Когда поезд остановился, и проход стал заполняться готовящимися к выходу людьми, наш противный попутчик со своим громоздким чемоданом хотел выйти из купе первым. Но Катя, грозно зыркнув на него своими зелеными глазами, сказала:
– Только после женщин и детей, уважаемый! Совсем совесть потерял. А будешь толкаться – я тебе как врежу вот этим по сытой морде! – И она красноречиво приподняла свой небольшой саквояж. – И жалуйся потом в милицию, что тебя побила баба за неуважение к женскому полу.
Тот возражать не осмелился и с унылым видом опустился на свое привычное место у окна.
Катя и баба Дуня помогли мне с детьми сойти на перрон. Дети жались ко мне, настороженно и с любопытством озираясь по сторонам. Я то и дело поправляла берет на голове.
– Ты не боись, – сказала баба Дуня, – сдадим тебя с рук на руки твоему благоверному…
– Аленушка, ты отлично выглядишь! – подбадривала меня Катя.
И тут я услышала: «Аленааа! Алена!» – и увидела моего генерала. Он быстро шел по перрону мне навстречу и махал рукой. А следом за ним едва поспевал адъютант и несколько солдат – наверное, он взял их для того, чтобы тащить мой багаж. Глупый, сам же учил, что путешествовать следует без излишеств… Главные мои сокровища при мне… А теперь к ним добавилось еще одно – мой любимый, ненаглядный муж… Он почти не изменился за эти полтора года – такой же прямой и резкий… Мой герой, мой отважный, благородный рыцарь…
У меня вдруг закружилась голова, а сердце забилось часто-часто. И он, подбежав, подхватил меня, и я повисла на его шее, тыкаясь губами в его лицо, жадно вдыхая его запах – такой родной, забытый…
– Какая же ты красивая… Как же я скучал… – звучал его в моих ушах его шепот, срывающийся от волнения.
А потом Слава обнял наших малышей и поднял их обоих на руки. И – странно – они не испугались, а доверчиво прижались к нему. И тут Ванятка как закричит:
– Папа! Папа!
А Машутка потянулась и стала трогать кокарду на его папахе. И тут муж, как ни крепился, не смог сдержать слез радости. Он по очереди целовал детей и что-то говорил им, нежное и смешное. Эта сцена была такой трогательной, что проходящие мимо люди улыбались, глядя на это.
На прощание я обняла бабу Дуню и Катю, которые с радостью и умилением смотрели на воссоединение нашей семьи, и мы с мужем пошли… пошли в нашу новую счастливую жизнь.
15 декабря 1943 года, Полдень. Соединенные Штаты Америки, Вашингтон, Белый Дом, Овальный кабинет.
Присутствуют:
Президент США Франклин Делано Рузвельт;
Военный министр Генри Стимсон.
Когда комиссар третьего ранга Антонова докладывала Сталину о Чикагском инциденте, она несколько преуменьшала масштаб случившегося. Сообщение агента было отрывистым и неполным. Деятельность советской разведки еще в самом начале вырвала из рядов участников Манхэттенского проекта сразу три ключевые фигуры. Генерал Лесли Гровс – гениальный организатор, в нашей истории сыгравший роль повивальной бабки американской атомной бомбы – разбился в автокатастрофе, подстроенной людьми Судоплатова. Нет человека – и нет проблемы. С Робертом Оппенгеймером и Лео Сциллардом поступили гораздо гуманнее: их «пригласили» для сотрудничества в советском атомном проекте, и они, конечно же, не смогли отказаться. Оба они были готовы отдать правый глаз и левую почку в придачу ради того, чтобы взглянуть на серийный атомный реактор подводной лодки «Северодвинск» и пообщаться с обслуживающей его командой.
Кстати, в нашей истории в создании первого американского физического реактора (проект «Поленница»[13]) ключевую роль сыграл как раз Лео Сциллард, а вот в мире, где случился Крымский Излом, конструированием реактора занимался Энрико Ферми. Первоначально считалось, что наилучшим делящимся материалом для создания цепной реакции является металлический природный уран, с получением которого имелись определенные проблемы. В прошлом нашего мира, когда экспериментаторов подстегивала неуемная энергия Лесли Гровса, к декабрю сорок второго года в распоряжении команды Манхэттенского проекта имелись только пять с половиной тонн металлического урана, остальные тридцать семь тонн делящегося материала были представлены прессованными брикетами из диоксида урана – примерно такими же, что используются в современных твелах.
