— В любом случае, нам не помочь.
Лидия встает, одергивает пиджак и улыбается:
— Потому что вы сейчас сделали только первый шаг, Мария.
— О, засуньте свои эти психологические штучки-дрючки далеко и поглубже.
Выхожу из гостиной. Перевожу дух. Раз я не думаю помирать сейчас от разбитого сердца, то надо приходить в себя.
Даю себе пощечину, когда к горлу опять подкатывает ком.
Затем вторую, но уже посильнее.
Третья отзывается звоном в ушах, кожа правой щеки горит, и слышу тяжелый вздох. Оглядываюсь.
Это Виктор.
И как же меня бесит его мрачная собранность. Я вся лохматая, заплаканная дура, а он весь из себя такой виноватый честный красавчик, который выпнул меня с пьедестала королевы-жены до жалкой неудачницы.
Я проиграла.
И понять бы почему.
Где претензии, что я, например, фригидная сука?
Или что я растолстела?
Или что занудная гадина?
А то выходит, что я прекрасная женщина, но любить меня не за что. Даже не так. Меня можно любить как мамку, как друга, как сестру, но встретить со мной старость… Нет. Я обрыдла.
— Ты бы хотел такой судьбы своим дочерям? — тихо спрашиваю я.
И мне не важен его ответ, поэтому я торопливо поднимаюсь по лестнице на второй этаж.
И ведь не подкопаешься к нему.
Не изменял.
Отношений не завел.
Не тащился ко мне после другой женщины, и пытался разжечь между нами огонь.
Разжег, но только с моей стороны.
Я девочек отпустила в отпуск со свекровью с планами устроить нам две недели дикой страсти, которая бы нас поджидала по всем уголкам нашего дома.
В шкафе в нижнем ящике ждет новое откровенное белье, новые игрушки и даже наручники.
Да, я хотела после ужина кокетливо придвинуть Виктору наручники одним пальчиком и признаться, что была плохой девочкой.
Короткий смешок.
Радует, что я получила “я люблю другую” до наручников.
А то вот бы был цирк. Приковал бы меня наручниками к кровати и ошарашил бы меня честным признанием. А я такая вся красивая, в черных кружевах лежу в соблазнительной позе.
Смеюсь, глядя на Виктора. Наверное, стоит сказать ему спасибо, что он не отложил этот вопрос до момента глупых игр.
— Так, визитку я оставила, — к нам выходит Лидия. Перекидывает сумочку через плечо. — И вам есть над чем подумать. Мы все познакомились, и я готова провести вашу семью через развод.
— И берете за это, скорее всего, прилично? — едко интересуюсь я.
— Да, — плывет в прихожую, — но мой прейскурант оправдан.
— Да свалите вы уже! — иду под лестницу и скрываюсь в просторной кладовке, в которой недавно наводила порядок. Повышаю голос. — Стерва!
Если я не буду агрессивной, то опять разрыдаюсь. Лучше буду кричать, рычать, огрызаться, чем заливать на радость моего благородного мужа пол слезами.
Подхватываю черный чемодан из матового пластика на колесиках и выхожу.
— Маша…
— Отвали!
Тащу чемодан через лестницу на второй этаж:
— Разлюбил! Что же ты меня не разлюбил до того, как мы встали на ноги? — оглядываюсь. — А? Или хотя бы до моей тридцатки?
— Маш, — Виктор хмурится, наблюдая за мной у лестницы. — Я даже не знаю, что тебе на это сказать.
Меня начинает опять трясти. Вот такой он весь красивый, надменный в дорогом костюме от итальянского портного, в сорочке из тонкого элитного хлопка достанется другой женщине.
А я помню на нем дешевые брюки с рынка, дырявые кроссовки, старую куртку и с протертыми локтями. А еще китайские футболки, носки, что красили ноги и шапки из секонд-хэнда.
— Да что тут еще сказать кроме того, что козел? — горько усмехаюсь я и тащу чемодан дальше.
Захожу в спальню, затем скрываюсь в нашей просторной гардеробной. Справа — моя половина, слева — его. Он тут меня не раз зажимал, шептал, что я красивая.
— Ненавижу, — открываю чемодан и срываю с вешалок его рубашки.
Кидаю в чемодан, за ними летят брюки, пара пиджаков.
— Тебе надо остыть.
— Завали варежку! — несдержанно рявкаю я. — Господи! Виктор! Или тебе доставляет удовольствие вся эта ситуация?!
— Нет.
— Тогда заткнись! — закидываю к его тряпью носки, пару футболок и затем сажусь на корточки, чтобы с яростным покряхтыванием застегнуть молнию.
Так. Лишь бы не расплакаться. Такое ощущение, что я вся состою из слез, которые готовы брызнуть из всех щелей.
Встаю, поднимаю чемодан на колесике и пинаю его к Виктору, который привалился к косяку плечом, скрестив руки на груди.
— Катись отсюда. За остальными вещами пришли помощника. Можешь сразу залететь к сучке своей. Или она тебя не ждет?
Глава 7. Иначе я не могу
— Ты помни, что у нас три дочери.
Недоуменно вскидываю бровь, а затем понимаю, на что намекает мой муженек.
— Ты думаешь, что я сейчас пойду в петлю лезть?
— Да, не хотелось бы на твоих похоронах стоять.
— Да какой же ты гондон! — обескураженно охаю я. Подбочениваюсь. — А давай обратимся к статистике, мой милый. Женщины вне брака живут дольше. Так что, — усмехаюсь, — ты мне сейчас продлеваешь жизнь. И это я приду на твои похороны… чтобы плюнуть на твою могилу!
