— Все, я пойду вздремну, — разворачиваюсь и делаю шаг.
Виктор не был бы Виктором, если бы сейчас отпустил меня. Он хватает меня за горловину сзади:
— Какая же ты сука!
Треск трикотажа.
Виктор рвет футболку.
— Козлина!
Накидываюсь на него.
— Стерва!
Рвет футболку спереди. Я бью его по груди, пытаюсь укусить, и мы валимся на пол. Решительно подминает меня под себя, рывком заводит мои руки за голову, крепко сжимая запястья.
Казалось бы, эта ситуация повторяет мое утро в студии, но сейчас нет страха. Есть злость и дикое возбуждение.
— Ты должна была рыдать и жрать пиццу в моей рубашке, Машуль, — Виктор шипит мне в губы. — В моей нестиранной вонючей рубашке на голое тело…
Глава 41. Да ты задолбал!
— Хочешь сказать, что я неправильно страдала? — цежу сквозь зубы в лицо бледного и разъяренного Виктора.
— Да, именно это я и говорю!
Резко поддается ко мне, но я все же успеваю отвернуться от его поцелуя. Он присасывается к моей щеке у скулы, но это его совершенно не смущает.
— Я знаю, как тебе нравится, — выдыхает мне в ухо.
— Козел!
— Стерва, — хрипло отвечает он и прикусывает мою мочку.
По всему телу пробегает волна предательской дрожи, которая нарастает, когда он на выдохе мягко втягивает мочку губами.
— Виктор!
— Твои ушки всегда были чувствительными, — жарко выдыхает в ухо и проводит языком по его изгибу.
— Прекрати…
А у меня уже глаза почти закатываются от кайфа.
Я не знаю, что не так с моими ушами, но вскрылась их особенность для Виктора почти сразу, и он всегда это использовал против меня.
Подышит на ухо, покусает и все, я растекаюсь лужей.
— Витя, блин… — в отчаянии шепчу я. — Витя…
А дальше я уже не могу сдержать стон.
Это все неправильно, но так сладко.
Сладко, будто это наш первый раз неконтролируемой страсти, которой начхать на все.
На развод, на пролитые слезы, на истерики.
Для нее есть здесь и сейчас. Я и Виктор.
Желание близости сильнее доводов разума.
Наши тела требуют поцелуев, укусов, объятий и стонов, в которых можно забыть обо всем.
— Остановись…
— Не хочу, — отвечает глухим рыком в шею и задирает юбку. — И не буду. Хватит мне тут указывать. То помидоры ей лежат не так, то галстук не так завязан…
Возмущенно смотрю в его глаза.
— Что? Ты достала меня с этими узлами, — рычит он, стискивая мое бедро до боли, — какая в жопу разница, как его завязывать!
— Да ты…
— Молча завязывай мне галстуки! — повышает голос. — А не с нудятиной своей!
Я аж всхрапываю, а Виктор, воспользовавшись замешательством, буквально вжирается в мои губы. Я кусаю его за язык, а ему все равно. Только рычит, как злобная зверюга.
Я чувствую вкус крови, который затягивает меня в безумие. Я отвечаю Виктору яростной взаимностью.
Он рвет мои трусики.
И берет меня. Грубо, на грани черного отчаяния. Нет нежности.
Есть какая-то темная и густая обреченность в каждом из нас, и она рвется из наших душ, смывая все на своем пути.
Мы сейчас не Виктор и Маша, а два обезумевших от будничной жизни человека. Тоска проросла в нас уже давно. Медленно, но верно оплела, спряталась под привычками, под любовью и отравила ее. Извратила.
Мы отказались принимать, что можем быть слабыми, глупыми, грустными или уставшими.
Под лоском идеальности, к которой мы так стремились, мы изуродовали себя.
Если завязывать галстук, то определенным узлом, который подчеркнет волевое лицо Виктора.
Какая глупость! Какой идиотизм!
Вместе со стонами из меня рвутся слезы, которые Виктор собирает окровавленными губами и вновь целует меня.
Соль крови и слез на языке.
Нас накрывает судорогами, я чувствую теплое и густое удовольствие Виктора внутри себя. Я выгибаюсь в спине под волной спазмов.
Я кричу, он целует мою шею, оставляя следы крови на коже. Они смешиваются с мелкой липкой испариной.
Я ухожу во тьму, из которой выплываю через несколько секунд. Обессиленная и с тяжелым дыханием.
Виктор валится на меня, уткнувшись волосы, и делает судорожный вдох, а затем сползает на ковер.
Мой взгляд фокусируется на люстре, и я сглатываю. Слеза скатывается с уголка глаз по виску.
— Вить…
— Молчи… — он накрывает лоб ладонью. — Я и так знаю, что ты скажешь.
— Что?
— Что мы наделали? — шепчет он с моими интонациями. — Витя, что мы наделали?
— Верно… — сажусь и обнимаю колени. Минуту молчу, прижав подбородок к коленям, а затем шепчу. — Ты обещал, что этого не случится…
— Да, обещал.
— И? — оглядываюсь.
— Что ты от меня ждешь? — убирает ладонь со лба. — Рвать волосы на жопе я не буду, — косит на меня затуманенный взгляд. — Мне понравилось.
— Ты должен сейчас встать и уйти.
— Да щас, ага, — зевает и елозит по ковру головой, поудобнее устраиваясь на полу.
Я недоуменно замолкаю. В моем сценарии мы вскакиваем и испуганно разбегаемся по разным углам.
