Только я хочу я развернуться, так он сжимает мою ладонь.
— Что? Галстук не верну, — хмыкаю я.
— Я срочно придумываю причину, по которой ты согласишься пообедать со мной, — сжимает мою ладонь крепче.
— Что-нибудь придумывается?
— Нет, — серьезно отвечает он.
Вот стоим мы и смотрим друг на друга. Тоже сжимаю его ладонь в ответ. Холодный ветер треплет мои волосы и подныривает под шарф.
— Целуй ее уже, — кто-то тяжело вздыхает в стороне.
Дворник. Стоит в двух шагах от нас, опершись о черенок лопаты, и поправляет шапку на лбу, устало вздыхая:
— Целуй. Долго будешь сиси мять? Она же все готовенькая стоит. Румяная, глаза блестят, а ты что?
— Мы в разводе, если что, — цокаю я.
— Да ты что? — дворник усмехается. — А не насрать ли?
— Вы довольно грубо выражаетесь, — охаю я.
— Да жизнь вообще не нежная, — цыкает. — Мне снег вот надо чистить, а вы тут уже минут пять стоите и друг на друга смотрите. Хотел матами погнать, но думаю, подожду развязки, а она никак не наступает.
— Да я тоже тут жду, — вздыхает с другой стороны старческий голос. — Встали посреди дороги.
Перевожу взгляд на полненькую бабульку в белом пуховике. У ее ног зевает черный лохматый пес. Ему тоже надоело ждать.
— Ой, простите, — виновато шепчу я, отступаю и тяну Виктора за собой. — Что-то мы отвлеклись.
— Ясно, развязки, — бабулька смотрит на дворника, — мы с тобой не дождемся, — проходит мимо, и пес лениво следует за ней. — Отвлеклись, ага.
— А это, случайно, не ваш пес, дорогуша, срет у клумбы? — дворник подозрительно щурится на нее.
— Нет, — вскидывает подбородок. — Не мой.
— Я придумал причину, по которой ты пообедаешь со мной, — шепчет мне на ухо Виктор, и я вздрагиваю. — Причина простая, Машуль…
— И какая же? — поднимаю взгляд.
— Мы оба этого хотим.
Глава 52. Шоколад и фисташковое мороженое
— Я давала себе обещание, Вить, — делаю глоток капучино, — что не буду той женщиной, которая станет с бывшим мужем встречаться и ходить на обеды.
— Вот прямо такое обещание давала, — вскидывает бровь. — Не ходить с бывшим на обеды под страхом смерти?
— Ты же понял о чем я.
— Я тебя силком сюда не тащил, — самодовольно ухмыляется. — Хотя я об этом подумывал.
— Да я не об этом, — цокаю. — И да. Я была голодной, если что.
Слабая отговорка, однако я не вру. Я действительно серьезно проголодалась и еле дождалась своего заказа, который быстро смела, будто несколько дней не видела еды.
— Я тоже был голодным, — улыбается, обнажая свои ровные и идеальные зубы, — поэтому и сказал, что мы этого оба хотим. Никакого двойного дна, Маш. Просто голодный мужчина предложил голодной женщине пообедать.
— Звучит очень провокационно.
— Считаешь?
Так, мне нужна передышка от улыбок и взглядов Виктора, который ничего такого не делает, но тем же тоном голоса заставляет терять все мысли.
Еще пять минут тихого разговора с ним, и вот точно меня можно уносить готовенькую на ручках в свою берлогу.
И против поцелуев я не найду сил бороться.
— Считаю, — касаюсь губ салфеткой и встаю. — Пойду припудрю носик.
— Я, может, пока десерт закажу?
Несколько секунд раздумываю и понимаю, что я непротив сладкого. Даже очень за.
— Да, закажи.
И не могу придумать, какой бы я хотела сейчас десерт. Желание сладенького никак не оформится в конкретный выбор, но мне на помощь приходит Виктор.
— Брауни с фисташковым мороженым?
— Мысли мои читаешь, — удивленно охаю я. — Да, брауни с фисташковым мороженым.
Выхожу из-за стола, отступаю под внимательным взглядом Виктора и, грациозно крутанувшись, ретируюсь в уборную.
Правда, по пути чуть не сталкиваюсь с официанткой, которая вовремя отскакивает с пути взволнованной и разгоряченной взглядами женщины.
Виктор бы меня не поцеловал при дворнике и бабульке.
Не потому, что застеснялся. После поцелуя я бы ушла, смущенная и красная, и не случилось бы между нами обеда.
Мы все кружим и кружим возле грани, не переступая ее, ведь один решительный шаг, и я могу дать заднюю, испугавшись.
Я не хочу торопиться. Да, банально до скрежета зубов, но я имею право на раздумья, на игры с бывшим мужем и на то, чтобы он сам понял, готов ли он называть меня до старости Машулькой?
Умываюсь холодной водой, промакиваю лицо салфетками, и в кармане вибрирует телефон, вырывая меня в реальность.
Незнакомый номер.
На секунду я пугаюсь, но все же отвечаю.
— Мария…
Я аж икаю. Это Лариса. Прижимаю влажную салфетку к губам:
— Откуда у тебя мой номер? — перехожу на шепот. — Ты что меня преследуешь?
— Вы с Виктором сошлись?
— Господи, — закрываю глаза. — Ну, тебе какое дело?
— Я звоню сказать, что между нами так ничего и не было, — тяжело вздыхает Лариса на той стороне.
— Зачем?
— Ну, если вы сошлись, чтобы тебя не мучил этот вопрос, — Лариса чем-то шуршит на фоне.
