— Таааак, — Юра с наигранным предвкушением потирает руки.
— Тебе же все равно.
— Увы, уже нет, — цокает. — Ты меня втянул в свои сердечные страдания, и теперь я хочу дожить до логического конца, каким бы он ни был. Поэтому продолжай, Виктор. Вы отправили детей к бабушке…
— Выпили по чашке чая, я отвез ее домой и вот он я.
— Стоп.
— Что?
— В смысле, вот он ты? Там ничего не потерялось между отвез домой и моими нардами? Нет?
Потерялись тихие разговоры о всякой ерунде, взгляды, смех и тихое “спокойной ночи”, после которого Маша вновь поправила мой галстук и поцеловала в щеку.
Конечно, затем был долгий взгляд и с легкой издевкой шепот: “На чай не приглашаю, потому что мы его уже выпили”
А моя жена та еще стерва.
— Вить.
— Нет, ничего не потерялось.
— Не понял, — Юра разочарованно моргает. — А где страсть, где спонтанная близость, где выбитые двери… Что это за старческое свидание с чаем?
— Это не было свидание, — пожимаю плечами. — Это была… ммм… деловая встреча.
— Чо, блин? — Юра кривится.
Сейчас я четко осознаю, что Маша отпустила прошлое, отряхнулась и шагает вперед. Неторопливая такая и уверенная в своем будущем.
Она без меня, как без мужчины, не пропадет. И не только без меня. Ей сейчас никто не нужен и дело не в том, что она не верит больше в любовь. Не-а. Она самодостаточна. И если с ней будет мужчина, то не ради выживания и достижения каких-либо целей, не ради того, чтобы спрятаться за его спиной и не ради того, чтобы залечить раны.
Мужчина будет с ней рядом, если с ним можно смотреть в одну сторону и если с ним будет спокойно и уютно.
— Спокойно и уютно.
— Чо, блин? — Повторяет Юра.
— Моей бывшей жене должно быть со мной спокойно и уютно, — отвечаю я.
— Это для тебя открытие, что ли?
— И тепло.
— Вот это да, — Юра хмыкает. — Ну, прям откровение за откровением. Только вот… ты как в это вписываешься? Тебе же страсть подавай, бабочек в животе, фейерверки и ночные марафоны до самого рассвета.
— При всем желании мне этого не получить.
— А теперь поясни эту мысль, дружочек. Знаешь, ты же заковыристый мужик, но я, можно сказать, вижу себя в тебе. Только покрасивше, конечно.
— Я же не могу стать обратно восемнадцатилетним пацаном, у которого крышу рвет от первого раза, — откидываюсь назад. — Понимаешь? Мне не будет восемнадцать, но будет сорок.
— Ага, — Юра недоуменно поднимает брови. — И чо?
— Я хотел бегать, как щегол, Юр. Я хотел прошлое вернуть, в котором из всех щелей прет энергия и хочется весь мир завоевать. Я добился всего того, чего хотел, а потом меня накрыл вопрос… А что дальше?
— Новые цели?
— Да, но они никак не сравнятся с той жаждой всем доказать, какой ты крутой. Какой ты резкий, дерзкий и опасный. И женщине рядом не покажешь, что можешь прыгнуть выше головы. У меня вся жизнь на этом была построена.
— А сейчас бывшей ничего не надо доказывать?
— Надо, но другое. И это другое будет растянутым, без скачков, без громкой борьбы, что я Альфа-самец. Мне сейчас не надо доказывать, что я добытчик, мне надо доказать, что я тот, кто готов к обычной жизни.
Юра задумчиво поглаживает подлокотник, жует губы и вздыхает:
— К обычной жизни, — хмыкает. — А это интересно, Вить.
— Да?
— Да, потому что никто не говорит об обычной жизни, — Юра переводит взгляд на потолок. — Из всех щелей прет, что жизнь не должна быть обычной или будничной. Мы так боимся будней, и если они наступают, то, — вновь смотрит на меня, — я лично теряюсь. Надо что-то доказать, чего-то добиться… Все должно вокруг кипеть, бурлить.
— Вот и выходит, что чашка чая и неспешная прогулка не должна окончиться головокружительной страстью. И в почти сорок лет можно наслаждаться теми мелочами, которые в восемнадцать лет можно пропустить.
— Например?
— Например, моя бывшая жена заправляет волосы за ухо не всеми пальцами, а только безымянным. Остальные она изящно оттопыривает. Вот скажи, Юра, как твоя жена это делает?
Юра молчит, и его брови медленно ползут на лоб:
— Ну, у тебя и вопросики, Воронин.
— У тебя же жена не лысая.
— Нет, — Юра качает головой. — И волосы, да, убирает за ухо.
— Но как?
— Вот заладил, а.
— Это очень сексуально, Юр.
— Да, итить тебя налево, — выхватывает из кармана телефон. — Ща погоди, — подносит телефон к губам и записывает аудио, — Привет, моя булочка. Слушай, ты мне лишних вопросов сейчас не задавай. Дело серьезное. Мне надо, чтобы ты сняла на видео, как ты убираешь волосы за ухо. Без вопросов, зай. Ага? Потом все объясню.
Откладывает телефон на столик и нетерпеливо постукивает пальцами по подлокотнику:
— Я подозревал, что в нарды мы с тобой не сыграем, — печально вздыхает, — поэтому я их даже не взял.
Через минуту нашего напряженного молчания телефон на столике коротко вибрирует.
— Ну, поглядим.
Берет телефон, касается экрана и цепко щурится на него, и из динамиков раздается женский голос.
