Именно поэтому уже почти два года в Советском Союзе идет тихая и незаметная «чистка рядов», основанная на информации, полученной от пришельцев из будущего. Высшую партийную и государственную бюрократию шерстят на предмет успехов на практической работе и соответствия нормам партийной жизни, после чего особо выдающиеся персоны расстаются с мандатами членов ЦК и кандидатов и назначаются на малозначащие должности в глубинке. А кое-кого и вовсе выносят за скобки, правда, по уголовным, а не политическим статьям. Но никто не паникует, ведь для рядовых советских граждан жизнь кажется тихой и гладкой. И все это потому, что не проводится никакой кампании по охоте на врагов народа, никто не гонится за количественными показателями, а делом фрондеров занимается спецотдел под личным руководством Сталина. И только сам вождь принимает решение, кого и на какую позицию перемещать при расчистке поляны.
Зато вместо этих людей на высокие посты назначаются те, которые иначе там никак не могли оказаться. Теперь членами ЦК являются товарищ Антонова, генерал Бережной, адмирал Ларионов, генералы Василевский и Рокоссовский, товарищи Громыко и Машеров, а также некоторые другие, делом доказавшие как преданность делу Ленина-Сталина, так и умение заниматься практической работой. Благодаря этой работе положение в советских верхах радикально изменилось. Теперь две трети состава ЦК – это активные сторонники сталинского курса на построение советской сверхдержавы, и только одна треть является пережитком прошлой эпохи.
И иногда его решения оказываются воистину парадоксальными. Например, Ворошилова, как особо заслуженного мастодонта и ветерана революционного движения, направили представителем Советского Союза во временную столицу китайских коммунистов город Яньань. И всем стало хорошо. Китайские товарищи довольны, что к ним в качестве полномочного представителя прислали столь прославленного и уважаемого коммунистического функционера. Сам Ворошилов рад, что он снова при деле, и к тому же период гражданской войны – как раз его стихия. Сталин вполне удовлетворен тем, что сумел засунуть одного из крупнейших фрондеров туда, где тот не сможет причинить никакого вреда, и для этого даже не потребовалось учинять потрясающий основы очередной процесс века. Это Булганина или «прославленного» маршала Кулика можно замести под шконку без особого шума – мол, не было таких никогда; Ворошилов – это один из краеугольных камней советской идеологической системы, и его дискредитация крайне негативно сказалась бы на ее будущем.
– Мы все это знаем, товарищ Антонова, – после затяжной «мхатовской» паузы сказал Верховный, – а чего не знаем, о том догадываемся. Не первый раз у нас случается головокружение от успехов, а также спешка, когда необходимо брать больше и кидать дальше, потому что работу, на которую у других стран ушло сто лет, нам требовалось проделать за десять. Теперь, когда положение радикально изменилось, и нам уже не надо никуда торопиться, подобная погоня за стопроцентными показателями следует признать неуместной и даже вредной.
– Неуместными или даже вредными могут быть даже сами стопроцентные показатели, – ответила Антонова, – в каждом деле есть такой максимальный процент охвата, выше которого общая эффективность процесса перестает расти, и даже снижается. Иногда, как в случае с тотальным огосударствлением экономики и поголовной коллективизацией, дело кончается общим крахом, а иногда все ограничивается пересмотром порочной политики…
– Товарищ Антонова, – возмутился Молотов, – ни Маркс, ни Ленин в своих трудах не писали ничего подобного!
– Товарищ Маркс социалистического государства не строил, а только о нем рассуждал, по большей части отвлеченно, – парировала та. – Он вообще считал этот общественный институт ненужным и был уверен в его скорейшем отмирании. Что касается товарища Ленина, то он собственным лбом напоролся на несоответствие практических результатов своей деятельности постулатам марксистской теории, отреагировав на это несоответствие новой экономической политикой, но в теоретических построениях ничего менять не стал. Может, не захотел, потому что посчитал этот случай частным, а может, и просто не успел.
– Нина Викторовна, насчет Маркса вы немного ошибаетесь, – поправил старшего товарища Мехмед Османов, – государством нового типа, которое пытались построить по лекалам классического марксизма еще при жизни основоположника, была Парижская Коммуна. Но Маркс даже не заметил, что вместо построения идеально справедливого общества у него получился пшик на палочке.
– К марксизму, чтоб вы знали, товарищ Османов, Парижская Коммуна имеет весьма опосредованное отношение, – хмыкнул Сталин. – По большей части это было стихийное восстание широких слоев парижского общества – от пролетариата до мелкой буржуазии – которые изнемогали под тяжестью прусской осады и были возмущены тем безразличием к их нуждам со стороны буржуазного правительства, удравшего от войны в город Бордо. Большинство вождей коммуны составляли последователи Прудона, в нынешней политической терминологии называемые анархистами – а это еще те фрукты. И в то же время «пшик на палочке», как вы выразились, товарищ Маркс заметил, но отнес его на счет отсутствия революционной пролетарской партии в руководстве Коммуны, а также недостаточной решимости коммунаров в сломе старой государственной машины. Мы, большевики, хорошо выучили все уроки Парижской Коммуны, а потому наша собственная Октябрьская революция поставленные перед ней задачи выполнила: власть мы взяли почти мирно, при поддержке пролетариата и безразличии всех остальных, – и лишь потом начались непредвиденные явления, не описанные теорией марксизма. При этом наши товарищи умудрились повторить некоторые ошибки Парижской Коммуны и добавить к ним свои.
