Со стороны Благовещенска так же в направлении на Цицикар продвигаются войска 2-й Краснознаменной армии того же фронта. Артиллерия особой мощности и пикирующие бомбардировщики вдребезги разбили Сахалянсчкий и Сунусский УРы, а саперно-штурмовые бригады последовательно взяли их укрепления штурмом и добела зачистили в течение пяти дней с начала операции. Одновременно наступающие советские войска в ожесточенных боях разгромили 149-ю пехотную дивизию, составлявшую полевое заполнение на данном участке фронта, которая в дальнейшем организованного сопротивления больше не оказывала. При допросе пленных выяснилось, что обе эти дивизии не имели тяжелого вооружения, разведывательных и инженерных частей, а количество пехотных полков в их составе было сокращено с трех до двух, в силу чего самими японцами их боеспособность оценивалась в 15 % от номинального уровня. Ненасытный Бирманский фронт сожрал все что смог.
Аналогичная картина складывалась в полосе Второго Дальневосточного фронта. Расположенная в Амурско-Уссурийском выступе 5-я японская армия (124-я, 126-я, 134 и 135-я пехотные дивизии) имела только половину штатного тяжелого вооружения и значительный некомплект личного состава. Положение Японской империи к тому моменту было намного хуже губернаторского. Кровавая рубка в бирманских джунглях с полупартизанскими восточноафриканскими дивизиями Британской империи, а также необходимость держать под контролем значительные оккупированные территории, привели к полному исчерпанию мобилизационного потенциала. У японской империи просто не было солдат, которых можно было бы послать для прохождения службы в Маньчжурии. Положение с вооружением исправить было невозможно, а вот нехватку солдат попытались восполнить мобилизацией в японскую армию местного корейского и китайского населения. Результат получился, мягко выражаясь, сомнительным: численность пехотных полков, конечно довели до нормативов, однако их боеспособность от этого даже понизилась. Японские солдаты не доверяли местным, а те в ответ смотрели на них волками, как на своих угнетателей и поработителей.
Войскам Второго Дальневосточного фронта противостояли 134-я (северный фас выступа) и 126-я (южный фас выступа) пехотные дивизии. Удары и на севере и на юге фронт наносил в полевую оборону, заполняющую промежутки между УРами, и эти рубежи удалось прорвать еще к полудню в первый день операции. Заполнявшие эти позиции японские подразделения частью стали беспорядочно отступать, а частью сдаваться в плен. Одновременно началась обработка авиацией и тяжелой артиллерией соседствующих с участками прорывов Синьшаньженского, Фуцзиньского (северный фас) и Мишаньского (южный фас) УРов.
Мишаньский УР, непосредственно прилегающий к границе у озера Ханка, «отымели» в первую очередь и со всей пролетарской ненавистью. Помимо приданной фронту артиллерии РВГК и авиации 10-й воздушной армии, на второй день операции в интересах Второго Дальневосточного фронта начали работать пикирующие бомбардировщики авиакорпусов ОСНАЗ генерала Полбина и Савицкого, высвободившиеся в полосе ответственности Первого Дальневосточного фронта. После того как на направлении главных ударов удалось сломить сопротивление противника, а Пограничненский и Хуньчуньский УРы прекратили свое существование, вследствие чего мехкорпуса Бережного и Рыбалко вышли на оперативный простор, появилась возможность оперативно переключить высвободившиеся полки пикирующих бомбардировщиков на те направления, где в их работе еще имелась определенная нужда. В результате японские УРы, представлявшие помеху наступающим советским частям, за неделю непрерывной работы превратились в лунный пейзаж: кратер на кратере, – а кольцо вокруг группировки противника в Амурской уссурийском выступе замкнулось, после чего войска фронта начали перегруппировываться для наступления в направлении Харбина.
Оставшиеся в глубоком советском тылу Сунгарийский, Жаохейский и Хутоусский УРы добивали уже в рабочем порядке. Так, например, оборону в Хутоусском Уре, дальнобойная артиллерия которого имела возможность обстреливать советскую железнодорожную станцию Иман (ныне Дальнереченск), сломали при помощи извлеченных со складов хранения реактивных снарядов системы «Жупел». Оружие это неуклюжее, громоздкое, требующее длительной подготовки к применению, но очень уж мощное, можно даже сказать, брутальное. От действия ужасного русского оружия японских солдат не спасли ни толстые бетонные станы, ни бронированные двери казематов. Когда рассеялись дым и пыль, японские укрепления внешне выглядели целыми, но их гарнизоны по большей части внезапно умерли, а те, что пока остались живы, пребывали в состоянии глубокой контузии.
В полосе Первого Дальневосточного фронта события протекали так же стремительно и брутально, как и на противоположной стороне клещей. В течение первых суток на направлениях главных ударов удалось взломать приграничные укрепрайоны, и на следующий день, десятого числа, два мехкорпуса ОСНАЗ вошли в проделанные для них прорывы. В полосе действия мехкорпуса Рыбалко под удар попала вторая половина 5-й японской армии. В первом эшелоне стояла 124-я пехотная дивизия, на втором рубеже обороны – 135-я. Удар советских частей, наступающих за огневым валом, создаваемым тысячами орудий, был так страшен, что после прорыва УРов японские полевые части просто смело с позиций. Уже к двенадцатому числу, пробив все рубежи обороны, мехкорпус Рыбалко овладел городом Муданзян, где разделился на две боевые группы. Одна после четырнадцатого числа продолжила наступление в направлении Харбина с целью скорейшего разблокирования трассы КВЖД, а вторая повернула на юг в направлении Дуньхуа-Гирина. Каких-либо значительных японских резервов или оборонительных сооружений перед стремительно наступающими советскими войсками не имелось. Еще несколько дней – и советские войска достигнут конечных пунктов своего наступления, после чего Маньчжурскую операцию де-факто можно будет считать завершенной.