— Вот так я это делаю. Юр, ты опять с этим чудилой?
— Ты на нее не обижайся, — тихо отзывается Юра, не отрывая взгляда от экрана. — Она всех моих друзей не любит. Наверное, потому что вы все чудилы чудесатые.
— Ты мне покажешь?
— На свою жену смотри, — Юра поднимает возмущенный взгляд. — Ничего я тебе не покажу. Деловой такой, — прижимает телефон к груди. — Моя булочка.
Глава 49. За бывших мужей не краснеют
Закидываю галстук на шею, поднимаю воротничок рубашки и замираю перед зеркалом.
Мне надоело самому завязывать каждое утро галстуки.
Я хочу, чтобы сейчас в спальню зашла с кружкой чая сонная Маша.
Она бы зевнула, прикрыв ладонью рот, и зажмурилась, как кошка.
Затем бы отставила кружку на комод, потянулась и неторопливо подплыла ко мне, а после подняла руки к галстуку и вновь зевнула.
После того, как бы она завязала тугой узел, она бы расправила воротник моей рубашки и посмотрела на свои ногти:
— Блин, надо записаться на маникюр.
Утренняя рутина сейчас мне кажется такой уютной и теплой, что я тяжело вздыхаю.
Кстати, забавно, что Ларису, за которую я так зацепился, я не представлял в подобных моментах тихой и обычной жизни.
И как многое я пропускал с Машей.
Она ведь после галстука обычно забывала кружку, но потом возвращалась с круглыми глазами:
— Забыла! Каждый раз забываю!
Не забежит она сейчас за кружкой чая и галстук, блин, самому завязывать.
Нет, это несложно и не занимает много времени, но остро не хватает женской заботы, которую я принимал сначала как само разумеющееся, а потом чувствовал раздражение к ловким пальцам.
Я хотел свободы?
Ну, вот она.
И в ней неплохо, надо сказать, если смотреть с точки зрения эгоистичного мужика-одиночки: тихое неторопливое утро и молчаливые размышления о жизни. Никакой суеты от жены, спешки и криков от дочерей, споров, но вместе с этим и нет от них объятий, чмоков в щеку и веселой болтовни о всякой нелепице.
Стою перед зеркалом с незавязанным галстуком и подхватываю с комода телефон.
Я хочу услышать голос своей бывшей жены.
— Алло, — Маша растягивает букву “о” в зевке, а затем рявкает, — Лиза! Я тебе по жопе дам! Немедленно прекрати!
— Что у вас там?
— Я сейчас папе все расскажу!
— Ой ну и ладно!
— Она, понимаешь, набирает в рот сок и выливает его струйкой обратно! — возмущенно охает Маша.
— Зачем? — недоумеваю я.
— Проверяет есть ли в нем консерванты. После них якобы остается какое-то послевкусие. Она буквально полощет рот соком! И еще с таким умным видом!
— Ну, мам! Послевкусие есть! Точно консерванты!
— Какие консерванты, если это свежевыжатый сок? — Маша повышает голос. — Лиза, блин!
— Мне девочки сказали, что он из коробки… — пауза и крик. — Ах вы!
Смех, громкая возня, визги, и тяжелый вздох Маши:
— Это какой-то кошмар, Вить. Вчера она лепили человечков их хлеба. Здоровые девахи уже, а детство в жопе все еще играет. Им бы мальчиков обсуждать, секретики записывать в дневниках, а они хлебных человечков лепят.
— Ма! Ну, каких мальчиков? — возмущенно вопрошает Даша.
— Да самых обычных!
— Они все страшные, — снисходительно отзывается Лиза. — Некого обсуждать.
— Ну, — подтверждает Надя. — И тупые.
— Надо сказать, мальчики в принципе не отличаются умом, — в голосе Маши пробиваются ласковые, но ехидные нотки.
— Это камень в мой огород? — усмехаюсь я.
— Да.
— И ведь мне нечем крыть.
— Зачем звонишь?
— Я не стану говорить, что хотел услышать твой голос.
— Согласна, слишком глупый подкат, — отвечает Маша, но я все равно улавливаю в ее голосе тихую взволнованность, которую она обрывает возгласом. — Так, девочки, марш за портфелями. Сели и уши развесили!
Я не могу сдержать улыбку, потому что будто вживую вижу любопытные моськи наших дочерей.
— Если ты не голос хотел мой услышать, то что?
— Галстук не могу выбрать, Маш.
Молчание, и я жду.
— Думаешь, я куплюсь?
— Нет?
— Нет, — тянет она, и я слышу, как она что-то глотает. — Но… Я была готова кинуться тебе на помощь. А вдруг ты наденешь галстук с утятами, а?
— У меня такого нет, — задумчиво отвечаю я.
— Ну, вот видишь. Мне не о чем переживать, — смеется. — Да и ты сам не позволишь себе такой дурости.
— Думаешь?
— Только не говори, что я тебя взяла на слабо.
— Если ты не поможешь выбрать мне галстук, то мне придется купить новый, — с шутливой угрозой отвечаю я. — А этот новый может оказаться и с утятами.
— Да мне все равно, — Маша понижает голос до шелкового шепота. — Ты же мне бывший муж. Краснеть за тебя мне по статусу не положено.
— Правда, все равно?
— Угу.
— Тогда точно утят куплю.
Несколько секунд молчания, и Маша цыкает:
— Да ну, я не верю.
— Тебе же все равно, — стягиваю с шеи галстук. — А раз тебе все равно, то ты не придешь ко мне в офис и не проверишь, в каком я галстуке сижу такой важный и строгий.