— И долго ты будешь строить эти?
— Не знаю, — шепчет он и пар из его рта касается невесомой вуалью моего лица, — может, ничего не построится. Может, с другой придется строить.
— С другой? — смеюсь я.
— А, может, к черту все эти отношения? — рычит он. — Заведу кота и буду спокойно себе жить.
— То есть по итогу выйдет, что ты от меня к коту ушел? — приподнимаю бровь еще выше.
— Выходит, что так, — коротко усмехается.
— Или же тебе сегодня от Ларочки прилетело, и ты поэтому о коте задумался?
— А ты так хочешь поговорить про Ларочку?
— А почему нет? — встаю. — От тебя ею разит. Ты же от нее приперся.
— А я не понял, — он вскидывает бровь, — это, что, ревность?
В груди вспыхивает искра злости и сердце сильно бьется о грудину.
— И ты зачем им сказал о своей встрече?!
— Так мне говорить или не говорить?!
— Я не знаю! Не знаю! Я просто хочу, чтобы все это закончилось так или иначе! Чтобы все затихло, чтобы я выдохнула, Виктор! Поэтому я и жду, что ты женишься! А то ты ни туда, ни сюда! Мне, что ли, мужика искать, чтобы наши дочери поняли, что все! Баста! Но… — усмехаюсь, всплеснув руками. — Я боюсь, что все это не поможет, Вить. Ни твоя баба новая, ни мой воображаемый мужик! Да, можно сказать, что вырастут поймут, но не поймут. Смиряться, успокоятся, вырастут и в их жизнях появятся свои проблемы, но это разочарование останется навсегда, — выдыхаю и рявкаю, — навсегда, урод ты неблагодарный! Что ты, сволочь, наделал?!
Я кидаюсь на него под вспышкой гнева, который выстрелил из моей груди залпом.
— И ладно бы сам был довольным, козлина! — толкаю его в грудь, а он медленно отступает под моими ударами. — Получил то, что хотел! Так нет же! Не получил!
Я хаотично бью по груди, плечам, вынуждая отступать от крыльца в сторону калитки:
— И еще от тебя фонит! Ты скажи Ларисе, что у не отвратительный вкус к парфюму!
Перехватывает мои запястья, сжимает их, выдыхает через нос клубы пара и вглядывается в мои глаза:
— А если мне нравится этот парфюм?
— Не заливай, Воронин, — мне приходится встать на цыпочки, чтобы хоть немного повысить свою угрозу в его глазах. — Я знаю, что сладкие и приторные запахи тебя бесят.
— Все-то ты про меня знаешь.
Наши выдохи сплетаются в одно облако пара.
— Как облупленного, Воронин.
А затем у меня в голове всплывает наш первый поцелуй. У меня тогда также сердце стучало. И глаза у Виктора были такие же: расширенные зрачки, поволока…
— Проваливай, — выдыхаю я и цежу сквозь зубы. — Воронин. Вижу, твои похороны откладываются.
Глава 28. Не мое дело
— Соглашусь, — он кивает. — Мне пора.
— Ага, катись колбаской, Воронин.
И я понимаю, что если он сейчас сделает ко мне шаг, то я за себя не отвечаю.
Моя тоска принимает четкое желание его объятий, поцелуев и горячего шепота на ухо.
Я скучаю по нему.
И еще я хочу в отчаянии доказать ему, что со мной лучше, чем с Ларисой, от которой он приехал.
Господи, как же я хочу вырвать у жестокой реальности еще несколько минут с Виктором и забыться с ним.
Да, он меня разлюбил.
Я все это понимаю, но я жажду прикоснуться к его горячей коже, потереться о его щеку и прижаться всем телом к нему.
— Уходи, Вить, — шепчу я. — Зря ты приехал.
— Ты права, — он отступает.
— Как обычно, — я тоже пячусь к крыльцу.
Смогу ли я в будущем не видеть в нем любимого мужчину? Отпустит ли меня хоть когда-нибудь?
Или мне жить с этим до конца своих дней?
С этой кровоточащей раной и воспоминаниями, в которых я счастлива.
— Спокойной ночи, Маш.
Разворачивается и делает несколько шагов к калитке. Меня всю распирает от гнева на себя за свою слабость, на Виктора, на дочерей, на Ларису, которую мое воображение рисует в белом платье и рядом с моим бывшем мужем у алтаря.
Сука.
Премерзкая гадина.
— Виктор…
— Что? — оглядывается у калитки.
Я должна быть холодной и презрительной.
Но не могу.
Блин. Не могу. Как тогда, когда я этого тупого Воронина била учебником по его голове за то, что листы в моей тетрадке по математике сложил сердечками.
А я была аккуратисткой. Я тогда вспыхнула одновременно диким смущением и гневом.
Короче, била я его с большой и громкой любовью.
Как же сердце тогда стучало.
Виктор молча на меня прищуривается, и я с вызовом приподнимаю подбородок.
— Нам надо обговорить некоторые моменты нашей опеки…
Только не об опеке я хотела сказать, а о том, что Ларисе надо сменить парфюм.
— Да? — приподнимает бровь.
— Да, — киваю. — Я не хочу с тобой сталкиваться лбами вот так, — прячу руки в карманы халата. — Тебе, может, все равно, а мне нет. Мне и нашим девочкам нужны границы.
— Насчет “все равно” ты погорячилась…
— Тебя штормит, — вздыхаю, — но иначе, чем меня, — хмыкаю, — у нас выходит очень интересная ситуация. Не только я тебя потеряла, но ты и сам себя.
