– Это только в том случае, если вы, буры, не сумеете пройти между Сциллой и Харибдой, и создать сбалансированное общество, в котором к людям относятся в соответствии с их заслугами и потенциалом, а не исходя из цвета кожи и иных расовых особенностей, – сказал адмирал Ларионов.
– Тут, минхеры, есть еще один фактор, именуемый научным прогрессом, – сказал я. – Сейчас водитель грузовика или оператор экскаватора может считаться образованным человеком, почти инженером, но пройдет сорок или пятьдесят лет – и ручной труд полностью уйдет в прошлое, и эти профессии станут считаться чем-то вроде чернорабочих. По мере развития человеческого общества ему требуется все больше инженеров, врачей, учителей, техников и прочих высокообразованных специалистов, а у нас, буров, в том случае, если мы примем так любимую нашими националистами систему апартеида, будет очень ограниченный кадровый резерв. При этом огромное черное большинство – не только бесправное, но и бесполезное – повиснет на нашем государстве неподъемным балластом. Никто из сидящих в этом кабинете до того времени не доживет, но лично для меня это факт не имеет никакого значения. Неважно, когда случится неизбежный крах – завтра или через сто лет, такого развития мы должны избежать любой ценой.
Минхеры генералы переглянулись, после чего Дэн Пиенаар сказал:
– Я, кажется, понимаю, что вы все имеете в виду, но думаю, что многие и многие из буров будут против такого пути для нашего развития. Ведь так приятно чувствовать себя самым умным и самым главным, не ударив для этого и палец о палец, только по факту рождения от правильных родителей. Но я согласен с вами, что этот трек приведет вас в пропасть, просто не вижу способа переубедить упрямое большинство, которое на выборах непременно пойдет за Национальной партией.
– Именно поэтому, – усмехнулся генерал Гордеев, – милейшего господина Гроббеллаара возвращают в Южную Африку не одного, голого и босого, с Актом Независимости в руках, и даже не в сопровождении одних только его сослуживцев из полка специального назначения. Если наши сегодняшние переговоры приведут к успеху, то в его распоряжении будут две дивизии, составленные из людей, добровольно отправившихся на войну с нацизмом – а это весьма серьезная, по масштабам вашей Южной Африки, военная сила.
– Тут есть два пути, – добавила госпожа Антонова. – Или вы объявляете диктатуру ветеранов – мол, настоящими гражданами, которые могут принимать участие в выборах, могут быть только те буры, что добровольно отправились на войну с Гитлером, – или вы быстро разбавляете свое общество добровольными переселенцами из Европы. Очень многие вполне либерально настроенные европейцы не захотят жить в условиях советской действительности, и лучшие из лучших выберут для эмиграции как раз быстро развивающуюся Южную Африку.
– Я думаю, что два этих пути стоит совместить, – быстро сказал генерал Пиенаар. – Лет на десять ввести диктатуру ветеранов, и за это время создать условия, при которых Национальная партия никогда не сможет победить на выборах. И еще – попробуйте договориться с нынешним губернатором Южно-Африканского Союза минхером Яном Смэтсом. И хоть ваш Акт о Независимости аннулирует его должность, превращая этого незаурядного человека в политическое пустое место, идеи у него примерно такие же, как у вас, так что не исключено, что вы сможете с ним сработаться. А опыта в политических вопросах ему не занимать.
– А я хотел бы знать, минхер Гроббелаар, оставите вы меня и генерала Пиенаара при своих должностях или замените своими людьми? – спросил Хендрик Клоппер.
– У меня нет никаких особенных своих людей, пригодных для командования дивизиями, – ответил я, – так что если вы вместе со своими солдатами присягнете независимой Южно-Африканской Республике, то сохраните и звания, и должности. И насчет минхера Смэтса я тоже еще подумаю. Раньше я воспринимал этого человека как своего безусловного противника, верного слугу британского престола, но теперь мое мнение о нем не столь однозначно.
– Это у вас, Пит, от неопытности, – вздохнул Дэн Пиенаар, – знали бы вы, за что беретесь, так отказались бы, наверное, от этой затеи сразу.
– Мне не впервой браться за невыполнимые задания, – сухо сказал я, – и, как видите, я до сих пор жив и здоров, а мои враги мертвы. И вообще, не ради славы или власти я берусь за это дело, а только ради своих и ваших потомков, детей, внуков и правнуков, потому что если я откажусь или не справлюсь, то судьба их будет печальной.
12 октября 1943 года, полдень. Тунис, Бизерта, военный лагерь крепости.
Временный президент Южно-Африканской Республики Пит Гроббелаар.
