– Судя по происходящему в России, – ответил Минору Гэнда, – терпение богов подошло к концу, и они решили переделать этот несчастный мир по новому образцу. И делать они это будут не тихим словом проповеди, а огнем и броней механизированных армий, нарезающих континенты на аккуратные ломти. Германские нацисты уже канули в небытие; очередь за янки, испытывающих алчное вожделение в отношении мировых богатств.
Адмирал Ямамото бросил беглый взгляд на лежащие на столе бумаги, в которых заключалась жизнь и смерть страны Ниппон, и произнес тихим равнодушным голосом:
– Мы, японцы, тоже далеко не ангелы, и сделали в своей истории много того, чего делать не стоило вовсе. И даже если авторы тех ошибок принесут все положенные извинения нашему Божественному Тэнно, это ни в малейшей степени не сделает бывшее небывшим и не уменьшит тяжесть греха, лежащего на нашей нации.
– Единственное, о чем из прошлого я жалею, – сказал Минору Гэнда, – это о том, что, восходя на гору Ниитака[11], адмирал Нагумо не совершил второго и третьего налета на Перл-Харбор. И хоть потом эта недоработка была исправлена, добей мы тогда американский Тихоокеанский флот прямо в его логове, вся дальнейшая война пошла бы совсем другим путем.
– Возможно, вы и правы, Минору-сан, – ответил адмирал, – а возможно, и нет. Отсутствие в базе двух американских авианосцев делало риск внезапного ответного удара недопустимо большим, и с каждым новым налетом он только бы увеличивался. Американцы прямо в ходе войны могут построить себе необходимое для победы количество авианосцев и линкоров, а Японская империя лишена такой возможности. Утрата хоть одного крупного боевого корабля была бы для нас невосполнимой потерей. И так в каждом сражении, когда янки могут позволить себе риск крупных потерь, а мы нет. Понимаете?
Когда Минору Гэнда вышел, адмирал Ямамото подумал, что сложившаяся ситуация в какой-то мере его даже устраивает. Госпожа Армия пусть отдувается за себя, а вот Флот выйдет из этой войны непобежденным. И в тоже время его радует, что вожди нового большевизма умеют договариваться со всеми, кто имеет такое желание, и держат свое слово, пока вторая сторона держит свое. А все дело в том, что Господин, приславший в этот мир своих Посланцев, не терпит лжи и суеты и жестоко карает за отступление от своих правил. А это значит, что негласное и нигде незарегистрированное соглашение, которое он через Минору Гэнда заключил с пришельцами из иного мира и господином Сталиным, будет исполнено с такой же неукоснительной точностью. Требовалось собирать бумаги и ехать во дворец Кодзё, ибо только Потомок Богов мог принять окончательное решение о жизни и смерти японской нации.
1 декабря 1943 года. 22:45. Москва, Кремль, кабинет Верховного Главнокомандующего.
Присутствуют:
Верховный Главнокомандующий – Иосиф Виссарионович Сталин;
Генеральный комиссар госбезопасности Лаврентий Павлович Берия;
Специальный консультант Верховного Главнокомандующего – комиссар госбезопасности третьего ранга Нина Викторовна Антонова.
Из Алма-Аты Берия вернулся мрачный как сама смерть. Следственные действия на трупе разоренной Казахской ССР еще продолжались, но уже сейчас было очевидно, что вскрыт серьезный нарыв, на протяжении одного-двух поколений грозивший первому в мире государству рабочих и крестьян идеологическим развоплощением и политической гибелью. Сначала Берия относился к предупреждениям товарища Антоновой без всякой серьезности и даже с толикой определенного раздражения, ибо сам был сторонником новой коренизации, но к тому моменту спецконсультант Антонова набрала в глазах вождя такой политический вес, что открыто противодействовать ей было уже немыслимо. И не открыто тоже.
Лучший друг советских физкультурников уже выбрал для страны новый курс и вел по нему государственный корабль твердой рукой. Одни победы на фронте сменялись другими, Красная Армия все дальше углублялась в Европу, и становилось очевидно, что Советский Союз – на пороге грандиозного триумфа и такого же грандиозного кризиса (что со всем этим богатством делать). Идти по пути формирования в Европе так называемых «стран народной демократии» вождь не хотел. Этот прием применялся в прошлом иного мира, и результаты у него были скорее отрицательные. А при включении европейских государств в состав Советского Союза по образцу стран Прибалтики и Молдавии вопрос национально-территориального деления вставал поперек пути магистрального развития СССР.
Что бывает, когда у крупного многонационального государства (империи) отсутствует национальное ядро, показала судьба распавшейся без остатка Австро-Венгрии. Население Европы почти вдвое превышает население СССР, в составе которого стержневая русская нация имеет только условное большинство, едва превышающее половину. Потеря устойчивости и ускоренный распад были вполне вероятны на протяжении ближайших десяти-пятнадцати лет, и это если не учитывать влияния повсеместно выдвигаемых вперед национальных кадров, как правило, отличающихся повышенным самомнением и пониженным уровнем квалификации и социальной ответственности.
