Я видел в стороне ее другой.
— Какой?
Смотрю на Юру, замерев с кистью над картонкой.
— Могу томно улыбнуться, если это поможет тебя разговорить. И пострелять глазками.
— Зачем тебе это?
— Отвлекает, Вить, — шепчет Юра, — отвлекает моих демонов. За тебя буду переживать, и на себя не будет времени.
— Не надо обо мне переживать.
— Это не по доброте душевной, Вить. Не из-за симпатии или желания срочно укутать тебя в одеялко и налить чаю. Кто-то ток-шоу смотрит со скандалами и отдыхает, а я вот так.
— Я не хотел уходить из семьи, Юр, — тихо отвечаю я. — Я хотел признаться, я хотел поговорить… но после некоторых признаний разговоры невозможны. Когда я Маше сказал…
— А ты не пробовал быть деликатным?
— Я планировал быть деликатным, — размазываю клей по картонке, — но не вышло. Когда я пришел для разговора… Я открыл рот и все прямо сказал. Было облегчение, а потом я понял, что после таких слов мы разойдемся. Для уверенности в этом я еще сверху накидал признаний, — прохожу кистью по основанию вулкана.
— Каких признаний?
— Что она мне как сестра и мамка.
— Точно, да, — Юра откладывает новое деревце в сторону. — Хуже не придумаешь, — смотрит на меня. — Лучше бы ты просто бабу на стороне завел.
— Тогда вот тебе ответочка, — подхватываю пакет с зеленой имитацией травы. — Тебе бы сейчас в сауну со шлюхами, — посыпаю травой картонку, — как в старые добрые времена, Пастух, — перевожу на него взгляд. — Ты же так свой досуг обычно проводил и не лез к другим за разговорами. Это ты сейчас что-то ко всем подползаешь и мозги моешь. Про ценность семьи навешиваешь и прикрываешься, что козлом-то с другими женами был, потому что любил одну единственную и долго ждал ее. И ты считаешь, это тебя оправдывает? И зная тебя, Пастух, не женился ты на тех женщинах, которые тебя не любили. И ты принимал их любовь, жрал ложками, а когда надоедало, просто выпинывал их из своей жизни.
— Может, я надеялся и верил, что их любовь исправит меня?
— Самому-то не смешно? — вглядываюсь в его глаза. — И вот, теперь вопрос, ты нанюхался моего грязного бельишка? Или ты еще ждешь порции?
— Офигеть, Вить, — шепчет Юра. — Я захотел дать тебе в нос.
— Да неужели?
— Мне ответить тебе нечего, — щурится. — Говорю же, мужик-индиго. Ой, стой, — он прищуривается еще сильнее, — мне есть, что ответить. Я придумал.
— Ну, валяй.
— Хорошо, что ты избавил жену от себя. Вот как с таким жить, а?
— Ты ждешь, что я тебе сейчас в рожу дам? — вскидываю бровь.
— Да.
— Я дам тебе в рожу, если мы не успеем вулкан привести в божеский вид, — хмыкаю я. — Мне надо впечатлить жену и дочерей, какой я ответственный. Сколько деревьев готово?
Глава 31. Вулкан
Дочки молчат, и я молчу.
Все утро молчали. На мои вопросы отвечали односложно и не поддерживали диалог. Ну я и плюнула.
Мы все имеем право сейчас молчать, злиться и обижаться.
Я тоже.
Я стараюсь быть разумной женщиной, которая лавирует среди острых скал на маленьком плоту и пытается минимизировать последствия крушения корабля “Семья”.
А мне устраивают диверсию за диверсией.
Под утро я задремала с ноутбуком, и мне сквозь сон показалось, что рядом сел Виктор и обнял меня, но потом я проснулась от будильника на влажной от слюней подушке.
Меня постигло такое разочарование, что я вцепилась в себе в волосы и пнула журнальный столик.
Неудачно пнула. Весь удар пришелся на мизинец, и теперь он болит.
Паркую машину среди остальных авто, из которых выпархивают школьники и бегут к воротам школы. Кое-кого мамочки обнимают и тискают на прощание.
— Это папа? — шепчет Лиза.
— Да, это он, — отвечает Даша.
С крыльца школы неторопливо спускается Виктор. Накидывает на шею шарф поверх пальто, а затем ловит мальчишку, который чуть в него не врезался.
— Да ешки-матрешки, — сжимаю руль.
Мальчик убегает, а Виктор продолжает путь. Прячет одну руку в карман пальто.
— Мы любим тебя, — Даша спешно целует меня в щеку и выныривает из машины. — Папа!
Лиза и Надя с задних сидений неуклюже поддаются по очереди ко мне, чмокают в щеку и тоже на улицу выскакивают.
И пофиг, что рюкзаки забыли.
Там же папа.
— Папа!
Бегут, машут руками, ловко обегают других детей и подростков.
Я склоняюсь к идее, что бывших мужей надо убивать, чтобы потом они не маячили перед глазами такие вальяжные и с размашистой походкой.
Наблюдаю, как девочки подбегают к Виктору у ворот школы, скачут, обнимают его среди потока школьников, и стискиваю зубы, когда наши взгляды встречаются.
Да он издевается.
Я только ночью просила его не пересекаться со мной без надобности, а он все пропустил мимо ушей.
Ему нравится делать мне больно?
Нравится красоваться передо мной?
Не зря богомолихи откусывают головы богомолам. Богомолихи знают о жизни больше, чем женщины. Надо сжирать своих партнеров, потому что потом они могут стать занозой в заднице.