Сразу после разговора с триумвиратом старших братьев русских Дэн Пиенаар сел в свой самолет и улетел в Мерса-Матрух к месту расквартирования своего соединения. А уже сегодня голова походной колонны первой южноафриканской пехотной дивизии вошла в Бизерту. А дело в том, что все ее части были посажены на полноприводные грузовики и джипы, поэтому в русской армии эту дивизию назвали бы мотострелковой, а в германской – моторизованной. Без повышенной подвижности в пустыне никак нельзя. Расстояния тут огромны, а сражаться по большому счету не за что. Вот и сейчас, никому ничего не говоря, маленький человечек увел своих солдат на соединение с южноафриканской армией, оставив британского командующего голым и босым, ведь после отправки большей части войск на Бирманский фронт это были основные силы его египетской армии. Но мы, буры, Британской империи больше ничего не должны, и ничем ей не обязаны. Все долги уплачены сполна, и теперь пепел сожженной родины больше не бьет в мое сердце.
Но перед тем как отдать приказ грузить мое воинство на пароходы, необходимо привести его к присяге на верность нашей Южноафриканской Республике. Ради этого обе дивизии выстроились на плацу военного лагеря полковыми колоннами. По приставной лесенке я поднимаюсь на крышу броневика, который должен служить мне импровизированной трибуной – и наступает тишина, так что становится слышно, как над пустыней гудит вечный бродяга ветер. Тысячи лиц, загоревших под жарким африканским солнцем, внимательно смотрят прямо на меня. Сегодня их самый главный день, когда они со службы тиранам и угнетателям переходят на службу собственному народу.
– Мои боевые друзья! – обратился я к своим землякам. – Наконец-то настал тот день, когда наша родина стала свободной. Эта свобода пришла оттуда, откуда ее никто не ждал, и тем ценнее оказался этот подарок нашему народу от человека, который все видит, все понимает и никому ничего не забывает. Теперь мы вольны сами выбирать свой трек, но горе нам, если мы совершим ошибку, ибо из множества путей только один приведет наших детей и внуков к счастью и процветанию, а все остальные заканчиваются там, где только всеобщее уничтожение, мрак и скрежет зубовный. Я это знаю. Знаю и то, что все вы, тут стоящие, находитесь на правильном пути, ибо добровольно отправились воевать против германского нацизма и итальянского фашизма. Вы, ветераны Второй Великой Войны – плоть и кровь нашего государства; вы – те, кто в жестокой борьбе завоевал его свободу и независимость, а потому в ближайшие десять или даже двадцать лет только у вас и членов ваших семей будет право определять, каким политическим курсом пойдет наша Южная Африка. А сейчас повторяйте за мной: «Я, гражданин Южноафриканской республики, принимаю присягу на верность своему государству и торжественно клянусь быть честным, храбрым, добросовестным гражданином, бдительным защитником нашей земли, строго хранить доверенные мне военные и государственные тайны и беспрекословно исполнять все законы, уставы и правительственные установления. Я всегда готов по приказу Правительства Южноафриканской республики выступить на защиту ее независимости и территориальной целостности, клянусь защищать её мужественно, умело, с достоинством и честью, не щадя своей крови и самой жизни для достижения полной победы над врагами. Если же по злому умыслу я нарушу эту мою присягу, то пусть меня постигнет суровая кара закона, а также всеобщая ненависть и презрение моих сограждан».
И мои боевые товарищи из полка имени генерала Де ла Рея произносили эту клятву вместе с солдатами и офицерами первой и второй пехотных дивизий. Едва отзвучали последние слова, произносимые на африкаанс громким речитативом, как над плацем снова воцарилась тишина. Южноафриканская республика обрела своих первых граждан. И как раз в этот момент я решил, что отныне, и пока будет стоять Южноафриканская Республика, все ее новые граждане – неважно, натурализовавшиеся иммигранты из Европы, собственная молодежь, достигшая возраста совершеннолетия, или цветные и кафры, достигшие гражданства своим усердием и талантами – все они будут приносить присягу на верность Южноафриканской республике. И нарушение этой присяги должно считаться одним из тягчайших преступлений.
Потом перед свежеиспеченными гражданами Южноафриканской республики вынесли боевые знамена нашего полка: и новенькое национального образца, и то старое, советское, под которым мы и завоевали свою свободу и независимость. И тогда я сказал, что красный цвет у этого знамени неспроста. Оно впитало в себя кровь не только тех наших соратников, что вместе с нами бились с нацизмом, но и кровь наших отцов и дедов, павших в боях за независимость нашей родины во время войн с алчными британскими захватчиками.
12 октября 1943 года, вечер. Тунис, Бизерта, причал морского порта.
Временный президент Южно-Африканской Республики Пит Гроббелаар.
Сразу после принятия присяги началась погрузка на корабли. Адмирал Ларионов сказал, что относительно хорошей погоды в северном полушарии осталось не больше чем на неделю, а потом, в шторма, корабли, конечно, не потопнут, но моим парням придется весьма несладко. В древние времена на Средиземном море в зимнее время из гаваней ни один корабль и носа не высовывал. А потому быстро заканчиваем свои дела, грузимся и отбываем домой. А вот мысль о том, что мы скоро окажемся дома, действует на наших парней как валерьянка на котов. Едва я объявил о немедленной погрузке на корабли, которые доставят нас в Кейптаун, как парни, несмотря на обычную бурскую невозмутимость, чуть не пустились в пляс.