Первая русско-японская война продолжалась почти полтора года и была выиграна Японией «по очкам», потому что русский император бросил карты, не желая дальше бороться. Вторая, начавшись внезапно, как порыв ураганного ветра перед грозой, всего за девять дней стерла Квантунскую армию с лица Маньчжурии. Русские нанесли титанические удары, вдребезги разнесшие мощнейшие японские укрепрайоны, их танковые армады вспороли наши степи будто пуховую перину; казалось, что сами демоны вырвались из преисподней для того, чтобы окончательно разрушить этот прекрасный мир…
И вот мне сообщили, что самое позднее через сутки русские танки ворвутся в Синьцзин. Поэтому, чтобы избежать смерти от рук русских, у меня не остается другого выхода, кроме бегства из Маньчжурии. На аэродроме меня уже ждет самолет, который отвезет меня в Японию, где мне обещали предоставить убежище. Ведь, когда сюда придут русские, от них уже никуда не денешься. Русские – это самый страшный ужас, который только можно вообразить. Они могущественны и непостижимы, им покровительствуют потусторонние силы. Когда они явятся, то непременно предъявят мне обвинения в целом списке преступлений, в которых я виноват лишь отчасти. И то только потому, что все мои действия были продиктованы японцами… которых я на самом деле ненавижу. Ненавижу за то, что всю сознательную жизнь вынужден был плясать им в угоду под занесенным надо мной мечом. Да, это они восстановили меня в императорском статусе, дали и почет, и богатство… но реальной власти у меня быть не могло. Даже в мелочах я не смел отступить от навязанных мне правил игры. Я не вникал в то, что происходит. Все необходимые документы, что подсовывали мне советники, я подписывал даже не глядя. И за то, что я так исправно исполнял свою роль, я получал много разных поощрений. И это были отнюдь не знаки благодарности или расположения, а просто мзда, плата слуге «за хорошо сделанную работу». Оступись я хоть в чем-то (не говоря об открытом бунте) – и японцы, не колеблясь ни минуты, ликвидировали бы меня, сделав так, что мой народ еще и одобрил бы это.
Скорее всего, русские, если бы им удалось меня захватить, передали бы меня китайским коммунистам. И тогда меня, однозначно, ждал бы расстрел – как врага китайского народа. Проклятая судьба, над которой я не властен! Остается лишь надеяться, что мой побег будет успешным.
Напрямую лететь в Японию немыслимо: этот путь перекрывают тысячи злобных краснозвездных демонов, сметающих с небес все живое. Поэтому, если все удачно сложится, мой самолет сначала возьмет курс на Циндао, по ту сторону Желтого моря, где еще держатся японские гарнизоны, и только потом через Шанхай и остров Кюсю я доберусь до Токио, где меня уже ждет император Хирохито. Собственно, я могу рассчитывать там на сносное существование. У меня достаточно денег и драгоценностей, чтобы не испытывать неудобств. Но вот скребется на душе какое-то гадкое чувство… Словно иду я в никуда, в холодную устрашающую пустоту, которая, конечно, лучше смерти, но ненамного. Словно именно сейчас я совершаю непростительную ошибку, которая хуже, чем предательство.
Впрочем, тут имели место и тяжкие сомнения, которые я гнал от себя, но они одолевали меня вновь и вновь. Что если никто не собирается позволять мне спокойно жить в Японии? Что если это тупик, западня? Император Хирохито никогда не представлялся мне добрым другом – он, как и большинство людей, с которыми мне приходилось иметь дело, чтил лишь собственные интересы… Возможно, не зря он так торопит меня с отъездом. Он знает, что я могу многое рассказать русским, если попаду к ним в руки…
От этих мыслей меня окатывало холодом. Времени оставалось мало… За эти несколько часов я еще мог изменить свое решение. Мне очень хотелось жить. Собственно, если бы мне сейчас как альтернативу вероятной смерти предложили скоротать остаток жизни в одиночестве, в нищете и безвестности, я бы без раздумий согласился. Блеска и почестей я получил достаточно на своем веку. Материальной стороной жизни я наслаждался сполна, пока был императором. И теперь я мог бы попытаться постичь духовное… приблизиться, насколько это возможно, к совершенству души… И в этом случае, когда пробьет мой смертный час, я мог бы с уверенность сказать, что мое существование на земле было не зря…
Весь мой багаж уже собран. Он довольно внушителен: большую его часть составляют драгоценности и памятные вещи, среди которых превалируют подарки императора Хирохито.
Я прошелся по саду; печально был осознавать, что все это я вижу в последний раз. Мысленно попрощался со своими апартаментами, вспоминая самые счастливые дни, проведенные здесь. На сердце было тяжело; гнетущее предчувствие давило словно камень. Но я все же стараюсь не показывать своих эмоций. Пора садиться в машину и ехать на аэродром, иначе может быть поздно.
18 февраля 1944 года. 09:55. Маньчжоу-го, Синьцзин (Чанчунь), аэродром.
