Полчаса спустя Сталин в сопровождении генерала Хмелева и товарища Антоновой вышел из самолета и стал спускаться по трапу, а там, внизу, его ожидали конструкторы и инженеры, создавшие этот прекрасный, опережающий свое время самолет. И не только они.
– Товарищ Антонова, – спросил он, – скажите, это самолет похож на те, что были в ваше время, или нет?
– Ну, товарищ Сталин, – ответила та, – можно сказать, что он больше похож на самолеты конца двадцатого века, чем на все предыдущие модели вместе взятые, на которых мне тут довелось летать. Герметичный отапливаемый салон с мягкой обивкой, удобные кресла, иллюминаторы с двойным остеклением и прочие детали, которые навевают те же ощущения, что и самолеты времен моего детства…
Остановившись у подножия трапа, вождь внимательным взглядом окинул собравшихся и сказал:
– Товарищи Туполев и Мясищев молодцы, приблизили наше светлое будущее в меру своих возможностей. Но мы хотели бы знать, чем нас порадуют товарищи из других конструкторских бюро. Вот вы, товарищ Ильюшин – ведь нам известно, что там, в другом мире, вы строили очень хорошие гражданские самолеты…
– В нашем КБ, – сказал тот, – ведется работа над среднемагистральным турбовинтовым самолетом, оснащенным теми же двигателями, что и данное изделие КБ Туполева. Наша машина будет способна взять вдвое больше пассажиров и перевезти их на вдвое меньшее расстояние со скоростью шестьсот километров в час. В настоящий момент строится первый экземпляр для наземных испытаний. Дело идет не так быстро, как у Андрея Николаевича, потому что у нашего КБ, в отличие от его команды, нет почти готового четырехмоторного бомбардировщика, пригодного к переделке в пассажирский самолет.
Генерал Хмелев вполголоса пояснил вождю:
– Аналог Ил-18 нашего мира – в свое время это тоже была неплохая рабочая лошадка, побывавшая во всех уголках Советского Союза и даже в Антарктиде.
– Кроме того, товарищ Сталин, – добавил Ильюшин, – мы ведем работу над глубокой модернизацией ближнемагистрального самолета Ли-2, ставим его на трехточечное шасси и оптимизируем конструкцию.
– В этом вопросе товарищ Ильюшин тоже идет правильным путем, – сказал Хмелев. – Самолеты типа Ил-12, а потом и его модификация Ил-14, верно служили Советскому Союзу на протяжении более полувека. Еще должен сказать о конструкторском бюро товарища Антонова, который отсутствует на этом совещании, поскольку в настоящий момент в Киеве на авиационном заводе налаживает серийный выпуск своего транспортно-пассажирского биплана Ан-2. Проект нужный, чрезвычайно полезный, и в то же время не требующий больших затрат. В ближайшее время без этого самолета нельзя будет представить себе ни сельхозработ с опылением поля гербицидами и пестицидами, ни Крайнего Севера и нефтяных скважин в сибирской тайге. Но помимо Ан-2, КБ товарища Антонова в настоящий момент работает над двух- и четырехмоторными моделями военно-транспортных самолетов, позарез необходимых как Красной Армии, так и наркомату по чрезвычайным ситуациям.
– Очень хорошо, товарищ Хмелев, – сказал вождь, уже увидевший и услышавший все, что ему было нужно. – Мы рассчитываем, что самолет, который мы сегодня увидели, будет только первой ласточкой, и за ним последуют другие, такие же нужные и важные. Работайте, товарищи инженеры и конструкторы, а партия с правительством и наш великий советский народ вас не забудут.
Он пожал руки конструкторам, сел вместе со своими сопровождающими в машину и уехал.
20 декабря 1943 года, Утро. Калужская область, окрестности станции Обнинское, Спецобъект «Лаборатория В» (будущий физико-энергетический институт).
Энрико Ферми, профессор, член-корреспондент АН СССР.
Последний месяц оказался для меня ужасно суматошным. Сначала была лихорадочная подготовка к запуску нашего первого экспериментального графит-уранового реактора. Потом случился пожар деревянных конструкций реактора, вспыхнувших из-за того, что в ходе экспериментальной цепной реакции температура в центре установки превысила точку воспламенения. И это была катастрофа. Каким-либо образом бороться с мгновенно вспыхнувшим огнем было невозможно. Мои помощники схватили меня за шкирку и буквально выволокли из подтрибунного помещения, где проходил эксперимент. А те немногие герои, что бросились с огнетушителями гасить вспыхнувший огонь, задохнулись в дыму и сгорели заживо. Я сам потом долго не мог отдышаться и кашлял, успев наглотаться едкого дыма.
