— Вить…
Но он меня не слышит, а голова Андрея безвольно болтается от нового удара.
— Вить…
Виктор отпускает Андрея, и тот мешком падает к его ногам. Окровавленный и без сознания. Хочу верить, что без сознания.
Перевожу взгляд на Виктора, который встряхивает рукой и разминает пальцы, а затем сплевывает и похрустывает шейными позвонками.
Я не раз после драк обрабатывала его ссадины, разбитые брови и губы. Прикладывала лед к синякам, но никогда он не смотрел на меня так, как сейчас. На меня смотрит не человек, а зверь, который вышел из клетки после многолетнего заточения.
— Вить… Он жив?
— Насрать, — отвечает он и делает ко мне шаг.
Я вся съеживаюсь, когда он делает еще один шаг, и обнимаю себя за плечи. По щеке бежит слеза, въедается солью в кожу.
Он садится передо мной на корточки, и я вздрагиваю.
— Это я, Маш, я, — касается моего подбородка. — Тише… ты цела?
Осматривает мое лицо, шею и руки. Касается меня окровавленными пальцами осторожно и невесомо, и вглядывается в глаза, когда я всхлипываю и судорожно выдыхаю.
— Это я, Маш… Я рядом… Все хорошо.
А затем мягким рывком за запястье привлекает меня к себе и укрывает теплыми объятиями, в которых я опять всхлипываю и реву в мягкий и шерстяной шарф.
— Я ничего не делала… Я была вежливой… — глотаю половину слогов. — Не соблазняла, не провоцировала… я ничего не делала…
— Я знаю, Маш, знаю. Я рядом.
— Нет… не рядом… Был рядом, но не не теперь… Я одна, мне страшно. Так страшно.
— Екарный театр! — раздается возмущенный мужской голос. — Какого черта, Вить?
В проеме стоит толстяк с жареным пирожком в руке и жует, глядя на Андрея:
— Етить-колотить, — глотает и вновь кусает пирожок. Затем переводит на меня взгляд и бубнит, сосредоточенно пережевывая кусок пирожка. — Доброе утро, если оно, конечно, доброе.
— Юр, свали! — рявкает Виктор.
— Ты меня оставил одного!
— Да, твою ж дивизию!
— Меня нельзя оставлять одного! Пирожок сунул и думаешь все? Я буду сидеть один и скучать?
— Кто это? — шепчу я.
— Лучший друг твоего мужа… ой, — опять кусает пирожок, — бывшего мужа, — шмыгает. — Я с ним ночь провел. И да, я люблю двусмысленности.
Виктор садится рядом и сжимает переносицу.
— Как ты меня достал.
— Юрий Пастухов, — “лучший друг” Виктора расплывается в улыбке. Запихивает в рот остатки пирожка, торопливо пережевывает их, вытирает салфеткой пальцы и ворчит с набитым ртом. — Чую, меня ждет веселые часы на унитазе после этого жареного дерьма, но, блин, что ж поделать.
— Твой друг? — в шоке смотрю Виктора.
— Нет.
— Да, — Юрий шагает к Андрею, наклоняется и касается его шеи без тени страха. Цыкает. — Живой, — а потом за подбородок разворачивает окровавленное опухшее лицо к себе, оттягивает нижнюю губу и хмыкает. — На зубы придется потратиться и на пластику носа тоже. Возможно, еще скуловые кости ты ему сломал. Челюсть точно, — поднимает взгляд на Виктора, — добьем?
— Что? — шепчу я.
— Я сам разберусь, — Виктор убирает руку с лица и смотрит на Юру исподлобья.
— У меня есть знакомый, к которому можно этого соколика в рабство сдать, — Юра щурится. — На свиноферму.
Я вздрагиваю, когда Андрей хрипит. Юра с равнодушием социопата пинает его. Размашисто и сильно, а затем еще раз. Я закрываю лицо руками.
— Я тоже нервный сегодня, — мрачно отзывается Юра. — Ночь не спал.
— Маш, — шепчет Виктор и разворачивает меня к себе. — Послушай…
— Нет…
— Я сейчас позвоню маме, она тебя заберет.
— Нет, — прижимаю ладони к лицу.
А затем меня выворачивает на кафель завтраком. Прижимаю пальцы к губам и сипло шепчу:
— Надо вызвать полицию…
— М-да, — тянет Юра.
Поднимаю взгляд на него, а он прячет руки в карманы брюк, выставив круглый живот вперед. Перекатывается с пяток на носки, вскинув брови:
— Серьезно? Полицию?
— Вы его убьете.
Юра наступает на пальцы Андрея и переносит на них весь свой вес. Мычание, хруст, и Виктор резко встает.
Но не для того, чтобы остановить Юру, а чтобы рывком поднять меня на ноги и потащить из комнатки прочь.
— Отпусти!
— Замолчи! — разворачивает меня к себе лицом и встряхивает. — Если бы я не поехал за тобой, то…
Его лицо опять бледнеет, пальцы сжимают мои плечи до боли:
— Я отвезу тебя к моей маме, Маша. Хочешь, звони в полицию, но, — он приближает свое лицо к моему, — это его не спасет. Потратишь зря время.
— Знаешь, Вить, — из комнатки выглядывает Юра. — Я так и думал, что с тобой бывает весело. Невкусные ириски, вулкан, деревья, зеленая вата, разговоры по душам, слежка за бывшей, а затем старый добрый мордобой. Да еще какой!
— Господи, что у тебя за друзья… — шепчу я.
— Что, Воронин не такой уж и облупленный, да? — зло вглядывается в мои глаза.