Молчание.
Вот оно что.
Мы оба потеряли Виктора.
— Мы тут будем оговаривать твои границы? — тихо уточняет он.
Что это? Он напрашивается на чай?
Сердце пропускает удар.
Я хочу ухватится за этот момент, как за иллюзию того, что сегодняшняя ночь может толкнуть нас друг другу.
Нет.
Я обещала, что не приму его и не стану даже думать в этом направлении.
А еще он приехал ко мне в дом от другой женщины. Не настолько я жалкая, чтобы сейчас впускать его в дом на чай и разговор.
— Я тебе пришлю на и-мейл письмо, — взгляда не отвожу.
— Тогда спокойной ночи.
Скрипит калитка, и Виктор выходит за территорию дома.
Почему мне сейчас кажется, что я должна остановить его? Что сейчас именно та ситуация, когда я могу перетянуть его к себе?
Если он потерял себя, то разве я не должна помочь ему найти себя?
Эти годы мы держались вместе, друг друга направляли, и все полетело к чертям, когда он решил в одиночку справится с сомнениями и растерянностью в жизни, в которой ему почти сорок лет.
Слышу, как машина за калиткой уезжает, тихо шурша шинами обо асфальт.
И вот я готова уже подняться по крыльцу, как на меня налетают обрывки воспоминаний, в которых Виктор вечерами выпадал из реальности.
Не так часто и не посреди разговоров, но… бывало, что сидел и смотрел перед собой отсутствующим взглядом.
Когда я или дочки выдергивали его из этого состояния, то его ответ “Я что-то задумался. Да так, ничего важного” меня удовлетворял, потому что затем он вновь был собой. Улыбался, смеялся и…
Играл роль.
Он играл роль.
— Хватит, — прижимаю кулаки к вискам. — Он сам принял решение ничего мне не говорить. И все это сейчас — не мое дело. Не мое.
Я не хотела думать, что у моего мужа есть проблемы, в которых я бы сама растерялась?
Я могу выдержать безденежье, несколько работ, жесткую экономию и старые дырявые сапоги.
А апатию? Муторное чувство неудовлетворенности, когда все хорошо? Борьбу с демонами, которые отравляют душу привычкой, серостью и тоской по прошлому, в котором кровь бурлила, глаза горели и смотрели только вперед?
Я захожу в дом. Девочки опять стоят на лестнице, смотрят на меня и молчат.
— Спать идите. И я вас утром только один раз толкну, — распахиваю халат, в котором мне жарко и тяжело дышать. — Не проснетесь, то это ваши проблемы.
— Мам…
— Я не буду с вами сейчас вести разговоры! — повышаю голос. — Не буду! И терпеть ваши капризы! Я очень надеюсь, что вы в своей жизни не столкнетесь с подобным, чтобы вы поняли в каком я сейчас состоянии! Есть вещи, которые можно понять только на своей шкуре, но не дай бог! Не дай бог, девочки!
— Пошли, — Лиза разворачивается и поднимается по ступенькам.
Даша и Надя поджимают губы и следуют за ней. Хрупкие, худенькие, но с яростной надеждой в груди, что все можно исправить, если постараться.
— Я люблю вас…
Оглядываются.
Если эта надежда потухнет, то после нее на всю жизнь останутся ожоги и рубцы.
— И вы сейчас должны немедленно ответить, что тоже любите мамулечку, — недобро щурюсь я.
— Мы тебя любим! — зло отвечают девочки, и сейчас я вижу в них тень упрямого Виктора.
— Вот теперь точно спать, — киваю я.
— А мы и идем!
Топают ногами, исчезают в коридоре, а я иду в гостиную. Сажусь на диван, подхватываю ноутбук и открываю его.
Я должна поставить границы. Создаю новый документ и касаюсь клавиш:
— Итак, пункт первый.
Глава 29. Тебе советы не раздать
Паркую машину и глушу мотор. Крепко зажмуриваюсь, а после расслабляю лицо, чтобы прогнать напряжение.
Меня ждут веселые ночные часы за вулканом, которым я прикрою свое недоумение происходящим.
Я хотел поцеловать Машу. Хотел зарыться пальцами в ее волосы, стянуть их, запрокинуть ее голову и въесться в ее губы.
Какого черта?
Это желание было ярким, горячим и на грани отчаяния, будто этот поцелуй мог спасти меня от смерти.
И нет сейчас Маши в моей голове, потому что реальная Маша другая. Она не ехидная стерва и громко не смеется надо мной.
Лезу во внутренний карман пиджака и выуживаю из него небольшой мешочек из черной прозрачной органзы.
В нем два белых кубика из соевого воска.
Усмехаюсь.
Это ароматизатор для шкафов. И да это он сладко и приторно пахнет.
Луговые цветы, но нет тут свежести лета или лугов.
Мне этот мешочек сунула секретарша. Ее дочка решила заняться мыловарением, свечками и прочей ерундой для дома.
Сунула и сказала, что можно и в машине повесить. И будет у меня в машине обалденно пахнуть.
Да, секретарша у меня женщина толковая, пробивная, но у нее явные проблемы с оценкой запахов.
Я сунул мешочек в карман пиджака и забыл о нем. Да, сейчас я четко ощущаю сладкий и густой аромат, но эти дни я был замотан и ни к чему особо не принюхивался. Меня что-то беспокоило, когда открывал шкаф, но я в принципе сейчас весь дерганный и раздраженный.