Южнее, в полосе прорыва мехорпуса Бережного, сразу же повернувшего на юг в направлении Кореи, к двенадцатому числу войска 25-й армии овладели полностью разрушенным Кэнхынским УРом, а механизированные авангарды «Вестника смерти», сбив японские заслоны на горных дорогах, вошли в удерживаемый советским морским десантом Сейсин-Ранан. Дальше начались лягушачьи прыжки вдоль побережья Японского моря, когда советская морская пехота захватывала ключевые пункты на побережье, после чего их успех закрепляли танки и мотопехота. При этом продвижению частей Бережного местные части, укомплектованные по большей части корейцами, реального сопротивления не оказывали, а мирное население демонстрировало проходящим через их селения советским танкам и мотопехоте восторженный прием. Цветов, правда, было маловато, потому что даже в Корее, еще именуемой «Страной вечной весны», в феврале для них еще банально не сезон, но прочих выражений положительных эмоций было больше, чем достаточно, тем более что следующие вместе с советскими колоннами бойцы товарища Кима регулярно устраивали в освобожденных городах приветственные митинги. Вечером шестнадцатого числа советские танки и мотопехота вошли в город Вонсан, и в тот же день днем в соседнем Пхеньяне был выброшен планерно-посадочный десант. Сначала штурмовики на бреющем отработали по аэродрому – не всерьез, а так, чтобы прижать местную публику к земле. Потом, пока местный японский гарнизон лежал и боялся, на посадку зашли два десятка тяжелых десантных планеров, из которых вылезли злые советские парашютисты. И уже в самом конце на посадку стали заходить Ли-2, чтобы выгрузить ветеранов битвы за Париж. Однако драться за Пхеньян им не пришлось, потому что, несмотря на то, что император Хирохито еще не издал указа о капитуляции, ощущение нависшей над головами волне цунами в японских мозгах уже сформировалось. Теперь в сознании больших и малых начальников господствовали только два нарратива – бежать и сдаваться. При этом их корейским подчиненным бежать со своей земли было некуда, поэтому они, завидев советских солдат, при первой же возможности мирно поднимали руки.
На Сахалине к семнадцатому числу бои уже полностью завершились. Войска отдельной шестнадцатой армии при поддержке корпуса морской пехоты и воздушного десанта разгромили японскую 88-ю пехотную дивизию, вбили ее в прах и заставили капитулировать жалкие растрепанные остатки. Но одним Сахалином планы советского командования на этом участке фронта не ограничивались. После короткой перегруппировки советские воздушные и морские десанты высадились на Курильских островах. Пока в Маньчжурии советские танки мотали на гусеницы километры мерзлой степи, на тихоокеанском рубеже шла своя война: пикировщики авиакорпуса Худякова меткими ударами разносили опорные пункты, после чего на вражеские морские базы и аэродромы высаживались планерные и морские десанты. В настоящий момент сражение за Курилы было в самом разгаре, но даже малосведущему в военном деле человеку (а Сталин таким не являлся) было очевидно, что японцы проиграли сражение за небо еще во время боев за Южный Сахалин, и теперь, лишившись воздушной поддержки, безвозвратно теряют один остров за другим.
Но одно дело слушать доклады начальника Генерального Штаба, а совсем другое – увидеть все своими глазами. Три дня назад в Кремль доставили фотографии разрушенных японских укрепрайонов, через которые вглубь Маньчжурии прорывались войска Красной Армии. В эпоху интернета они попали бы в Кремль мгновенно, а так пришлось подождать, пока из Хабаровска и Читы до Москвы долетят транспортные Ли-2 с правительственной почтой.
С чувством глубокого удовлетворения вождь сначала отсмотрел на шестнадцатимиллиметровом кинопроекторе съемки фронтовых кинооператоров, а потом со всем возможным тщанием принялся перебирать фотокарточки изображениями взорванных бетонных укреплений, разбитых бронеколпаков, а также закопченных руин, из которых остатки японских гарнизонов пришлось выкуривать при помощи огнеметов. Были там картинки и не для слабонервных: японский полк из состава 139-й пехотной дивизии, перебрасываемый к месту прорыва по голой промерзшей степи, попал под внезапный штурмовой удар с бреющего полета двух десятков беспощадных бостон-ганшипов, которые истребили самураев почти до последнего человека. Обычное, в общем-то, дело для советско-германского фронта, где с середины сорок второго года было известно, что кружащий высоко в небе «дирижер войны» может оказаться предвестником больших неприятностей, накликивая на локальные концентрации вражеских войск артиллерийские и воздушные удары. Так этих японцев и нашли сутки спустя передовые части мехкорпуса Рыбалкоко на пути к Дуньхуа – окровавленными и лежащими на земле почти в том же порядке, как они шли навстречу громыхающему фронту.