Но в мире, где произошел Крымский Излом, процесс разработки физического реактора затянулся, а темпы производства металлического урана не менялись, так что к тому моменту, когда Ферми начал строить свою «Поленницу», металлический уран составлял в ней почти две трети от общей массы делящегося материала, благодаря чему реактор у Ферми получился более компактным, при большем коэффициенте размножения нейтронов[14]. Имейся у этого реактора система охлаждения и автоматическое управление, без участия человека изменяющее положение регулирующих стержней, никакой особой беды не случилось бы. Чернобыль потому и случился, что криворукие украинские экспериментаторы[15], имитируя перебои в электроснабжении, грубо вмешались в работу автоматики. Но в реакторе Ферми только система глушения цепной реакции была автоматической, зависящей от нейтронного потока. Если излучение превосходило некий опасный уровень, она вертикально роняла в центр реактора глушащий стержень из бариевой стали. Еще один такой стержень располагался горизонтально, и его использовали для ручного запуска реактора. Если хотя бы один из этих двух стержней был вставлен до конца, то коэффициент размножения нейтронов становился меньше единицы, и цепная реакция оказывалась невозможной. Остальные стержни имели только регулирующее значение и были не в состоянии полностью прервать цепную реакцию.
Когда реактор был окончательно собран и Ферми начал свои эксперименты, выяснилось, что защита настроена слишком строго и глушит реактор, не давая ученым возможности довести процесс до конца. Едва приборы начинали фиксировать начало цепной реакции, как глушащий стержень падал вниз, не позволяя поиграть с управляющими стержнями. Тут бы господам экспериментаторам возблагодарить Всемогущего Господа за то, что тот отводит их от беды – но нет, Ферми посылает своих инженеров перенастроить систему защиты, чтобы увидеть «самое интересное». Увидел. Во время шестого по счету эксперимента, поначалу выглядящего весьма благоприятно, общая мощность реактора превысила десять киловатт (у «Поленницы» нашего мира это показатель составлял только двести ватт).
И вроде все было хорошо: получив все необходимые данные, Ферми уже собирался было отдать распоряжение начинать глушить реактор при помощи управляющих стержней – как вдруг случилось непредвиденное. В центре конструкции температура поднялась выше семисот пятидесяти градусов по Фаренгейту, вследствие чего произошло воспламенение деревянных элементов экспериментального реактора. Кубическая деревянная решетка – это идеальная конструкция для распространения огня, практически мгновенно охватившего всю «Поленницу». Аварийный стержень, упавший в реактор просто потому, что огонь пережег удерживающую его веревку, уже не был способен предотвратить тяжелых последствий. Тепло, выделяемое горящим деревом, многократно превысило мощность карманной цепной реакции.
Пожар в замкнутом помещении – это страшно: ревущее пламя, неистовый жар, как от внезапно открывшейся доменной печи, заполняющий все вокруг удушливый белый дым. При этом ручные огнетушители, имевшиеся в распоряжении команды экспериментаторов, против разгулявшегося пламени были не полезней, чем зубочистки против разъяренного слона, тем более что от деревянной решетки огнем занялся графитовый замедлитель. Через некоторое время пылающая конструкция «Поленницы» стала рушиться внутрь себя, но этого уже никто не видел. Те из экспериментаторов, что уцелели – сбежали, а оставшимся в помещении под трибунами Чикагского стадиона было уже все равно. Среди тех, кого история этого мира таким способом вынесла за скобки, оказался и несостоявшийся отец водородной бомбы Эдвард Теллер.
Прибывшие по вызову пожарные несколько часов боролись с огнем, и по ходу своей работы разворотили полстадиона; сами не ведая того, они нахвались рентген и уничтожили все следы, которые могли подсказать, было это возгорание случайным или тут имел место злой умысел. Агентам ФБР, военной контрразведки и УСС, прибывшим на место происшествия, оставалось довольствоваться только показаниями очевидцев и обследованием обгорелого хлама (что прежде был управляющей аппаратурой), оплавленных урановых слитков и непрогоревших остатков графитового замедлителя. Лет через десять и позже в этом происшествии непременно нашли бы советский/российский след, но тут дело до такого еще не дошло. Вывод, сделанный в результате следственных действий, гласил, что авария произошла из-за беспечности и самонадеянности руководителя эксперимента Энрико Ферми, тем более что этот человек не являлся гражданином США[16], а потому не имел права принимать участие в работе над сверхсекретным проектом.
Но это было далеко не все. Несмотря на то, что серьезного радиоактивного заражения в результате чикагского инцидента не образовалось (слишком недолго шла цепная реакция), американская пресса – от желтых газетенок местного значения до солидных общенациональных изданий – запестрела паническими заголовками: «Опасные игры яйцеголовых», «Атомный зверь вырвался на свободу», «Урановый кошмар в Чикаго», «Миллионы долларов налогоплательщиков выброшены на ветер». Одновременно проповедники многочисленных протестантских конфессий, которых в Штатах больше, чем блох на барбоске, принялись на все голоса проклинать праздное любопытство разных умников, считающих себя учеными – ведь подобное нечестивое деяние однажды уже погубило строителей Вавилонской башни.
Люди, курировавшие Манхэттенский проект после смерти генерала Гровса, не нашли ничего лучшего, как сделать из Энрико Ферми козла о