Пронизывающий ледяной ветер мел по аэродромному полю мелкую снежную крупу. Самолет «Кавасаки Ки-56» императора Маньчжоу-го стоял с прогретыми моторами, готовый к взлету, ожидая своего высокопоставленного гостя. Вот на летном поле показался императорский лимузин, доверху забитый всяческим барахлом, будто ломовая телега. Игрушечный император марионеточной империи, пускаясь в бега, не взял с собой ни тридцативосьмилетнюю законную жену-императрицу и опиумную наркоманку Вань Жун, ни шестнадцатилетнюю наложницу Ли Юйцинь. Неинтересен ему был этот бабский контингент. Ни одна из его женщин на протяжении его жизни от него ни разу так и не забеременела, поэтому поговаривали о том, что Пу И бесплоден или же склонен к интересу к лицам одного с собой пола. Впрочем, в данный момент отговорка у экс-императора[27] была стандартная – мол, русские не причинят зла женщинам. Конечно, не причинят… да только во внутренней тюрьме НКВД Вань Жун вряд ли будут снабжать привычными дозами опия, а от вызванной его отсутствием ломки можно и умереть.
Лимузин уже остановился возле самолета, чтобы дюжие слуги могли перегрузить в его чрево кофры и чемоданы из лимузина, как над аэродромным полем с оглушительным ревом прошли два русских истребителя. На всю оставшуюся жизнь Пу И запомнил окрашенные в яростно-красный цвет капоты моторов. Зенитчики, до того скромно зябнущие в сторонке, бросились к своим орудиям, но попытка сопротивления закончилась, не успев начаться. Еще одна пара советских истребителей прочесала позиции зенитной артиллерии пушечными очередями, а на летное поле как-то наискось уже заходили на посадку большие десантные планеры. Экс-император обернулся – и обомлел: один из двух истребителей Ки-27, который должен был сопровождать его самолет до Люйшуня, горел ярким пламенем, второй был в виду цел, но его пилот лежал в луже крови в нескольких шагах от своего самолета.
Сверкнув в воздухе красными звездами на плоскостях, над летным полем пронеслась еще одна пара советских истребителей, а со стороны ближайших приземлившихся планеров к самолету экс-императора уже бежали вооруженные люди самого угрожающего вида.
Тогда же и там же.
Командир разведывательного батальона мехкорпуса ОСНАЗ генерала Лелюшенко гвардии майор Петр Борисов.
Когда товарищ генерал сказал, что, дескать, вы, товарищи, будете брать в плен маньчжурского императора Пу И, то я сперва не понял, о ком речь. Не знаю, мол, такого, и точка. Гитлера знаю – сдох, собака, Муссолини знаю – сидит у нас в плену в ожидании суда, японского императора Хирохито тоже знаю – до него мы еще не добрались, но обязательно доберемся, а вот никакого императора Пу И не знаю… Оказалось, что это такая японская кукла-марионетка, которая ничего не решает, но очень много знает, а посему этого человека товарищ Сталин хочет иметь в своем распоряжении. Потом мне показали фотографии и сказали, что эта крыса утром собирается бежать из своей резиденции на самолете, а потому следует внезапно захватить аэродром, а при появлении этого кадра принять его и дружески отоварить.
Ну, раз есть приказ, значит, так тому и быть. Первую роту моего батальона и меня вместе с ней еще затемно отвезли на бывший японский аэродром, который мы раздавили накануне, а там нас уже ждали бомбардировщики-буксировщики и десантные планеры – извольте грузиться. Планерное десантирование при подготовке к этой кампании мы отрабатывали, поэтому особых проблем эта операция у нас не вызвала. Имелся определенный мандраж, как и при любой ответственной операции, но не более того. Едва заняли свои места в планерах, прозвучала команда на взлет. Взревели моторы буксировщика, и нас потащило на старт. Лететь было совсем недалеко; не успели мы набрать высоту, а буксирующие тросы уже отцепились. Потом бомбардировщики ушли куда-то в сторону и вверх, а у нас настали мгновения свободного полета.
Когда шасси заскрежетали по мерзлому бетону летного поля, а планер завибрировал всем корпусом, у меня, честно сказать, не возникло каких-либо особенных мыслей, за исключением двух. Первая – захватить объект, вторая – организовать оборону и дождаться подхода своих, которые должны быть здесь через несколько часов, то есть уже к вечеру. С захватом прошло гладко, мы успели почти в самый последний момент. Пилот посадил нас прямо рядом с самолетом, на котором объект и в самом деле собирался удрать, так что нам осталось только пробежать с полсотни метров, ткнуть в мерзавца стволом автомата и заорать: «Хенде хох, фриц!». В том, что это именно Пу И, я был полностью уверен, потому что эту унылую бледную спирохету в очках ни с кем не перепутаешь. И что же? Спирохета скривила губки, будто сейчас заплачет, и задрала вверх чахлые лапки. Понятливый, однако, оказался император.
Тогда же и там же.
Экс-император Маньчжоу-го Пу И.
Ну вот я и попался… Люди, захватившие меня в плен, выглядели настолько непохожими на обыкновенных русских, буквально не от мира сего, что я сразу понял: если это не сами демоны-покровители этого народа, то их самые любимые ученики. Веяло от них чем-то таким сурово-неумолимым, будто они родились в горниле какой-то суровой войны, закалившей их до стального звона. И это были не только последствия их Великой Войны с Германией, но и что-то еще, переданное им потусторонними демоническими учителями… Мороз по коже.