— А еще у меня есть другой лучший друг, — говорит Юра. — Помогает жене кастрировать быков. Если твоя жена против мокрухи, то можно секатором чик-чик и потом на свиноферму упаковать его.
— Обсудим, — шипит Виктор и тащит меня прочь.
Я спотыкаюсь под волной слабости, тошноты и новым потоком страха за свою шкуру. Если бы не Виктор, то… меня встряхивает сильная дрожь.
На грани темноты Виктор подхватывает меня на руки.
— Вот это страсти, — до меня долетает голос Юры. — Обалдеть. Что-то на грани Шекспира.
Глава 33. Дура!
Жалюзи сорваны.
Под туфлями Виктора хрустят осколки. Перешагивает через большой булыжник, на который я в свое время обратила внимание.
Лежал у клумбы у крыльца.
Я планировала его убрать, потому что клумба красивая, белая, с лепниной, а камень — страшный и непонятно было откуда он.
Планировала, но каждый раз почему-то этого не делала. Награждала многообещающим взглядом и проходила мимо.
И почему я не слышала звон осколков? Хотя под Андреем для меня весь мир схлопнулся до глухого сердцебиения и пульсирующего ужаса в ушах.
Я бы пропустила и звук клаксона в ухо в этот момент.
Затем мои мысли переключаются на воспоминание, в котором Виктор рассуждает у стеклянных дверей ювелирного магазина, что без дополнительных защитных ролл-ставен хозяин будто вежливо приглашает его ограбить.
Райончик ведь так себе, а тут панорамные окна, красивая стеклянная дверь, которую при правильном подходе можно разнести с одного удара. Главное — знать куда и с какой силой бить. Он даже мне показал место на стеклянном полотне, куда стоит ударить, и начал все объяснять с точки зрения физики.
Мой бывший муж был опасным умником-хулиганом. И кстати, он однажды скрепкой вскрыл замок моей квартиры, когда я забыла ключи, и потом настойчиво порекомендовал моей маме установить второй замок. Сувальдный. Такой скрепкой не вскрыть, только отмычками, за что я получила грандиозный скандал, что я снюхалась с каким-то уродом.
После свадьбы мама вообще перестала со мной говорить. Вычеркнула меня из своей жизни. Отказалась. Она мечтала об интеллигентом зяте, а не о какой-то шушере. Сейчас наше общение свелось к редким звонкам раз в три-четыре месяца. О разводе я ей не говорила, потому что я получу “ну, это было ожидаемо”.
Мысли о маме меня встряхивают гневом.
— Пусти! — рявкаю я на руках Виктора у его машины.
Получает от меня по роже пощечиной, я брыкаюсь, и он опускает меня на ноги.
“Наплачешься с Ворониным, — звучит недовольный голос мамы в голове, — ко мне потом не приходи. Не пожалею, потому что сама виновата”
— Какого черта ты тут забыл?!
— Садись в машину.
— Отвали от меня! — взвизгиваю. — Тебя не должно быть тут!
— Должен, — щурится. — Да, я поехал за тобой…
— Зачем?!
— За тем, что ты чуть не въехала в чужую машину, — тихо говорит он. — За тем, что я решил, что должен поехать. Должен, Маша. Я обычно доверяю своей чуйке.
— Чуйке? — возмущенно шепчу я.
— Да, а теперь садись в машину, — распахивает боковую заднюю дверцу.
— У меня своя есть!
Затем я перевожу взгляд на Пастухова, который выходит на крыльцо.
— Что это еще за друг такой?
— Друг, который согласился, что тот урод был подозрительным, — мрачно отвечает Виктор.
— Да ты что?
— Да, — Виктор сглатывает. — Выглянул и по сторонам позыркал.
Гнев сменяется волной страха и тошнотой. Прижимаю ладонь ко лбу, разворачиваюсь и шагаю прочь.
Но кто же мне даст сейчас уйти?
Бывший рыцарь-муж?
Да прям.
Он хватает меня, а затем буквально запихивает в салон машины. Я не кричу, а вот он повышает голос:
— Успокоилась! Села и сиди! Или мне тебя, мать твою, связать?! Куда, дура, поперлась?
— Не знаю, — шепотом отвечаю я, и слеза катится по щеке.
— Ты, идиотка, кого набрала?! — рычит он. — С улицы, да? По объявлениям?
— Не кричи…
— Я буду кричать! Ты вечно вляпывалась в подобное дерьмо!
Однажды одного профессора привезли в травмпункт с переломанными ногами и разбитым в кашу лицом.
И этот профессор за пару дней до рокового вечера намекнул мне, накрыв мою руку своей толстой ладонью, что я могу получить зачет автоматом. Я ведь такая умненькая, такая симпатичная.
Кто напал на уважаемого человека — неизвестно. Ну, как неизвестно. Все подозревали Виктора, но заявления с обвинением от профессора, который затем уволился, не поступило. Девочки на нашем и других потоках выдохнули.
— Я не виновата…
— Я не говорил, что ты виновата! — в ярости клокочет. — Но ты ведь могла обратиться ко мне! Я бы тебе нашел нормальных и проверенных людей!
— Мне ничего от тебя не надо!
Ныряет в салон, и я вжимаюсь в угол.
— Ты имеешь полное право ненавидеть меня, — поддается в мою сторону, вглядываясь в глаза. — Имеешь, Машуль. Но нет у тебя права подвергать себя опасности. А ты это и делаешь. Сколько раз я тебе говорил, что нанимать надо людей с умом! Сколько?! И только через знакомых! Через поручителей!
— У этой бригады были хорошие отзывы на страничке…