Туман стоял стеной.
Громадной. Бесконечной.
А я… не могла дышать.
У меня застучали зубы от ужаса, сердце колотилось в груди, словно хотело вырваться наружу. Казалось, я просто… умру тут, на месте, от того, как страшно было на душе.
Лошади дрожали под нами. Фыркали.
Дёргались.
Шаг назад. Ещё шаг.
Они не хотели туда.
Райнер спешился. Я тоже.
Туман наполнился ещё одним звуком. Глухим, инфернальным. Таким, какого я никогда раньше не слышала. Он бил по ушам, по телу. Все внутри леденело. Кочевники выли и рычали.
— Райнер… — прошептала я, сжав пальцы на его рукаве. — Что делать?..
Он молчал.
Внезапно до нас донёсся вопль. Дикий, изломанный. Кричали люди — и не только люди. За ними раздались завывания, хрипы, искажённые голоса. И снова — крик. Как будто кто-то сгорал заживо.
Войти в туман — значит умереть. У нас нет оружия. Почти ничего. Да и я… я не воин.
Я не успела.
Не успела… Господи…
Живи…
Генерал, прошу…
Только выживи.
Только выйди оттуда.
Пожалуйста.
Райнер снял с лошадей седельные сумки. Разложил перевязочные материалы, бинты, мази. Он действовал быстро и точно. Время от времени с той стороны, где начинался туман, доносились крики. Иногда — страшные, иногда — короткие, сдавленные. Я замирала, прислушиваясь, ловила знакомый голос. Хоть намёк… хоть обрывок…
Но в тумане всё искажалось. Слова размывались и обрывались.
Мы с Райнером были наготове. И всё же… бой не утихал.
Он только продолжался.
Бесконечно.
— Нас сметут, если бой не будет выигран, — сказал Райнер тихо.
— Я не уйду, — твёрдо выдохнула я. Моя душа рвалась к генералу.
А потом я услышала.
Глухо. Прерывисто. Сквозь рёв и треск.
— Никто… кроме… нас… Держать… оборону!
Голос был искажён. Но слова… эти слова… Так мог сказать только он .
Мой генерал.
Я сорвалась с места, кинулась вперёд — прямо в сторону, откуда доносились звуки. Но Райнер перехватил меня.
— Пустите! — закричала я, вырываясь. — Он там! Я слышу его!
Он держал крепко.
— Элеонора, — прошептал он, глядя мне в глаза. — Вы не можете туда идти. Как бы вы ни хотели… вы не поможете сейчас. Но потом… потом — да.
— Он там… — всхлипывала я. — Он пришёл вместе со мной…
— Вы не в себе, — тихо сказал Райнер, сдерживая.
Но я была в себе. Больше, чем когда-либо. Вся моя суть, весь смысл жизни— были там, в тумане.
Я молилась, чтобы всё скорее закончилось.
Чтобы он вышел оттуда.
Время стало вязким. Минуты тянулись, как расплавленное стекло.
Райнер держал меня за руки, не отпуская.
А я ловила каждый звук из тумана.
Каждую команду, каждый выкрик.
Их было мало. Но только так я могла понять, что генерал жив, что воины держатся. Будет жив он, будут живы и другие.
Я ловила и ловила.
А потом…
Раздался свист. Протяжный, отчётливый. И в ту же секунду туман дрогнул.
Словно под напором ветра — резко, будто кто-то рванул серое полотно. Он начал рассыпаться клочьями, отступать пятнами, растворятся.
— Райнер! — сорвалось с моих губ. — Пусти!
Я рванулась вперёд, но он удержал.
Крепко.
— Подожди, — прошептал он, и голос его дрогнул.
Я зажмурилась. На миг. А потом открыла глаза — и увидела.
Поначалу — силуэты. Смазанные, как на старой картине. Кто-то шёл, кто-то ковылял, кто-то — волок другого на себе.
Перед глазами был настоящий ад.
— Где он? — прошептала я, приподнимаясь на носки. Искала глазами знакомую осанку, этот поворот головы, этот шаг, от которого внутри всё сжимается. — Где он?..
Он не мог быть мёртв.
Не должен.
Мои глаза метались по изуродованному полю, пока наконец… я не увидела его.
Он стоя посреди раненых. Тяжело опирался о меч.
И я не думала.
Не колебалась.
Я соскользнула со склона, едва не упала — и побежала, не разбирая дороги.
— БОРЯ!!! — вырвалось из меня. Не «генерал». Не «Торн».
А Он обернулся.
— Надя… — прочла я по его губам. Увидела, как он шагнул вперёд — и тут же словно оступился.
Он начал оседать.
А из его груди торчало копьё.
Воины бросились в сторону деревьев.
А я…
Кажется, умерла второй раз.
— НЕТ! НЕТ! Не-е-ет!
Глава 45
Мой генерал стал заваливаться — медленно, будто в вязкой воде. Я видела, как из его груди торчит копьё. Видела кровь. Много крови. Слишком много.
Воины бросились к нему. Я закричала. Рвано. Протяжно. Так, будто во мне лопнуло что-то.
— БОРЯ! Только не снова!
Боль была разрывающая, невыносимая. Знакомая до хрипа в лёгких.
Я снова его теряла! Чудо, когда мы встретилась вновь в новом мире, когда мы помнили друг друга и вот так снова остаться одной.
Нет. Нет. Господи! Я просто вынесу этого.
Меня сорвало с места. Я побежала. По изрытому полю, среди поваленных деревьев, среди тел. Я ничего не слышала. Я слышала только своё сердце, грохочущее в ушах. И видела его.
Он не должен был умереть.