– Дело это прошлое, – вздохнула Антонова, – но должна заметить, что главной вашей ошибкой был слишком быстрый и решительный демонтаж старой государственной машины. Разрушение старого мира до основания погрузило страну в хаос и сделало вашими врагами всех тех, кто раньше эту государственную машину составлял. А уж вполне анархистская идея разложить страну на множество мелких автономных республик, каждая из которых будет сама по себе, и тем самым уничтожить чрезмерную централизацию имперского типа, и вовсе выглядит измышлением враждебного разума. Такой мелкий фарш из карликовых республик, каждая из которых сама по себе – идеальная пища для западных держав, к тому моменту уже мысленно разделивших территорию бывшей Российской империи, будто жирного гуся, запеченного в духовке. Если бы ваши враги не были столь торопливы и дали бы Свердлову и Троцкому, пользовавшимся полной поддержкой Ленина, довести это начинание до конца, то на этом история первого в мире государства рабочих и крестьян была бы закончена раз и навсегда, как и история России. Не думаю, что англо-французские колонизаторы были бы намного гуманнее их германских коллег. А североамериканцы при этом замечательны еще тем, что во время их Гражданской войны подвергали ограблениям и издевательствам своих же собственных сограждан-южан.
– Вы, товарищ Антонова, – с нарочито грузинским акцентом произнес Верховный, – говорите об этом так уверенно и со знанием дела, как будто сами были участницей тех событий. В ваших книгах история Октябрьской революции освещается гораздо более поверхностно, или я чего-то тут недопонимаю…
Пришельцы из будущего переглянулись между собой.
– Вы же знаете, товарищ Сталин, – ответила Антонова, – что все мы, уроженцы двадцать первого века, одновременно существуем в четырех, нет, даже в пяти мирах, и все эти копии некогда единых личностей неким образом связаны между собой. И если «из дому» приветы лично ко мне еще не долетали, то о других вариантах истории, в которых нам довелось действовать, кое-что уже известно…
– Для нас, людей, откопированных в разные временные слои, сны – это не всегда просто сны, а иногда еще и обмен мнениями с другими вариантами своего Я, – сказал Мехмед Османов. – Зачастую мы помним то, что происходило не с нами, и это касается не только событий тысяча девятьсот семнадцатого года…
Теперь пришло время переглядываться уже Сталину, Молотову и Берии.
– Вот даже как… – хмыкнул лучший друг советских физкультурников, – так все же, товарищи, откройте нам тайну – с кем вы были в роковой час октябрьских событий?
– Все с теми же, товарищ Сталин, что и здесь, – сухо кивнула Антонова, – плюс товарищ Ленин, который согласился с тем, что будет несколько неумно разжигать в стране Гражданскую войну после того, как большевики уже взяли власть в свои руки. В итоге все сложилось наилучшим образом. Вы, товарищ Сталин, стали председателем Совнаркома, товарищ Ленин – председателем ВЦИК и лидером большевистской партии, товарищ Дзержинский и Фрунзе – теми же, кем они и были в вашей истории, а Свердлов с Троцким удостоились «чести» стать вождями первого в истории антисоветского мятежа, в результате чего сошли со сцены, даже не успев пукнуть. Семнадцатый год в одном экономичном флаконе соединился с тридцать седьмым, и сразу после революции без всяких пауз Советская Россия приступила к построению социализма, минуя при этом этап Гражданской войны…
– Ах вот даже как… – протянул Верховный, – ну что же, запомним и этот момент. Но продолжайте, товарищ Антонова, вы очень интересно рассказываете.
– Но сейчас, товарищ Сталин, – сказала специальный консультант вождя, – я хотела бы поговорить с вами о другом, ибо знание о том, что произошло в другом мире, представляет для нас только отвлеченный интерес, да и владеем мы им весьма отрывочно. Помнится, вы, товарищ Сталин, сами говорили, что без теории нам смерть. Но к настоящему моменту научной теории о социальном устройстве общества, объясняющей все явления человеческого общежития от первобытнообщинного родоплеменного строя до будущего развитого коммунизма, у нас нет, а есть некий набор непререкаемых догм, некогда изреченных основоположниками, под которые подгоняется наблюдаемая картина мира. Товарищ Сталин, когда надо, такие догмы умеет игнорировать, зато остальные путаются в них как мухи в тенетах. Девяносто первый год – это ведь не только момент наибольшей экономической слабости Советского Союза, но и время полного идеологического бессилия коммунистических вождей, не способных правильно объяснить ни одно из окружавших их социальных явлений, а следственно, не сумевших найти верных ответов на брошенные вызовы. Стратегически идеи Маркса и Ленина являются правильными, а вот их практическое применение вылилось в изощренное издевательство над здравым смыслом, чего быть не должно. В настоящей науке, когда практика жизни показывает несоответствие теоретическим построениям, меняют теорию, невзирая на именитость ее авторов, но в марксизме считается, что его теория неколебима, и ее основоположников можно только дополнять, а не исправлять…