Еще скормить дочерям, соседям, — моргаю. — Я прокручиваю множество вариантов мсти и злодейств, но я же не избавлюсь от тебя, Вить. Ты же останешься в памяти и прошлом, в котором я была счастлива. Мне этого не выкинуть из своей жизни.
Делаю паузу и пожимаю плечами:
— И я ценю то, что у меня было за спиной, — перевожу взгляд на Виктора. — А ты боишься, Вить. И тебе бы по-хорошему, если хочешь новой жизни, все сбросить и стряхнуть, но ты ведь не такой, да?
— Я не брошу дочерей.
— Тебе бы было легче, — слабо улыбаюсь. — И я бы не маячила в твоей жизни с воспоминаниями из прошлой жизни. Ты захотел легкости, чувственности, страсти и романтики, а по итогу тащишься посреди ночи с вулканом к трем капризным дочерям. Где тут легкость, которую ты жаждал? И дышать тебе сейчас легче, когда жены-мамки-сестры нет рядом?
Виктор опять смотрит вперед и едва заметно хмурится:
— Нет. Но у меня нет… Маш… Нет ощущения того, что мы с тобой разведены, — хмыкает. — Вот так, Маш. Я не знаю, как тебе это объяснить.
Я молчу и недоуменно моргаю. Если он так говорит, то значит так и есть. Ему сейчас бессмысленно юлить или путать меня словами.
— Ты ведь прекрасно понимаешь, как все это можно решить, — тихо шепчу я, и грудь стягивает стальным обручем ревности. — Вить… У тебя есть отношения с другой…
Он неожиданно встает, шагает туда сюда и разворачивается ко мне.
— Нет у меня тех отношений, которые подразумевали того, чтобы я сейчас дочерей в них втягивал, — смотрит на меня прямо. — Может, тебе тоже стоит развернуться в сторону поиска, а? Тебе говорят, что ты должна бороться, а мне то, что ты ждешь меня, когда я вернусь.
— Но я тебя не жду.
— И ты им об этом говорила?
— Говорила.
— Они тебя слушают? — Виктор вскидывает бровь.
Я молчу. Нет, не слушают.
— И меня не слушают, — он разводит руки в стороны. — И мне истерики устраивают, Маша. Ты думаешь, мы этот сраный вулкан лепили неделю просто так? Штук пять мы растоптали, разбили, размяли и выкинули в папулю! И знаешь, что, — он наклоняется ко мне, — Я им говорил, что у меня сегодня будет встреча, — он щурится. — Вот тебе и результат.
— Так они знали… — тихо отзываюсь я. — Вот оно что…
— Ты хочешь, чтобы я притащил Ларису?! — он повышает голос. — Но ты уж прости, но рановато, Маш. Знакомство будет тогда, когда я пойму, что пора. Что я готов представить девочек другому человеку. Когда у меня будет уверенность, что есть смысл делать следующий шаг.
— Сейчас нет этой уверенности?
— Нет, — цедит сквозь зубы, вглядываясь в мои глаза. — И нет, Маша, я не уходил в существующие и построенные отношения, чтобы сразу свадебку устроить.