Я споткнулась, упала на колени, кровь забрызгала дорожный костюм, пальцы дрожали. Но я продолжала ползти. Сквозь грязь и кровь. Он лежал на боку, глаза его были открыты, губы — посиневшие.
— Не смей, — всхлипнула я, хватая его за руку. — Слышишь, не смей! Ты не можешь! Ты мне нужен!
Я дрожащими пальцами коснулась его щеки. Он посмотрел на меня своими желтыми глазами.
Слёзы текли по лицу. Солёные, горячие, они жгли кожу. Я прижалась к его плечу лбом и зашептала, срывающимся голосом, почти на вдохе:
— Боря… Боречка… Как же так? Как же так?! — всхлипывала я, задыхаясь от отчаяния.
Я положила его голову себе на колени.
Он едва улыбнулся. Из уголка губ тонкой струйкой текла кровь. Его глаза смотрели на меня мутно, ему было тяжело осознавать реальность.
Сейчас его желтые глаза казались мне карими. Лицо было другим, но я видела его душу.
— Элео… — снова попытался выговорить он.
— Хватит! — я вскрикнула. — Я знаю, что это ты! Знаю! Не пытайся спорить!
И тут я заметила, как из его кожаного нагрудника торчал вырванный из моего блокнота листок.
Я быстро вытащила.
Мои рисунки. Те самые. Мои. То, что я теряла. То, что исчезало.
— Вот они — доказательства.
Он слабо перехватил мою руку. Поцеловал ее. Тяжело выдохнул. И сдался.
— Прости… Я не хотел, чтобы ты… мучилась… Лучше бы не знала… — срывающимся голосом прошептал генерал.
— Тише… не говори, — я прижала ладонь к его груди, — тише…
Я пыталась рукой остановить кровь, не знала можно ли вытащить проклятое копьё. Целители бежали к нам. Я убирала белоснежные длинные волосы с его лица, а он смотрел на меня.
— Не плачь, Надя. Не плачь. Скажи мне… скажи, как назвали внука. Я ведь так и не увидел его. Пожалуйста, Надя… хоть это скажи…
Я захлебнулась слезами. Склонилась к нему ближе.
— Борисом. Борисом Александровичем. У Саши родился. Три года назад… Крепенький такой, умненький мальчик. Такой упрямый — прямо как ты…
Он улыбнулся. У него были мокрые ресницы. И слёзы.
Мой генерал плакал. Впервые в жизни.
— А Арина? Как наша дочь? Не успел… я. Хотел погулять на свадьбе…
— Выдала её за Кирилла Лаврентьева. Он служил с Алексеем. Хороший мальчик. Надёжный. Всё ухаживал за Аришей, а она… ты же знаешь, упёртая. Долго не решалась. А потом… полюбила. Хорошая пара. Братья за ней присмотрят.
Он сжал мою руку. Уткнулся в неё щекой, как будто забыв, что ему больно. Что в нём копьё. Что он при смерти.
Подоспел Райнер. Опустился рядом, уже что-то говорил, доставал перевязки, звал второго лекаря. Я не слышала. Не воспринимала. Потому что слышала только его дыхание.
— Расскажи об Анечке и Катюше… Выросли внучки ведь…
— Выросли, Боря. Выросли. Такие красавицы у нас… Умницы. Анечка бросила танцы, стала заниматься дзюдо.
Боря закашлялся, но улыбка набежала на его лицо, хоть ему и было больно. Он прикрыл глаза, но я осторожно растолкала его. Продолжила, не давая себе сорваться:
— А Катюша… Ездит на соревнования. Последний раз привезла золотую медаль по теннису. Спортивные они у нас. Все — закалённые. С характером.
Его рука коснулась моей щеки.
— Говори, Надя… Не молчи…
И я говорила. Захлёбываясь слезами, сквозь судорожное дыхание, сквозь дрожащий голос — всё, всё, что он пропустил. Как росли девочки. Как первый раз пошли в школу. Как Анечка привела домой котёнка, которого прятала под кроватью. Как Катюше купили собаку.
Я рассказывала, как скучали по нему. Как дети поддерживали меня.
Слова срывались с губ, путались, а я всё говорила. Потому что иначе — сойду с ума. Потому что, если не сейчас, то когда? А вдруг не будет больше шанса.
Его помнят, любят, и не было ни дня, чтобы мы не вспоминали.
А он слушал. Сквозь боль. Держал мою руку и слушал.
Он обнял меня слабо. Я в ответ — крепко, как только могла. Будто силой своих рук могу удержать его здесь, в жизни.
— Мы уже ушли из нашего мира, — прошептала я, уткнувшись лбом в его лоб. — Наши дети устроены. У них своя жизнь. Своё время. Мой генерал… Они будут помнить нас. Будут любить. А мы… мы начнём сначала, Боря. Ты только держись. Прошу тебя. Только держись.
И вдруг — едва уловимое движение. Еле слышный хрип. Он дернулся.
Зарычал. Копьё вытащили из его груди — с тихим, влажным звуком, от которого всё внутри сжалось. Лекари склонились над ним. Один вливал в него магию, второй зажимал рану. Кровь, густая и тёмная, наконец начала останавливаться.
Райнер не отходил ни на шаг, продолжал оказывать помощь, сжимая рану, шепча заклинания, меняя повязки.
Он боролся за него.
А я… я сидела рядом, держала своего генерала за руку.
Он тяжело дышал, глаза были полуприкрытые потом и вовсе закрылись. Магия вливалась в его тело. Райнер чуть склонился над ним, проверяя пульс, и, наконец, с облегчением сказал: