йшим врагам, британским и американским капиталистам, разделив с ними Европу. А потом все началось бы сначала, только по ту сторону фронта были бы уже не германские нацисты, а стремящиеся к мировому господству англосаксонские империалисты.
Как известно, в иностранной печати уже не раз высказывались утверждения, что советский общественный строй является «рискованным экспериментом», обречённым на провал, что советский строй представляет «карточный домик», не имеющий корней в жизни и навязанный народу органами Чека, что советское многонациональное государство представляет «искусственное и нежизненное сооружение». Они утверждали, что достаточно небольшого толчка извне, чтобы этот «карточный домик» разлетелся в прах, что в случае каких-либо осложнений Советский Союз ждёт судьба Австро-Венгрии, потому что его развал якобы неотвратим.
Теперь мы можем сказать, что война опрокинула все эти утверждения как беспочвенные. Война показала, что наше многонациональное социалистическое государство является вполне жизнеспособной и устойчивой формой организации общества, выросшей из недр народа и пользующейся его могучей поддержкой. Более того. Теперь речь идёт уже не о том, жизнеспособен или нет социалистический общественный строй, ибо после наглядных уроков войны никто из скептиков не решается больше выступать с сомнениями насчёт жизнеспособности нашего общественного строя. Теперь речь идёт о том, что социалистический общественный строй оказался лучшей формой организации общества, более устойчивым, чем любая форма капиталистического общественного строя. Наша победа означает, что наше многонациональное социалистическое государство выдержало все испытания войны и доказало свою жизнеспособность.
В связи со всем вышесказанным мы должны сделать для себя серьезные выводы. Слишком дорого могла нам обойтись глупость и нераспорядительность некоторых функционеров, прикрывавшихся, будто фиговым листком, густой марксистско-ленинской фразеологией. Но мы-то видим, где у нас дела, а где лишь трескучие фразы. Недопустимо такое положение, когда за трескучими, идеологически выдержанными фразами мы не видим отсутствия реальных дел. В ближайшее время, товарищи, я вам обещаю – положение с управлением в советском государстве радикально улучшится, и весь наш советский народ почувствует, что жить ему стало лучше, жить стало веселее.
Итак, товарищи! Период войны в Европе кончился. Начался период мирного развития и бурного научного и промышленного роста. Каждое последующее поколение советских людей будет жить лучше, веселее, интереснее, чем предыдущее.
С победой вас, мои дорогие соотечественники и соотечественницы!
СЛАВА НАШЕЙ ГЕРОИЧЕСКОЙ КРАСНОЙ АРМИИ, ОТСТОЯВШЕЙ НЕЗАВИСИМОСТЬ НАШЕЙ РОДИНЫ И ЗАВОЕВАВШЕЙ ПОБЕДУ НАД ВРАГОМ!
СЛАВА НАШЕМУ ВЕЛИКОМУ НАРОДУ, НАРОДУ-ПОБЕДИТЕЛЮ!
ВЕЧНАЯ СЛАВА ГЕРОЯМ, ПАВШИМ В БОЯХ С ВРАГОМ И ОТДАВШИМ СВОЮ ЖИЗНЬ ЗА СВОБОДУ И СЧАСТЬЕ НАШЕГО НАРОДА!»
Как только эхом прозвучало последнее слово и стихло троекратное «Ура» выстроенных к параду войск, как сводный военный оркестр заиграл Гимн СССР (на музыку Александрова), а кремлевские орудия отсалютовали армии-победительнице пятьюдесятью залпами. И вот под звуки горна пошли линейные[10] и прозвучали слова генерала Черняховского:
– Парад, смирно! К торжественному маршу, побатальонно! На одного линейного дистанция! Первый батальон прямо, остальные направо. На плечо! Равнение направо! Шагом марш!
Под барабанный бой пошли первые сводные батальоны: Карельский фронт, Ленинградский фронт, Прибалтийский фронт, Первый и Второй Белорусские фронты, четыре Украинских фронта; за ними – сводные батальонные коробки корпусов морской пехоты и воздушного десанта, отметившихся на минувшей войне множеством славных дел. Потом прошли сводные батальоны Северного, Балтийского и Черноморского флотов, прошагали бойцы особой роты НКВД, швырнувшие штандарты разгромленных вражеских дивизий к подножию Мавзолея, и пошли колонны военно-учебных заведений – от академии имени Фрунзе до сводных батальонных колон суворовских училищ.
Потом, после двухминутной паузы, на Красную площадь вступили сводные эскадроны конно-механизированных корпусов. Прославленная красная кавалерия, вооруженная до зубов и смертельно опасная, артиллерия на конной тяге (пушки ЗиС-3), самоходные гаубицы М-30 на шасси БМП-42, зенитные установки и прочая техника, превращающая конно-механизированные армии в непревзойденные подвижные соединения легкого класса. Их функция – войти в готовый прорыв и превратить маленькое и аккуратное отверстие в широкую рваную рану, не дать врагу закрыть дыру в фронте, вспороть тылы, создать хаос и, обходя узлы сопротивления, рвануться вперед – туда, где у врага вообще нет войск и где их вообще никто не ждет.
А позади кавалеристов и машин их качественного усиления уже рычит и лязгает гусеницами по-настоящему тяжелая мощь механизированных корпусов ОСНАЗ. Трибуны для почетных гостей полны иностранных корреспондентов: пусть все, и особенно японцы, видят ту тяжкую мощь, которая смогла вдавить в прах Третий Рейх. И особый сигнал господам из Вашингтона, мечтающим о мировом господстве: «По нашу сторону трех великих океанов вам ничего не светит. Любая попытка влезть на нашу территорию закончится для вас плохо».