Слишком долго он смотрит на меня, а я на него, но я не отведу взгляда. Почему я должна уступать?
Сердце аж к глотке подскакивает пульсирующим плотным узлом.
Выдыхаю, когда Виктор наклоняется к девочками и что-то говорит. Они округляют глаза и бегут к машине.
О рюкзаках напомнил?
— Блин, забыли, — девочки через несколько секунд заглядывают в машину, хватают рюкзаки, и Лиза взбудораженно шепчет. — Папа вулкан привез. Двойки не получим.
— Говорит, ночью вулкан сделал, — Надя немного запыханная. — Блин, я уже готовилась мазаться, что мы ничего не успели. Все, мам, пока.
Хлопают дверцы. Вновь бегут к Виктору.
Опять объятия на прощание с папулей-героем, который спас дочек от двоек, и машут мне руками. Я поднимаю ладонь, сдержанно улыбаюсь и медленно сдаю назад, чтобы выехать с парковочного места.
Мимо пролетает черный хэтчбек, чуть не задевает меня, и я стискиваю руль еще крепче:
— Вот сука.
Виктор кивает мне в знак запоздалого приветствия.
— Пошел к черту, — цежу сквозь зубы, и он усмехается, будто услышал мои слова.
Я бы не хотела, чтобы он сейчас подошел к моей машине, постучал по стеклу и лично поздоровался.
Нет, мне этого не надо.
Но я злюсь, будто я ждала от Виктора большего, чем просто ленивого кивка головой.
Наблюдаю, как он разворачивается и шагает прочь.
— Ну и катись, урод.
Выезжаю с парковочного места, преисполненная разочарованием.
И ведь он ведет себя так, как я этого хочу. Не полез ко мне с лишней приветливостью, ненужными разговорами, однако это жутко бесит.
Всю дорогу я прокручиваю в голове его ухмылку, кивок и матерюсь под нос. Я и подумать не могла, что знаю столько хитрых и вывернутых ругательств.
Через минут сорок я зло стучусь в стеклянную дверь, над которой висит красивая табличка “скоро открытие”.
— Да е-мое, — шиплю под нос и лезу в карман за телефоном, — я же предупреждала, что буду…
Вижу как из глубины моей будущей супер-пупер модной ногтевой студии шагает прораб Андрей. Открывает дверь, и я натянуто улыбаюсь:
— Доброе утро.
— Доброе, — он тоже улыбается.
Крупный мужичок лет сорока, который, возможно, раньше занимался спортом, а потом раздобрел. Джинсы, синий свитер мелкой вязки и небольшие залысины.
— Закончили? — спрашиваю я и проплываю мимо Андрея.
— Да.
В пустой студии пахнет свежей краской и побелкой. Меня немного отпускает, пока я хожу и заглядываю в каждый угол в поисках косяков.
Но я их не нахожу.
Эта студия, как и остальные, будут выдержаны в простом и лаконичном стиле. Белые стены, белые столы и кресла, обитые пудровым бархатом.
— Можно мебель заказывать, — захожу в дальную небольшую комнатку, которую я оборудую под склад. — Сюда стеллажи…
Понимаю, что Андрей стоит за моей спиной. И очень близко. На руках и загривке волосы встают дыбом от нехорошего предчувствия.
— От тебя хорошо пахнет, — голос у Андрея хриплый и он касается моих волос шумным выдохом.
От тебя. Когда мы успели перейти на “ты”?
— Отойдите.
И я будто со стороны наблюдаю, как потная мужская ладонь зажимает мой рот, а тонкие губы шепчут:
— Ты сама этого хочешь… не зря так жопой крутила передо мной…
Я после признаний Виктора истошно кричала и крушила дом.
А сейчас лишь мычу с широко распахнутыми глазами. Андрей валит меня на пол. Я вскидываюсь под его тушей и получаю тяжелую оплеуху по уху. В голове звенит, и на несколько секунд в глазах темнеет.
Я чувствую, как трещит по швам моя юбка.
Нет.
Я не хочу.
— Надушилась, сука, блузку прозрачную надела… И каждый раз что-то новенькое… взгляды… знаю я таких шлюх…
Нет.
Я вела себя всегда прилично и вежливо. Без намеков. Ладонь Андрея пахнет известью и цементом.
В голове вспыхивает, как он закрыл дверь, опустил жалюзи и забрал ключи.
Вторая рука лезет мне под юбку, и я вновь брыкаюсь, мычу и тону в ужасе, а потом мои легкие обжигает рваный вдох.
Кто-то буквально срывает Андрея с меня.
Я неуклюже отползаю, захлебываясь слезами, и забиваюсь в угол.
Виктор за шиворот отбрасывает Андрея к стене и наносит по его удивленному лицу удар.
Глава 32. Вот это страсти
Молчаливый удар за ударом. Брызги крови, которые веером из точек оседают на белых стенах.
У Андрея не выходит отбиться.
Это бессмысленно.
У Виктора поставлен удар.
В секции единоборств, на улице, в университетских драках и агрессивных встречах с такими же придурочно-амбициозными выскочками.
Я слышу хруст, стоны и хрипы. Виктор не останавливается. Глаза пустые, лицо бледное, как алебастровая маска.
Его истинная ярость не про красные пятна на щеках или лбу, не про расширенные зрачки и не про рык с матами.
Она тихая, выверенная и быстрая.
Я должна его остановить, потому что у Андрей уже не держится на ногах, и свитер на груди весь в крови.