Все началось в значительной степени вынужденно, после того как в конце января застрелился Хрущев. Тогда потомки фактически еще ничего не успели сделать, только вошли, их информация по части политических процессов была не проверенной, а влияние на управляющие процессы в СССР – незначительным. Но Никитка уже в тот момент почувствовал, что все хорошее для него закончилось, и поэтому при попытке вызвать его в Москву (с чего в СССР обычно начинались дела о врагах народа) пустил себе в висок пулю, чем фактически признал, что совесть у него была нечиста. По этому поводу, конечно же, началось следствие (ведь не каждый день при вызове в Москву стреляются первые секретари республиканских организаций), и первые же результаты этого процесса показали, насколько все неладно в Датском, то есть Советском, королевстве.
Одновременно с этими процессами возникла пренеприятнейшая организационная коллизия. Второй секретарь ЦК КП(б)У Михаил Бурмистренко погиб еще двадцатого сентября сорок первого года при попытке выхода штаба Юго-Западного фронта из Киевского котла, и тогда же без вести пропал секретарь ЦК КП(б)У по идеологии (третье лицо в республиканской партийной организации) Иосиф Лысенко. Таким образом, товарищ Хрущев на момент своей смерти был един в трех лицах, что на первых порах вызвало у товарища Сталина определенное смятение в вопросе, кого же назначить на место самоубийцы. Бесспорных кандидатов не было, а те, кто занимал этот пост после Хрущева в другой истории, и в тот раз не оправдали доверия партии и народа. Потом вождь подумал и решил, что поскольку почти вся территория Украины находится под властью немецких оккупантов, то и новый ЦК КП(б)У необходимо формировать из прославленных партизанских командиров и героических подпольщиков – как людей, делом доказавших верность делу Ленина-Сталина.
В результате после некоторой кадровой утряски первым секретарем ЦК КП(б)У стал Сидор Артемьевич Ковпак, а ряды украинского ЦК в качестве вторых, третьих и так далее секретарей составили такие же люди дела, а не артисты разговорного жанра, умеющие только красиво трепаться перед публикой. Эти люди продолжили работать с украинской парторганизацией, вычищая из нее националистический душок, так что к концу войны в русле новой национальной политики вполне естественным путем возникла идея о возвращении к концепции триединого русского народа и слиянии трех советских славянских республик под эгидой Москвы.
Но то, что вскрылось в Алма-Ате, с украинскими делами не шло ни в какое сравнение. В Киеве подавляющая часть местных кадров, вне зависимости от того, на какой слог заканчиваются их фамилии, являются искренними советскими патриотами и кристально чистыми коммунистами, ибо зараза, пришедшая из Галиции, еще не успела в значительном количестве проникнуть в партийные ряды. Гнилыми там были только бывший первый секретарь и некоторые люди из партийного аппарата. В Казахстане все оказалось совсем по-другому. На поверхности тишь да гладь, а под ней притаились самые отборные черти. И если в головах у украинских самостийников тоже сидело государство (только не русско-советского, а европейского толка), то в головах представителей кочевых народностей нет ничего, кроме родоплеменной орды.
Все началось с ареста наркома госконтроля бывшей Казахской ССР, в ведомстве которого обнаружились несуразные накладки, после чего дело стало разрастаться как снежный ком – да так, что это уже напоминало достославный тридцать седьмой год.
– Все полностью подтвердилось, и даже более чем полностью, – в сердцах сказал Берия Сталину, бросив на знаменитый стол папку, до отказа набитую бумагами. – Я не верил товарищу Антоновой, а оказалось, все гораздо хуже, чем она говорила. Пять лет назад мы состригли только вершки, а корни этого явления сохранились в неприкосновенности.
– Вы, товарищ Берия, – тихо сказала Антонова, – судили этих людей по себе и думали, что они так же будут рвать жилы ради общей страны, а выяснилось, что подобные желания им неведомы, а добро, которое делали для этих людей сначала Российская империя, а потом Советский Союз, давно забыто. Есть там, в Средней Азии, такая поговорочка – мол, вчерашнего хлеба брюхо не помнит.
– Мы уже поняли, что судить других по себе для крупного руководителя – это всегда ошибка, – с хмурым видом произнес Сталин, просматривая доставленные Берией бумаги. – Все люди разные, и судить о других надо по тем, кто похож на них образом мыслей и действий. И вообще, Лаврентий, куда там смотрели твои люди, почему у них под носом творилось такое, а они об этом ни сном, ни духом? Они тоже замазаны в этом деле или просто дураки? Мы думали, что просто производим рядовую перестановку мебели в нашем общем доме, потому что с этой комнаты начать проще всего, а из этих бумаг выходит, что нам срочно требуется капитальный ремонт, в том числе и в твоем ведомстве. Это еще хорошо, что вместо тебя я не послал туда товарища Мехлиса – вот тогда бы у нас сейчас не осталось и к