– Постановление Исполнительного Комитета Коминтерна о построении на основе Советского Союза единой социалистической системы вам известно, – буркнул Брежнев. – Если вы с ним не согласны, то поезжайте в Москву и спорьте там по этому вопросу с товарищем Сталиным. Если же у вас нет такого самоубийственного желания, то давайте работать вместе в имеющихся условиях. Процветание вашей родине, счастье корейскому народу, а также почет и уважение вам лично мы обеспечим. Выбор за вами.
Товарищ Ким думал недолго.
– Хорошо, – сказал он, – я согласен. Будем делать все так, как решил товарищ Сталин!
Часть 36. Убиение дракона
9 февраля 1944 года. 00:30. Обстановка на Дальневосточном Театре Военных Действий.
К моменту наступления сороковой годовщины начала первой русско-японской войны по обе стороны границы в напряжении застыли сотни тысяч солдат и офицеров, десятки тысяч артиллерийских орудий и минометов, тысячи танков и боевых самолетов. Советский план не предусматривал никакого вероломного нападения. Сначала Верховный Совет СССР в связи с отказом японской стороны исполнять требования Советского Правительства по передаче французских и голландских колоний денонсировал советско-японский Пакт о Ненападении, потом то же самое требование было предъявлено в виде категорического ультиматума, срок которого истекал по токийскому времени в ноль часов девятого февраля 1944 года. Еще полтора года назад в Токио поняли, что война в Европе может закончиться быстро и внезапно. Дополнительные фортификационные работы на приграничных рубежах начались весной сорок третьего года, и продолжались до глубокой осени. В дополнение к железобетонным укреплениям, которые возводились на протяжении двадцати лет, вся приграничная полоса оказалась изрыта траншеями полного профиля и ходами сообщения, предназначенными для войск полевого наполнения.
Японское командование рассчитывало, что наступление начнется с рассветом, около восьми часов утра, под это все и велись все приготовления. Но у советских генералов планы были совершенно другие. Первые разведывательные саперно-штурмовые группы, пользуясь наступившим полнолунием, выдвинулись на исходные позиции около полуночи. В Приморье стояли двадцатиградусные морозы, в Приамурье и Забайкалье столбик термометра опустился до минус тридцати. Но для советских бойцов мороз помехой не был: некоторые из них дрались еще на Зимней войне против белофиннов, а остальные прошли на советско-германском фронте как минимум две зимние кампании. Ночное светило, иначе еще именуемое «солнцем мертвецов», давало им достаточно света. Но еще до начала выдвижения штурмовых групп с советских аэродромов в небо поднялись высотные разведчики, дирижеры войны. Свою рабочую высоту они наберут еще над советской территорией, а потом, недоступные для зенитного огня и истребителей, с разных сторон войдут в сопредельное воздушное пространство, и дальнейшие события будут протекать под их внимательными взглядами и чутким руководством.
Первыми, еще до часа «Ч», назначенного на два часа ночи, на японской стороне умерли пограничные дозоры. До этого момента в полосе УРов по советской инициативе не происходило вообще ничего. Даже отряды китайских партизан, уходя от преследования, пытались прорываться на советскую сторону где-нибудь в других, более безопасных местах. И теперь за японскими пограничными сторожами, привыкшими к спокойной и размеренной жизни, пришли фронтовые профессионалы высшей пробы: почти бесшумные хлопки спецназовских винтовок и пистолетов с интегрированным глушителем, а потом такая же тихая работа ножами. И все – больше никто никуда не идет, потому что все умерли. Потом рывок к первой траншее пехотного заполнения, почти беззвучные хлопки выстрелов, тонкий звон разрезаемой колючей проволоки – и все сначала. Спрыгнув в траншеи, на еще не остывшие трупы немногочисленных часовых, бойцы советского саперно-штурмового ОСНАЗа взорвали бронированные двери долговременных оборонительных сооружений и ворвались внутрь.
Несмотря на то, что японские гарнизоны по большей части оказались застигнуты врасплох, и мало кто сумел добраться до боевых постов в дотах и дзотах, огрызались они яростно, как загнанные в угол дикие коты, до последнего вздоха и капли крови. Но это сопротивление, по большому счету, было бессмысленным и бесполезным, потому что по проходам в проволочных заграждениях[20], проделанным передовыми группами, к первому рубежу вражеской обороны уже подтягивались советские подкрепления. Горбатые от своих панцирей, бежали бойцы штурмовых батальонов, за ними трусила матушка-пехота и лязгали гусеницами штурмовые самоходные орудия и машины разграждения. А вот тут без вариантов. Даже если гарнизон дота успевал добежать до своих боевых постов и задраить за собой бронированную дверь, шестидюймовый ствол, смотрящий прямо в пулеметную амбразуру, не оставлял противнику никаких шансов. Один, максимум два, фугасных снаряда прямой наводкой, внутренний разрыв – и полная тишина.