— Какая ты странная.
— Какая есть, — с тихим недовольством отвечает Лариса. — И не тебе говорить про странности.
— Ты нашла мой телефон, чтобы сказать, что между вами ничего не было? — вновь уточняю я.
— Да, именно так. Я в курсе, как работает женский мозг, — возможно, Лариса сейчас закатывает глаза. — Я просто не хочу, чтобы ты себе ковыряла мозги на эту тему. Да и не получилось бы у нас ничего. И я бы никогда не дотянулась до твоего уровня. Шло бы вечное сравнение с бывшей идеальной женой.
— А с тем… ну, с тем… — кусаю губы, — получится?
— Ну, — тихо отвечает Лариса, — он на ужине не улетает в свои мысли и не смотрит мимо меня, но я неожиданно на Виктора не в обиде. Он дал мне понять, чего я хочу от мужчины.
— И что же это?
— Не хочу я рядом сложного мужика, — спокойно отвечает Лариса. — Я такого не вывезу. Мне бы попроще.
Прохожу салфеткой по лбу и замираю перед зеркалом. На правом виске у брови проступает россыпь бледных пятнышек.
— Вот черт, — шепчу я.
— Что?
— Ларис, я тебя поняла. Пока, — сбрасываю звонок, не отрывая взгляда с отражения, и откладываю телефон.
Знакомые пятнышки.
Судорожно выдыхаю и не шевелюсь. Сердце подскакивает к глотке плотным узлом.
Эти пятнышки были со мной, когда я вынашивала девочек.
Сначала они были такими же бледными, а потом потемнели.
Моргаю.
Виктор их тоже заметил, раз заговорил о брауни с фисташковым мороженым.
Я во время беременности каждый день ела этот шоколадный десерт, а затем после родов меня резко отпустило.
К шоколаду и мороженому я потеряла всякий интерес почти на тринадцать лет. Никакой тяги, а теперь вот она проснулась.
Виктор все понял.
Он знает.
— Козел, — выдыхаю я. — И мне ничего не сказал…
Вот почему он сегодня так внимательно следил за тем, как я убираю волосы за ухо. Увидел, понял и ничего не сказал, терпеливо ожидая, когда я сама сделаю внезапное открытие.
— Господи, — прижимаю ладонь ко рту. — Это глупость какая-то. Я ведь не могу… Ну, блин… Почему сейчас… Да что же это такое… То мы годами пытались, а теперь нате вам радость после разорванной футболки с попугаем?
И ведь будет глупо, если я сейчас возьму и сбегу от Виктора. А так хочется. Мне так стало страшно.
Я же смирилась с тем, что я женщина с дефектом.
Глава 53. Не отвертишься
Возвращаюсь к Виктору.
Пока неторопливо вышагиваю под его пронизывающим взглядом, чувствую себя одновременно на подиуме и на пути к эшафоту.
Как такое могло случиться, что я залетела?
И ведь иначе это не назовешь.
Я не планировала беременность, не боялась того, что она может вот так внезапно произойти к моим сорока годам.
Сажусь, придвигаю стул к столу, на котором меня уже ждет мой шоколадный десерт.
Поднимаю взгляд на молчаливого Виктора.
И вот он тот момент, который можно описать глупостью “он знает, что я знаю, что он знает”.
— Да, уже успели принести десерт, — он едва заметно щурится, — ты вовремя.
В прошлый раз после удачного ЭКО и новости, что мы станем родителями, мы прыгали до потолка, орали, смеялись, обнимались и плакали, а сейчас сидим друг напротив друга, как мафиозники, которые пришли на серьезные разборки.
Пока я смотрю на Виктора, а он на меня, аромат от брауни и фисташкового мороженого провоцирует во мне обильное слюноотделение.
— Ты все… — подхватываю вилку и крепко ее сжимаю.
— Понял, — тихо заканчивает за меня Виктор.
— Когда?
— Когда помешали дворнику делать его работу, — откидывается назад. — И ты сама виновата.
— Чего?
— Я бы ничерта не понял, если бы ты мне в свое время не плакалась каждый день, что стала пятнистой как гепард, — улыбается. — Каждый день спрашивала, а стали ли пятна на виске больше и темнее. И я ведь их внимательно разглядывал, — вздыхает, — под лупой, Маш. Буквально, блин, под лупой.
Поджимаю губы. Да я мнительная. И да, я ходила за Виктором с лупой и в слезах, что я страшная, опухшая и пятнистая.
— И почти каждый день ты требовала брауни с фисташковым мороженым.
— Ну, знаешь, кто-то огурцы с медом жрет… — отламываю вилкой от брауни кусочек и сердито отправляю его в рот, — или штукатурку.
— А я и не говорил, что меня это раздражало, — взгляда от меня не отрывает, — меня это радовало. И мне нравилось наблюдать за тем, как ты яростно безжалостно расправляешься с брауни.
И я понимаю, что я уже третий кусок брауни глотаю.
— Мне нравилось еще кое-что…
— И что же? — зло спрашиваю с набитым ртом.
Опять прищуривается, встает, подхватывает стул и через секунду уже сидит рядом со мной.
— Ты многое забыла, да?
— Я тебя не понимаю, — разворачиваюсь к нему.
— Я тебе напомню, что мне еще нравилось.
Сгребает в охапку, игнорируя мои возмущения, и жадно накрывает мои губы своим горячим ртом.
И я вспоминаю.
Почему-то брауни я всегда ела неаккуратно, как голодный поросенок, который с голодухи дорвался до шоколада.