Стягиваю с себя две половинки разорванной футболки и откидываю в сторону.
— Я тебя не понимаю, Вить.
— Я в этом с тобой солидарен, Машуль.
— Не называй меня так, — зло смотрю на него. — Я теперь не Машулька. Ясно тебе?
— То есть ты не намерена мне даже пяти минут дать отдохнуть?
— Что?
— Ты опять нарываешься на скандал, — приподнимается на локтях. — И на его последствия.
— Вить, мы в разводе.
— Я в курсе, — раздраженно выдыхает через нос. — Кстати, что ты сделала с кольцами?
— Не твое дело.
— Выкинула, отдала бомжам, переплавила в попугая…
— Да ты задолбал! — рявкаю я. — Да, красивый мальчик был! И будь я тогда свободной, восемнадцатилетней сыкухой, то на ночные свиданки у моря с ним бы походила! Но у меня были три дочери, пятнадцать лет брака и муж, который ночами на пляж не ходил, а дрых без задних ног, чтобы с утреца пораньше побежать на пробежку! Да! Черт тебя дери! Но знаешь что? Ты у меня был и в восемнадцать лет! И вот мне, — выставляю перед собой фигу, — а не придурочный танцор даже в восемнадцать лет! Козлина!
Жду от Виктора криков, а он опять валится на спину и вздыхает:
— Да, я в восемнадцать лет не скакал полуголым перед туристами… — косится на меня. — А ведь мне было, что показать замужним теткам.
Глава 42. Ты издеваешься?
— Это ничего не меняет, — я встаю, отбрасывая порванные трусики в сторону.
Виктор ловит их в воздухе, резко и ловко поддавшись вперед.
Молча прячет их в карман пиджака, а затем деловито приглаживает волосы.
— Ты что делаешь? — протягиваю руку. — Отдай!
— Нет, — поднимает на меня взгляд. — Я буду страдать с твоими трусиками. Алтарь сооружу для них в укромном уголке.
— Как ты меня достал, Вить, — зло выдыхаю я. — Какой ты бесячий мужик… Отдай мои трусы! У тебя никакого морального права на них нет! Ты мне больше не муж!
— Эти трусики, кстати, новенькие, да? Я не помню у тебя таких.
— Вали к своей Ларисе, козлина, и ее трусы воруй, — цежу я сквозь зубы.
— У меня как-то так вышло, что я Ларису поматросил и бросил, — смотрит на меня без тени стыда. — И ведь все было бы иначе, если бы ты вчера не ввалилась ко мне в мою берлогу.
— Так это я виновата?
— Я тебе был готов даже ножки помассировать.
— Чего?
— Что я могу сделать, Маш? Я честно попытался с Ларисой выйти в романтическое настроение, но…
— Но что?! — рявкаю я одновременно в дикой ревности и раздражении на Виктора, которого готова сейчас задушить.
— Во рту песок, а в голове жена, которая ехидничает. И ты такой сукой была, Машуль, — Виктор с осуждением качает головой.
— Ты, что, бортанул свою любовь любовную?
— Да, — пожимает плечами. — Я с ней серьезно поговорил. Она меня назвала придурком и ушла, кинув салфетку на пол.
— Ты и есть придурок, Вить.
— Что поделать.
— Проваливай. Я с тобой не сойдусь опять, — развожу руки в стороны. — Нафиг с пляжа! Трусы, так уж и быть, забирай, но большего не жди. То, что сегодня произошло, было ошибкой. И ничего удивительного, если честно. Такое случается.
— Да? — Виктор вскидывает бровь.
— Да! — повышаю голос. — Бывает! Мы сорвались! Мы на взводе! Стресс! И у нас, — опускаю руки, — было долгое воздержание. Вот и все.
— Звучит логично.
— Ага, а теперь иди, — смахиваю со лба волосы и шагаю прочь.
Но ноги у меня слабые, ватные, и я не замечаю на своем пути кресла из-за злости.
Напарываюсь на него, меня ведет в сторону, я путаюсь в ногах в попытке удержать равновесие.
Правая ступня подкашивается, ее простреливает боль с громким щелчком, и я с диким ором падаю в руки Виктора.
— Маша!
Я верещу отборные маты и кричу:
— Нога! Нога! — опять маты. — Витя, ты козлина! Ненавижу тебя!
— Да что случилось?!
Я пытаюсь наступить на стопу, но вновь из меня рвутся крики, которые переходят в слезы и в неразборчивые ругательства.
— Так, в больницу, короче, — Виктор подхватывает меня на руки.
— Не в таком виде! Ты сдурел?! Я без трусов! Витя, блин! У меня юбка порванная! Блузка мятая!
— Ладно, переодену.
Замолкаю и смотрю в его решительное лицо, а потом шмыгаю. Сглатываю, губы поджимаю и шепчу:
— Не надо больницу. Ничего страшного…
А затем утыкаюсь лицом в шею Виктора, когда ногу простреливает болью.
— Ну, конечно, ничего страшного, — недовольно шипит он и шагает прочь из гостиной. — Знаешь, Маш, давай-ка ты сейчас свои обидки на меня засунешь в одно место. Серьезно.
Но разве я могу сейчас заткнуться? Почему у меня все всегда идет наперекосяк? Столько месяцев сидела в своем унылом болоте и ничего не происходило, кроме слез, соплей и криков дочерей, а тут за одни сутки навалилось сразу по макушечку!
— Просто брось меня тут… — бубню в ответ. — Сама разберусь.
— Это уже будет совсем некрасиво.
— Да ты что?