— Я все свои слова помню, — Виктор не моргает. — Мне до старческой забывчивости, хочу думать, далеко.
— Ну, может, до забывчивости еще далеко, но маразм уже тут, — усмехаюсь я. — И еще бы я к твоим словам о мамке, сестре добавила, что я приняла роль твоей четвертой дочери. Вот это ближе к истине.
Воцаряется молчание.
Мамки-сестры в отношениях мужика душат заботой и опекой.
Мне тяжело признать, но Виктор часто нянькался со мной, и я была вечно-голодная до его заботы, покровительства, защиты и тепла.
— Такой вот изврат, — усмехаюсь я. — И по большей части я скучала по тебе, как по папуле, который больше не обнимет, одеялком не накроет и не порадует каким-нибудь маленьким сюрпризом.
Задумываюсь, опять усмехаюсь и говорю:
— Даже не так, Вить. Я скучала по тебе, как по функции, а не как о человеке. Не как о мужчине. Не как о партнере.
Виктор молчит.
И мне сейчас куда больнее, чем в тот момент, когда он сказал, что любит другую, а я стала для него родственницей.
Тогда было больно из-за растерянности, отчаяния, обиды и злости, а сейчас от осознания того, что я искала в Викторе того, кем он не может быть для меня по определению.
— Это просто какой-то пипец, — смеюсь я.
— Согласен, — Виктор медленно кивает.
— Будь я твоей мамочкой, Вить, — хмыкаю, — то мимо меня не пролетели твои метаморфозы. Такие дела.
Встаю, кутаясь глубже в плед, и неторопливо шагаю прочь:
— Я без понятия, какой можно сделать вывод из нашего разговора кроме того, что жениха ты мне не найдешь. Мы оба с тобой тугие до безобразия.
— Я сегодня понял одно…
Заинтригованная его тихим и мрачным голосом, я оглядываюсь.
— Что не хочу тебя терять.
— Ну, мы же не чужие друг другу люди, — слабо улыбаюсь. — Я бы тоже не хотела, чтобы с тобой что-то случилось, Вить.
— Боюсь в моем случае, Маш, ситуация такая, что… — замолкает, сглатывает и приглаживает волосы.
— Договаривай.
— Ситуация такова, — официально и деловито говорит он, — что я доживу до старческого маразма, пятнистой рожи и беззубого рта, только если ты будешь жива.
— Ты, что, мне признаешься таким образом в любви?
— В жопу твою любовь, Маш, — кривится он. — Это другое.
— Я тебя разочарую, но если ты откинешь копытца, то я буду жить.
— Не сомневаюсь, — Виктор вытягивает ноги.
— У нас три дочери, эгоистичный ты козел, — возмущенно шепчу я. — В могилу он собрался! Обалдел? Со мной рядом жизни нет, без меня тоже ее нет. Задолбал! — рявкаю я. — Чего ты от меня хочешь?
— Сейчас? — смотрит мне в глаза.
— Да, давай хотя бы сейчас, — киваю и вновь смеюсь на грани истерики. — Ты вроде ушел от меня. Бросил…
— Я не хотел уходить!
— Вот как? — приподнимаю бровь.
— Да вот так! — Виктор встает и делает ко мне шаг. — Я никогда не умел говорить о сложном, Маша! Это для тебя новость, что ли?! Но речь не об этом! — делает ко мне шаг. — А о том, чего я хочу сейчас.
— И сейчас ты способен правильно донести мысль? — с издевкой улыбаюсь.
— Ну, во-первых, — еще один шаг ко мне, — ты, наконец-то, сама разродилась на сложные признания, в которых я тебе папочка, которого ты за уши тянула до идеала. Во-вторых, ничего сложного сейчас во мне нет.
Еще один шаг и вот он стоит ко мне вплотную, обхватив мое лицо теплыми сухими ладонями.
Я должна оттолкнуть его, отступить и уйти, но я будто опять вернулась в юность в школу под лестницу, где сволочь Воронин зажал меня. Обманом заманил, а после решил не выпускать без поцелуя.
Под этой лестницей есть он и я.
И больше никого.
Даже наших дочерей.
— Вернемся к вопросу, чего я сейчас хочу, — с угрозой щурится Виктор.
— Не делай этого, Воронин, — хрипло и прерывисто шепчу я.
— Я хочу поцеловать тебя, — замираю, когда он наклоняется ко мне. Касается моего лба своим. Горячим, будто он в лихорадке. Вглядывается в глаза. — И я прекрасно знаю, что это неправильно.
Глава 38. Идиоты
— Я хотел быть тебя лучше, чем я есть, — хрипло говорит Виктор, прижимаясь до боли к моему лбу. — И мне нельзя было быть рядом с тобой слабым, — закрывает глаза и крепче стискивает мое лицо в ладонях. — Нельзя было сказать, что мне все надоело.
Мне кажется, что он сейчас раздавит мою голову.
— Мы ведь столько всего достигли, и у нас все хорошо, — он усмехается. — Мы же идеальные. Мы пришли к этому, поэтому нечего ныть.
— Вот как, — едва слышно отзываюсь я. — Проблема в том, что ты не мог мне поныть? Ты ждал от меня не поддержки, а презрения?
— Нет, — всматривается в глаза. — Не в тебе проблема, Маш. Я сам этого себе не позволял. В итоге я устал от всего, а ты и была моим всем. И ведь остаешься. Слишком глубоко засела. Ничего не изменилось. Просто живем по разным углам…
— То есть ты, по сути, ты так и остался женатиком, но теперь с любовницей.
Молча всматривается в мои глаза и хмыкает:
— Да не было у меня ничего с Ларисой.
— Чего? — Я удивленно приподнимаю бровь.
— Если я еще в мыслях женат, то о какой любовнице идти речь, Маш?
— Вить, да что с тобой не так? И в который раз я задаю тебе этот вопрос. Ты можешь мне внятно объяснить, чего ты от жизни хочешь?
— Я тебе говорил, что хотел бьющегося сердца, воздыханий, потому что все это было бы понятным, — щурится. — То, что между нами, Маша… это что-то глубокое, темное и вросло в каждую клеточку. И никто из нас не прав в словах о мамке-сестре-дочери.
Резко отстраняется, убирает руки с моего лица и отступает.
— Ты слишком глубоко, Маша, но вместе с этим… только сейчас я могу с тобой откровенно говорить.
— Да ты не пытался со мной говорить…
— Да потому что изначально не было никакой конкретики, ясно? — повышает голос. — Муторно было! И как такое объяснить жене, с которой все хорошо? Когда есть достаток, когда дочери умницы-красавицы? Давай честно, ты бы поняла меня, если бы я начал втягивать в свое состояние, что мне не хочется просыпаться?! Не было у меня конкретной проблемы, которую можно было сесть и обсудить!
— Вот ты ее и придумал? Придумал Ларису?
— Выходит, что так! — смеется. — Только так вышло встряхнуть это уютное и благополучное болото, в котором тобой распределены роли!
— И тебя эти роли устраивали!
— И моя роль не подразумевала того, что мне может быть тоскливо, Маша! Ведь так?
Я молчу, потому что он прав.
Мой сильный муж — скала. И если я рядом с ним, то его жизнь — сказка, в которой нет места меланхолии и сомнениям.
Ведь все сложилось так, как мы и хотели в начале нашего пути.
И я бы не поняла его. Может, сымитировала, что понимаю, но на по факту… по факту я все проигнорировала.
Я спрятала голову в песок. Сделала вид, что все хорошо.
Я лгала себе, что этот год перед его признанием на кухне был идеальным и что якобы ничего не предвещало. И, видимо, ждала, что Виктор сам вернется в свою норму, просто надо подождать. Сам разберется, а я не буду лезть к нему вопросами, акцентировать внимание на его “выпадах” из реальности, отсутствующем взгляде и молчании в потолок после близости.
Он же в этот момент меня обнимал, а разговоры лишнее. Я лучше усну в его руках побыстрее.
— Я хочу тебя сейчас прогнать, Вить, — сипло шепчу я.
— А чего не выгоняешь? — усмехается.
— Я видела, что меняешься, Вить, — едва слышно отвечаю я. — Видела, но… я решила все это проигнорировать.
— Почему?
Я поправляю плед на плечах и возвращаюсь на диван. Откидываюсь на подушки, смотрю на люстру и усмехаюсь:
— Разве имеет мужчина право скучать с такой королевой, как я? — вытягиваю ноги. — С жиру бесился, — кошу взгляд на Виктора. — И только другая баба могла быть для меня оправданием всего этого идиотизма. И я думала тут… Я бы не пошла с тобой к семейному психологу.
— Почему, Маш?
— Потерять корону с головы было бы больно, — хмыкаю. — Меня устраивал сценарий, в котором мы разведены, а я — гордая обманутая женщина и страдалица с чувством собственного достоинства, — смотрю на Виктора прямо. — И я ведь хорошо справлялась с этой ролью, Вить. Идеальная разведенка.
И стоит мой Виктор посреди гостиной обычным уставшим мужиком, а я на диване сижу грустной теткой.
И видим мы такими друг друга впервые. Два человека скинули все маски, стерли тряпкой грим, который рисовали все эти годы, и смотрят друг на друга.
— Это другие устают от брака, друг от друга, — слабо улыбаюсь я. — Сомневаются, запутываются и теряются среди прожитых лет. А мы не такие. Мы особенные, ведь любовь у нас была другой. Не такой, как у остальных. А в итоге мы те же живые идиоты, Вить, только с раздутым самомнением.
Виктор шагает к дивану и садится рядом. Накрывает мою ладонь своей, а я кладу ему голову на плечо.
— Спасибо, что поехал за мной, — закрываю я глаза. — И я боюсь, что будь я на твоем месте, то… гордо отправилась бы по своим делам.
— Но на крыльцо ночью ты же вышла, — тихо отзывается Виктор.
— Если бы не вышла, то не было бы вулкана?
— Нет, — коротко отвечает Виктор.
— Мы обречены, Вить, — вздыхаю я.
— Определенно.
— И почему мы решили, что все будет иначе?
— Мы же идеальные, — Виктор усмехается, — а идеальные разводятся правильно.
— Ага, и идеальные не ходят в суд, за них все решают адвокаты. Может, поэтому мы не чувствуем себя разведенными?
— А ты считаешь, что мы бы без адвокатов развелись? — мягко разворачивается ко мне.
— Ну, вероятно, без адвокатов ты бы кому-нибудь обязательно морду набил.
— Судье, — серьезно отвечает Виктор.
— За что?
— Я бы нашел причину.
Хочу поцеловать его. Но уже не как Виктора из прошлого, а как настоящего и реального.
С расцарапанным лицом, с тонкими морщинками вокруг глаз и бровями, в которых пробились редкие седые волоски. Такого сложного и непонятного.
Но не ошибкой либо это будет?