А затем я снимаю кольцо с пальца, откладываю его в сторону и протягиваю руку:
— Давай сюда и свое. Ты выйдешь отсюда без кольца и морально свободным.
— Верно, — стягивает обручальное кольцо и вкладывает его в мою ладонь. — И ты тоже морально свободна, Маш.
— Что?
— Я буду рад, если ты встретишь достойного человека.
Несколько секунд оторопи, а затем я откладываю его кольцо к своему и цежу сквозь зубы:
— Проваливай, мерзавец.
Он меня добил окончательно.
Нет ничего хуже для женщины услышать от любимого мужа, что он желает тебе встретить достойного человека.
Он продолжает гнуть линию честного мужика, который придерживается позиции, что у женщин после развода жизнь не заканчивается, и мне от этого тошно.
— А, может, и найду нового папочку для наших дочурок.
— Папочка тут я, Маша, — вот тут у него глаза темнеют от гнева. — Я — отец. И ты не та женщина, которая станет манипулировать детьми, поэтому сейчас я пропущу твои слова мимо ушей.
Подхватывает чемодан за ручку и выходит.
— Раз ты такой папаша, — выхожу за ним, — то пусть с тобой наши дочери живут? А мне же надо встретить достойного человека?
— Хорошо, — отвечает Виктор и даже не оглядывается.
— Ты думаешь, что ты с тремя детьми нужен новой любви?
— Не они — моя проблема.
— А — я?!
— Да, — резко разворачивается ко мне, — ты. Не мои дочери, а ты. Да, Маша, ты. Возможно, с любой другой женщиной меня ждал тупой перепихон на стороне! И, возможно, я бы не женился так рано! Ты — моя единственная женщина! И ни на кого я больше не смотрел, но вот случилось! И это ты меня, можно, сказать воспитала таким приличным, принципиальным и честным. Тем, кто не станет изменять жене! Тем, кто придет и все честно скажет, когда поймет, что он скоро сорвется! Чтобы не пятнать брак! Чтобы не пятнать жену! Может, это не любовь. Может, у меня просто уже мозги кипят, но факт остается фактом, я хочу обнимать, целовать, засыпать с другой женщиной! И я знаю, что это точка невозврата, но иного выхода не вижу!
— Если ты посмеешь приползти обратно, то я тебя не приму…
— А как ты считаешь, я приползу?
Молча вглядываемся друг другу в глаза. Раньше в них была любовь, нежность, а сейчас только гнев и разочарование.
— Да, Маша, ты стала мне сестрой за все эти годы брака, — зло шепчет он. — И у меня с тобой был моральный инцест в последние месяцы. Мы с тобой вместе двадцать четыре года с девятого класса. И только ты была у меня. Только ты. Прости меня, Маша, за то, что я только так могу решить эту проблему, но будь честной, ты бы действительно предпочла измены?
— Нет… — отступаю, ошарашенная его внезапной вспышкой агрессии. — Конечно, нет…
— Я старался оживить свой интерес в браке, ясно? — вздыхает он и сжимает переносицу. — Возможно, надо было сразу на тебя все вывалить, но я верил, что у меня получится выплыть! Не выплыл, Маша! Ушел еще глубже! — повышает голос. — И нет! Я не хочу открытого брака! Не хочу быть с тобой и с другой женщиной! А то ты сейчас надумаешь, что я требую от тебя одобрения любовницы! Нет! Я обещал быть тебе верным мужем, и я им был! Но теперь не могу им быть! Не могу! Кризис это или нет — неважно! И от тебя тоже ничего не зависит, потому что ты… — он горько усмехается, — тоже старалась. Понимаешь?! У тебя нет варианта изменится в лучшую сторону! Потому что ты… хороша во всем! Как мать, как хозяйка, как женщина! Тебе не надо худеть, ты не ханжа и за собой следишь. Никаких засаленных халатов, небритых ног. И, может быть, я разочаруюсь потом в своем решении, но лучше так, чем чувствовать разочарование в тебе, нашей семье!
— И ты разочаруешься…
— Пусть будет так! — рявкает он. — Пусть!
— Прекрасно, — я смеюсь, — ты уходишь из семьи, потому что твоя жена была идеальной. Может, мне тогда стать неидеальной?
— Чтобы что? — Виктор вскидывает бровь. — Чтобы разбудить во мне страсть? Не ты ли вот минуту назад требовала, чтобы валил? А? Будь последовательной, Маша!
— Да какая тут последовательность, сукин ты сын? — взвизгиваю я. — Ты уж меня прости! У тебя был год окончательно разлюбить и проникнуться полным отвращением! А мне даешь только час? За час я должна все осознать, понять и принять? Это как верить, что от подорожника отрастет рука! Не отрастет! И ты мне тут не нужен!
— Да я и быть тут не хочу! Я будто в родительском доме с супер-мамочкой!
— Пошел ты!
— Вот я и иду, — дергает чемодан на себя и торопливо выходит из спальни.
— И разговаривать мы с тобой будем теперь только в присутствии адвокатов!
— Отличное решение! Тебе будет чем заняться! Я хотел тебе предложить помощь в этом вопросе, но ты же будешь против! И опять заподозришь в чем-то нехорошем!
Прижимаю кулаки ко лбу, вслушиваясь в шаги Виктора, которые отдаляются.