А потом началось то, что оказалось страшнее любого пожара. Меня сделали главным виновником случившейся аварии. Чего только я не прочитал в газетах о своей скромной персоне! Но показания моих сотрудников были однозначны: именно я приказал перенастроить автоматику так, чтобы она не обрывала важный научный эксперимент. Нет, неконтролируемой цепной реакции с расплавлением урановых элементов, как опасались некоторые, не произошло. Реакция была вполне управляемой, и до той поры, пока мы не почуяли запах первого дыма, я пребывал в полной уверенности, что эксперимент достиг цели. Но я не предполагал, что причиной неприятностей окажется воспламенение деревянных конструкций. Уже потом, когда я рассказал эту историю Лео Сцилларду, тот отругал меня со всей нашей итальянской экспрессией. Оказывается, я допустил несколько грубых ошибок, и главная из них – игнорирование мер безопасности. Цепная реакция – это очень жестокий и опасный зверь, и тот, кто пренебрегает предосторожностями, легко может стать его жертвой.
Таким образом, выяснив, что во всем виноват только один человек (то есть я), следственная комиссия под давлением общественного мнения вынесла воистину соломоново решение. Привлекать к ответственности за порчу городского имущества меня не стали, вместо того иммиграционная служба аннулировала наши с Лаурой виды на жительство и посадила на пароход, идущий в Неаполь. При этом мне сказали, что я еще легко отделался, все могло сложиться гораздо хуже, чем сейчас. Если бы в Италии до сих пор правил Муссолини, то нам с супругой, пожалуй, не поздоровилось бы. Но, по счастью, еще весной этого напыщенного павиана взяли за шиворот русские большевики, и с тех пор его больше никто не видел. Говорят, что после войны будет большой суд, и этого паяца и шута приберегают для роли самого главного подсудимого, раз уж его приятелю Гитлеру удалось сбежать от возмездия на тот свет.
Одним словом, возвращения в Италию я не боялся, только не представлял, что я там буду делать. Я думал, что вряд ли в разоренной войной стране существуют университеты, в которых я мог бы преподавать и заниматься при этом исследовательской работой…
Но все сложилось даже лучше, чем я мог мечтать. На причале в Неаполе нас с Лаурой встретил Лео собственной персоной, и еще несколько хмурых, коротко стриженых парней, в которых за километр можно было признать государственных агентов. Так как я знал, что Лео добровольно вызвался отправиться в Россию и служить дяде Джо, то и эти агенты должны были принадлежать русскому НКВД. Как оказалось впоследствии, я ошибся. Служба, в которой состояли эти люди, проходила по ведомству военной разведки. Но на самом деле это было неважно. Прямо там, на причале, Лео предложил мне участвовать в атомном проекте русских, продвинувшемся гораздо дальше американского. Немного подумав (а на самом деле совсем не раздумывая), я согласился.
После того как я, будто невеста перед алтарем, сказал «да», нас с Лаурой посадили в машину и повезли на аэродром, где с уже прогретыми моторами стоял двухмоторный транспортный самолет, а следом отправился и наш багаж. Потом был шестичасовой перелет через Адриатическое море, Балканы, Румынию и Украину до города Киева. Но это был еще не конец маршрута. Там нас отвезли в гостиницу, где мы могли поужинать и провести ночь в относительно комфортных условиях, в то время как за окнами стояла температура минус двадцать градусов по Цельсию и валил снег. У нас в Италии зимой такая погода бывает только на перевалах в Альпах, а тут она везде. Утром мы снова направились на аэродром, к тому времени уже расчищенный после ночного снегопада, и вылетели к конечному пункту назначения.
Как сказал мне Лео, тут, неподалеку от Москвы, для тех, кто работает над русским атомным проектом, строится целый город. Тут будет первая в мире электростанция, вырабатывающая энергию за счет цепной реакции распада атомов урана. Тут будет физический институт, который будет заниматься не только вопросами деления ядер тяжелых элементов и термоядерного синтеза, но и вообще устройством Мироздания, ибо тот способ, каким в нашем мире людно и оружно объявились потомки русских из будущего, недвусмысленно намекает, что оно не такое простое, как нам мнилось прежде. И самое главное, о чем мне к моменту прибытия успел рассказать Лео – это что русская программа вся целиком и без остатка направлена на разработку мирных источников атомной энергии, подразумевающих только косвенное применение в военных целях.
Русским было проще, ведь начинали они не на пустом месте. Вместе со всем прочим из будущего в наш мир попала подводная лодка с ядерным двигателем. Сам я на ней не бывал, а вот Лео и Роберт (Оппенгеймер) проделали на ней путь от Нью-Йорка до Мурманска. Они говорят, что команда, обслуживающая реактор, составлена из хорошо подготовленных инженеров, и не более того. Теперь наша задача и задача наших русских коллег, господина Курчатова и других, как настоящих ученых – взять информацию, которую они могут предоставить, и в кратчайшие сроки воспроизвести технологию атомной энергетики в полном объеме. Но, как уже говорил Лео, атомный зверь опасен даже в укрощенном виде: если расслабиться и перестать соблюдать меры предосторожности, он может нанести ужасающие разрушения и стать причиной огромных жертв. И это знание – едва ли не самое ценное из тех, что принесли нам потомки русских из будущего. Реактор и мы, и русские уж как-нибудь разработали бы – справились в другом мире, справились бы и сейчас. Но знание о том, чего нельзя делать ни в ком случае, можно получить только путем проб и г