Не успели пройти по площади последние самоходные орудия, как над ней низко, лишь чуть выше куполов храма Василия Блаженного, оставляя за собой белые курчавящиеся следы, пронеслись четыре пары истребителей: две – Як-3 и две – Ла-5. Потом они стрелой взметнулись в ярко-синее небо и принялись крутить над Москвой фигуры высшего пилотажа. Начался воздушный парад. И уже в самом его конце, когда восторженные зрители насладились зрелищем пролетающих в безупречном порядке истребительных и бомбардировочных формаций, им показали тот самый ни на что не похожий экспериментальный бомбовоз Б-4, который сбросил на голову Гитлера сверхтяжелую именную бомбу. На этом программа парада, продолжавшегося больше трех часов, завершилась; вечером Москву ожидали праздничный салют и народные гуляния.
8 ноября 1943 года. 23:15. Москва, Кремль, кабинет Верховного Главнокомандующего.
Присутствуют:
Верховный Главнокомандующий – Иосиф Виссарионович Сталин;
Председатель Совнаркома и Нарком иностранных дел Вячеслав Михайлович Молотов;
Генеральный комиссар госбезопасности Лаврентий Павлович Берия;
Специальный консультант Верховного Главнокомандующего – комиссар госбезопасности третьего ранга Нина Викторовна Антонова;
Глава Советской Военной Администрации в Черноморских Проливах – старший майор госбезопасности Османов Мехмед Ибрагимович;
Командующий первым мехкорпусом ОСНАЗ генерал-лейтенант Вячеслав Николаевич Бережной.
Отшумели в Москве праздничные торжества, отгремели залпы победного салюта, закончился торжественный банкет в Кремле, на котором товарищ Сталин, конечно же, поднял тост за великий русский народ, вынесший на своих плечах невероятную тяжесть войны. Но едва гости разошлись, как снова потекли тяжелые послевоенные трудовые будни. Именно послевоенные. Грядущая война на Дальнем Востоке при этом не в счет, ибо она не должна была затронуть всех советских людей так, как затронула их Великая Отечественная.
И хоть масштабы разрушений в западной части страны были скромнее, чем в другой истории, жертв бомбежек городов, блокады Ленинграда и германской оккупации оказалось значительно меньше, но все равно западную часть страны требовалось восстановить из руин усилиями всего советского народа. Однако одного восстановления было недостаточно. Следовало переустроить Советский Союз таким образом, чтобы не смогли повториться не только трагические дни конца июня сорок первого года, но и позорные эпизоды года девяносто первого. Основывая первое в мире государство рабочих и крестьян, Ленин закопал под его фундаментом бомбу, в пятьдесят шестом Хрущев поджег фитиль, а рвануло аж в девяносто первом.
Но это была только половина правды. Вторая же заключалась в том, что социалистическая система, построенная неутомимым трудоголиком Сталиным «под себя», может быть уязвима даже при сохранении национального единства на территории бывшей Российской империи. Достаточно одному дураку, случайно очутившемуся у кормила власти, начать разбрасывать камни – и в силу партийной дисциплины и так называемого демократического централизма никто не будет в силах ему помешать. А дураков в высшем эшелоне партийной демократии и на подходе к нему имеется предостаточно. Чтобы сделать карьеру в этой среде, достаточно иметь способности говорящего попугая, а также уметь заучивать трескучие фразы из «первоисточников» и бросаться ими при каждом удобном случае. Практической же работы такие люди избегают, поскольку не имеют к ней врожденных способностей, и даже, более того, из идеологических предубеждений способны завалить даже дело, успешно начатое другими.
– Троцкизм, – сказала Нина Антонова, – это строго научная теория о том, как вести дела самым быстрым и неправильным способом, добиваясь в итоге не искомого, а прямо противоположного. Хрущев, уничтожая личные подсобные хозяйства, укрупняя колхозы, а также истребляя с лица советской действительности кустарей-одиночек и артельно кооперативное движение, стремился за двадцать лет прийти к коммунизму, а вместо того добился обратного результата. Через двадцать лет после начала его экспериментов советская система уже задыхалась под гнетом тотального дефицита нужного и избытка ненужного, а еще через десять лет скончалась от этого геморроя под рев голодных толп. И все попытки партийных и государственных деятелей СССР выправить положение в экономике вели только к его ухудшению…
Выслушав это краткое сообщение, вождь только хмыкнул. Обсуждать такие вопросы в кругу старых соратников было немыслимо. Самостоятельных фигур среди членов ЦК, с которым партия встретила начало войны, было крайне мало, и те, что имелись, попали туда либо по ошибке, либо его, Сталина, волей, а остальные из-за готовности колебаться вместе с линией партии напоминали флюгер. Какая уж тут гарантия о неизменности курса после его смерти… Скорее, все было бы наоборот, и сработал бы принцип «кто первый встал, того и тапки». И то, что Никитка догадался застрелиться, пустив себе пулю в лысую башку, по большому счету ничего не меняет. Любой из так называемых «верных ленинцев», оказавшись на посту руководителя коммунистической партии и советского правительства, действовал бы точно так же, если не хуже. И даже товарищ Жданов, прежде казавшийся вернейшим соратником, при ближайшем рассмотрении изрядно поблек и пошел трещинами. Наличие в его окружении зачатка группировки, предназначенной для схватки за власть после его, Сталина, смерти не может быть признано позволительным явлением. Так можно нечаянно из Ленинграда на Чукотку переехать, и не только в качестве первого секретаря.