тпущения. Иммиграционная служба аннулировала его вид на жительство, ее агенты схватили ученого и его жену, посадили их на пароход, идущий в Италию, и помахали вслед ручкой. Евреев[17] у вас на родине больше не преследуют, так что скатертью дорожка в родную маму-Италию. И все это было проделано так быстро и так тихо, что до Белого Дома эта информация дошла только тогда, когда менять что-то было уже поздно. Два дня назад в Неаполе, прямо на причале, Ферми и его жену встретил Лео Сциллард, а также сопровождающие его люди Антоновой. Короткий разговор – и все. Что к дяде Джо попало, то пропало. Теперь Энрико Ферми покажется на публике только после снятия с советского атомного проекта грифа секретности.
Рузвельт, благодаря своему положению осведомленный о важности урановых исследований несколько более прочих, узнав о таком афронте, пришел в величайшее негодование и вызвал к себе военного министра, по ведомству которого и проходил Манхэттенский проект. После того как Сталин переманил у Америки Сцилларда и Оппенгеймера, из ученых-исследователей первого класса в американской атомной команде оставались только Ферми и Теллер. Теллер погиб во время Чикагского инцидента, остался Ферми – и вот теперь какой-то дубиноголовый чиновник решает избавиться и от него, отправив последнего физика мировой величины прямо в объятия Советов. А дядя Джо – не Гитлер: разбрасываться бриллиантами не будет, а вместо того не упустит возможности дополнительно усилить свою атомную команду. Зато американский проект после последней неудачи лежит в нокдауне и не собирается подниматься, ибо пресса готова поднять ужасный крик, если на это проклятое направление будет выделен еще хотя бы цент.
И это в то время, когда Роберт Хайнлайн предупреждает, что контроль над атомной энергией в ее мирном изводе – это ключ к быстрому развитию страны. За все прочие источники энергии требуется платить – либо затопляемыми землями в случае постройки гидроэлектростанций, либо загрязнением атмосферы и кислотными дождями при эксплуатации теплостанций, а атомные станции при аккуратном обращении почти безвредны.
– Как так могло получиться, Генри, что ты оставил это дело на усмотрение мелких чиновников? – спросил Рузвельт. – Почему нельзя было спустить это дело на тормозах, направить гнев прессы на какого-нибудь малозначительного исполнителя, которого легко заменить? Почему козлом отпущения стал один из тех гениальных людей, что двигают вперед прогресс?
– Мистер президент, – развел руками Генри Стимсон, – скажу честно, мы пытались сделать все возможное, но обстоятельства были неумолимы. Этот самый Ферми и в самом деле был главным виновником случившейся катастрофы, преднамеренно отключив всю предохраняющую аппаратуру. Еще немного – и пресса начала бы копать, каким образом сомнительный иностранец получил доступ к работам, связанным с военными контрактами. И тогда точно полетели бы головы, и, кроме того, меньше чем через год состоятся президентские выборы, и эта история обязательно ляжет в копилку ваших противников…
– Выборы, Генри, это последнее, о чем я думаю в данный момент, – с горечью сказал Рузвельт. – Голова мистера Ферми стоила для Америки гораздо больше, чем головы всех чиновников вместе взятых, а вы так бездарно отдали ее дядюшке Джо… Ну да ладно, попробуем поработать с тем, что осталось – и на этот раз в каком-нибудь месте, максимально удаленном от газетных писак. Переносите всю свою деятельность в Лос-Аламос, и чтобы за пределами этого маленького городка ни одна собака даже не подозревала, чем таким особо секретным вы там будете заниматься.
17 декабря 1943 года, полдень. Москва, аэродром ЛИИ ВВС Кратово.
Солнечный морозный день с безветренной погодой и ясным небом как нельзя лучше подходил для показа начальству различных достижений народного хозяйства. Самолет, представленный сегодня высокому начальству, не был ни истребителем, ни штурмовиком, ни даже дальним бомбардировщиком, как его старший брат. Огромный белоснежный красавец, с элегантно скошенными назад крыльями – совместное изделие КБ Мясищева и Туполева – предназначался для мирных пассажирских перевозок. Советскому Союзу необходима такая машина, которая, в зависимости от класса, возьмет на борт от пятидесяти до восьмидесяти пассажиров и без посадок перевезет их на десять-двенадцать тысяч километров со скоростью в семьсот пятьдесят километров в час. И таких самолетов гражданскому воздушному флоту требуется много: крупные города Дальнего Запада и Дальнего Востока нужно связать с центром в Москве и между собой густой сетью пассажирских трасс. А еще такая машина будет незаменима на межконтинентальных маршрутах: Москва – Нью-Йорк, Москва – Лос-Анжелес, Москва – Мехико, Мадрид – Буэнос-Айрес и так далее… Полет в Америку через полюс, который для Чкалова и его товарищей был верхом беспримерного героизма, для летчиков следующего поколения прямо на глазах превращается в повседневную обыденность.