При этом плотность японских оборонительных сооружений была крайне неравномерной. Самая сильная оборона имела место в полосе Первого Дальневосточного фронта, от озера Ханко до залива Посьета: УРы, смыкающиеся между собой флангами, а позади них, примерно в сотне километров – еще один заблаговременно заполненный войсками оборонительный рубеж. В полосе Второго Дальневосточного фронта, проходящего по руслам рек Уссури и Амур, УРы перекрывали только самые главные дороги, ведущие вглубь Маньчжурии, а дальше на запад долговременные сооружения располагались очагами. Сахаляньский УР – напротив Благовещенска, Чжаланор-Маньчжурский – напротив станции Даурия (переход с Забайкальской ЖД ка КВЖД), Халун-Аршанский – напротив того места, где несколько лет назад разыгралось сражение на реке Халхин-гол (в японской историографии именуемое «инцидентом у Номонкана»). И все. Сплошной обороны нет, УР блокирует только шоссейную или железнодорожную магистраль; в остальном же степь широка, ничуть не уже, чем во времена Чингисхана. В таких местах штурмовые бригады наваливались на УРы только с целью разблокирования транспортных артерий, а механизированные части, кавалерия и даже пехота двигались в обход узлов сопротивления вглубь вражеской территории. В частности, с первых же часов вышли на оперативный простор и стали наматывать километры входящие в состав Второго Забайкальского фронта мехкорпус ОСНАЗ Лелюшенко и конно-механизированная армия Буденного. При этом Лелюшенко двигался на Гирин, а Буденный на Пекин.
Артподготовка началась точно по расписанию, но гаубичные снаряды летели не по первому рубежу вражеской обороны, где уже орудовали боевые группы саперно-штурмовых бригад, а по второй, значительно более мощной полосе укреплений. А где-то в тылу, форсируя моторы на взлетный режим, поднимались в небо полки пикирующих бомбардировщиков Ту-2 и Пе-2. Краснозвездные бомбовозы появятся над своими целями через сорок минут после взлета, гаубичные артполки на какое-то время прервут свою сокрушительную канонаду, после чего под светом высоко стоящей в небе полной луны пикировщики один за другим начнут переворачиваться через крыло, закручивая знаменитые полбинские вертушки. Часть туполевских пикировщиков за счет короткого плеча несли бетонобойные бомбы массой в две и две с половиной тонны. Такой крупный калибр способен как консервным ножом вскрыть практически любое железобетонное фортификационное сооружение. Но таких объектов в японских укрепленных районах не особо много, поэтому остальные Ту-2 и все «пешки» были загружены бомбами по пятьсот и двести пятьдесят килограмм, предназначенными для поражения открыто расположенной полевой артиллерии и деревоземляных укреплений.
Глубокое пикирование, истошный вой сирены («мир вашему дому»); пантограф выводит тяжелую бомбу из самолетного чрева… Свист рушащейся с небес смерти, тяжкий удар закаленного металла о фортификационный железобетон – и почти сразу сокрушающий грохот взрыва выворачивает сооружение наизнанку. И тут же рядом, чуть раньше или чуть позже – такие же меткие прицельные удары, поражающие объекты помельче. Как только работа пикировщиков закончится, по обработанным ими японским позициям снова ударит советская артиллерия, мешая восстановительным работам и усиливая сумятицу и переполох. В то же время советские штурмовики и их истребительное прикрытие свирепствовали над вражескими аэродромами, а часть бомбардировщиков, не задерживаясь над приграничной полосой, шла дальше, в глубокий японский тыл – на Цыцикар, Харбин, Гирин, Чаньчунь, Мукден (он же Шеньян).
В Чаньчуне, среди прочего, под раздачу попал штаб Квантунской армии. Весь японский военный бомонд, разбуженный неурочным переполохом на границе, как раз успел прибыть на совещание, когда завыли сирены воздушной тревоги, и господам генералом пришлось спускаться в бомбоубежище, оборудованное тут же в подвале здания. При обычной бомбежке «с горизонта» попадания в отдельно выбранное здание можно добиться только случайно или когда тысячи «летающих сверхкрепостей» засыпают городские кварталы густым бомбовым ковром, стирая их в пыль. Но тут работали пикирующие бомбардировщики, экипажи которых точно знают свои цели. Первая же бомба массой в одну тонну пронизала здание насквозь через все этажи, пробила два метра фортификационного железобетона и взорвалась как раз там, где и требовалось. Никакой случайности, только точный расчет.
Помимо множества чинов помельче, ликвидации подверглись командующий Маньчжурской армией полный генерал Ёсидзиро Умэдзу, начальник штаба армии генерал-лейтенант Юкио Касахара, а также полный генерал Корэтика Анами, сам себя назначивший представителем императора. Последний, кстати, не хотел спускаться в бомбоубежище, так что его пришлось уговаривать. Правда, результат получился по принципу «что в лоб, что по лбу» – летальный исход был гарантирован и в том, и в другом случае. В результате этого удара централизованное управление ведением боевых действий с японской стороны было утрачено в самом начале операции, поскольку командующие армиями и так называемыми «фронтами» остались наедине со своим местным пониманием складывающейся обстановки.