Сталин сначала долго стоял и смотрел, задрав голову, на устремленный вперед силуэт пассажирского лайнера, на сдвоенные соосные винты и огромное хвостовое оперение с нанесенным на него изображением советского флага. Потом он посмотрел на сопровождавшего его генерала Хмелева и спросил:
– Товарищ Хмелев, скажите, а в вашем мире был аналог такого самолета?
– Пожалуй, нет, – покачал тот головой, – прямого аналога этой машине у нас не было. Ту-70, являвшийся гражданской версией нелицензионной копии американского стратегического бомбардировщика Б-25, был разработан в конструкторском бюро Андрея Николаевича Туполева, но в серию так и не пошел. Во-первых, Советский Союз, завершив одну тяжелую войну и столкнувшийся с необходимостью немедленно готовиться к следующей был не в состоянии выделить ресурсы на постройку парка тяжелых авиалайнеров. Подходящие для этого промышленные мощности и сырьевые фонды были задействованы для производства бомбардировщиков. У нынешнего Советского Союза уровень внешних угроз в разы ниже, и ему не требуется немедленно строить армады стремительно устаревающих тяжелых бомбардировщиков…
– Погодите, товарищ Хмелев, – сказал Сталин, – почему вы назвали тяжелые бомбардировщики стремительно устаревающими?
– А это вторая причина, по которой самолет этого типа не имело смысла пускать в серию, – ответил тот. – Стремительно устаревали не сами самолеты, а поршневые двигатели, под которые строились. Товарищ Люлька сделал большое дело, когда на основе переданной нами информации сумел построить имеющий хорошую тягу первый в мире турбовинтовой двигатель вполне приемлемого веса и габаритов. Это наш большой плюс и рывок вперед, лет на десять опережающий все остальные страны. Этот самолет сможет оставаться на трассах еще как минимум лет двадцать до начала эры по-настоящему реактивной авиации.
– А почему вы, товарищ Хмелев, порекомендовали товарищу Люльке делать турбовинтовой, а не, как вы сами выразились, по-настоящему реактивный двигатель? – спросил вождь.
– Для пассажирской, военно-транспортной и даже бомбардировочной авиации сейчас более актуальны турбовинтовые самолеты, как более экономичные. Например, наш сегодняшний герой по габаритам и массе соответствует реактивному лайнеру Ту-104, но при этом он медленнее его на сто километров в час, несет меньше пассажиров, но за счет выдающейся топливной эффективности[18] турбовинтовых двигателей имеет впятеро большую дальность. Двигатель для перспективного реактивного истребителя КБ Микояна и Гуревича сейчас тоже разрабатывается, но без особой спешки, ибо закончить эту войну можно и нужно на машинах существующих типов, ну а потом будет видно, стоит ли строить тысячу аналогов нашего МиГ-15, или в ближайшее время это будет неактуально.
Сталин немного подумал и спросил:
– А почему тогда там, у вас, в вашем мире, авиация все же отказалась от использования турбовинтовых двигателей и перешла на турбореактивные?
– Главный недостаток пассажирских турбовинтовых самолетов – высокий уровень шума и вибраций в салоне от работы винтов, – ответил генерал Хмелев. – Но здесь люди пока непривередливые и способны потерпеть некоторые неудобства ради того, чтобы за восемь часов пересечь Атлантический океан или за двенадцать-тринадцать часов – Евразийский континент. По счастью, у нас сейчас есть возможность в корне придавить всех потенциальных конкурентов, первыми предложив такую возможность, и тогда мелочью покажутся и шум винтов, и вибрации. И только потом по мере совершенствования турбореактивных двигателей, увеличения их мощности и топливной эффективности, а также уменьшения уровня шума, они начнут отвоевывать себе место под солнцем.
– Возможно, вы и правы, – хмыкнул Сталин, – если для Советского Союза отсутствует непосредственная угроза развязывания следующей мировой войны, то и нам не стоит торопиться тратить средства на ненужные вооружения, а вместо того взяться за развитие гражданского воздушного флота. Советские граждане с каждым днем должны жить все лучше и веселее, иметь возможность быстро и за доступную плату перемещаться по всей территории своей страны. Спасибо товарищу Антоновой, которая без единого выстрела выигрывает для Советского Союза время и геополитическое пространство для прогресса и развития.
– Дипломатические триумфы – это только эхо военных побед, – назидательно произнесла Антонова. – Чем дальше Красная Армия продвигалась на запад, чем больше слабел избиваемый вермахт, тем внимательней прислушивались к нашим словам люди, которые в любом другом случае заняли бы прямо противоположную сторону. Но, в любом случае, война с германским фашизмом закончена, наступил мир, и теперь требуется закрепить полученный результат, связав территорию Советской Евразии сетью авиационных трасс и перешив все европейские железные дороги на широкий советский стандарт.
– Есть мнение, что вы правы, – сказал Вождь. – Без военных побед дипломатия оказывается бессильной, но в то же время без дипломатии победы, скорее всего, пропадут даром, будто вода, ушедшая в песок. Но об этом мы поговорим в другое время, а сейчас давайте посмотрим ваш чудесный самолет изнутри…